ворот высотой до пояса. Пройдя по уединенному дворику, я нахожу его и встаю на колени, снимаю перчатку, чтобы провести рукой по высеченным на тяжелом камне буквам.
Prince Déchu
Падший Принц
Прошло больше двух тысяч дней с его кончины, с тех пор, как его украли у нас, у меня, оставив в моем сердце дыру. Я до сих пор, закрывая глаза, могу воскресить в памяти изгиб его темных ресниц. До сих пор помню, как он лежал на моих коленях, пока я его убаюкивала, ощущение его губ, когда целовала на прощание. Сколько бы проступков он ни совершил против меня, я чувствую к нему только любовь, тоску и благодарность.
Он погиб, чтобы защитить меня. Погиб, потому что любил меня. Но будь он проклят за то, что не знал, как трудно мне будет пытаться с этим жить. Его жертва часто вынуждала меня чувствовать себя недостойной такой любви. Но я его любила. Всем естеством. За то, каким он был, и за дар, который мне передал своей самоотверженной жертвой.
Если бы только я доверяла ему и верила в его любовь, сейчас он бы тут не находился.
Из всех ошибок, что я совершила за свои двадцать шесть лет, единственная, с которой не могу примириться, – факт, что я боялась своего защитника в ту ночь, когда его потеряла. Если бы…
При виде его могилы та ночь становится более реальной, а наш разговор и его последние слова – дороже. Он уверенно шел навстречу смерти. Его единственная просьба заключалась в том, чтобы провести со мной дождливый день. День, за который я бы отдала все на свете.
– Хотела бы я, чтобы ты забрал меня с собой, – полным боли голосом выдавливаю я. – Но в каком-то смысле ты забрал с собой всех нас.
В голове мелькает воспоминание, как мы впервые встретились взглядами.
– Ты наводил на меня ужас. – Я шмыгаю носом, глаза слезятся от зарождающейся боли. – Каким же ты был мудаком.
Когда я познакомилась с Домиником, он отгородился своими целями, Братством. И все же мне посчастливилось обнаружить в его броне незаметную брешь, потому что он мне позволил.
«Уже доверился».
Его слова с нашего последнего свидания. Я до сих пор отчетливо их слышу.
Прижав руку ко лбу, я стараюсь не расклеиться:
– Ты ушел прежде, чем мне представился шанс рассказать тебе о будущем, которое я придумала для тебя. Возможно, для нас это грезы, но они были прекрасны. Это не столько план, сколько место. Место, полное музыки и смеха, книг и долгих поцелуев, бесконечных дождливых дней. Место, где тебе больше бы не пришлось прятать свою улыбку.
Если бы…
Зажав рот ладонью, я смотрю на надгробный камень, и с губ срывается всхлип.
– Теперь я молюсь, Дом. Часто. За твою душу. Порой молюсь с эгоистичными помыслами, для того, чтобы увидеть твое лицо в своих снах. Ты никогда не разрешаешь увидеть тебя полностью. Изредка и издалека твой профиль, но этого мало. – Я задыхаюсь от этих слов. – Но я продолжаю попытки. Продолжаю за тобой гнаться. – Я убеждена, что не видела его полностью, потому что не озвучивала вслух то, о чем так отчаянно хочу попросить. И – самое сложное – я знаю, что ответ зависит от меня.
– Пожалуйста, позволь тебя увидеть. – Я задыхаюсь, издавая душераздирающий крик. Я вытираю слезы и опускаюсь на колени, прижав их к мерзлой земле, в которой под камнем теперь навеки лежит Доминик. Правда, которую я бы всей душой желала изменить.
Такого я даже не представляла. Я уже знала, что от одного взгляда на его надгробие все станет реальным. Я с трудом вернулась к некоему подобию здравомыслия, не имея ни грамма доказательств того, что произошло той ночью. Наконец, они у меня появляются, но это ни капли не утешает. Только причиняет невыносимую боль. Ту, которая никогда меня не покинет. Мне так и не довелось оплакать его должным образом. Не так, как я того заслуживала, будучи той, кого он любил и которая любила его, потому что все пошло наперекосяк еще до его смерти. Но я благодарна за те минуты, что мы провели вместе, даже если они были драгоценными и немногочисленными.
Я перевожу взгляд на соседнюю с Домиником могилу и обращаюсь к женщине, которая присоединилась к нему всего несколько месяцев спустя и теперь покоится рядом.
Глотаю ком в горле, вспоминая страх в ее глазах той ночью, когда мы познакомились. Боялась ли она, когда умирала?
– Скажи, Дельфина, ты нашла черный ход? Твой племянник открыл его для тебя?
Поднимается ветер, и я дрожу в куртке, впервые за долгое время размышляя о своей смертности. Я увидела смерть воочию до того, как покинула Трипл-Фоллс. Теперь я ничего не боюсь и намерена воплотить в жизнь тысячи своих грез.
Мой взгляд скользит по скоплению надгробных плит.
Здесь покоится вся семья Тобиаса, и если я чего-то и боюсь, так это мысли о его смертности. Что однажды он займет место рядом со своей семьей.
Я снова смотрю на могилу Доминика, и меня охватывает очередная волна горя. Я подавляю ее, не собираясь поддаваться. Я не могу впадать в скорбь, иначе не выживу.
Еще рано.
– Repose en paix, mon amour, je reviendrai [41].
На пути к дому я поправляю зеркало заднего вида, и в памяти всплывают мучительные воспоминания о дне, когда я спасалась отсюда бегством.
Выстрелы, запах крови моего поверженного возлюбленного и ощущение ее на моих руках.
Адреналин сошел на нет примерно через час, оставив боль в конечности, уступив опустошению. Это были самые страшные часы в моей жизни.
«Ты уедешь. И никогда не вернешься».
Я покинула зону боевых действий, не зная, живы ли любимые мужчины, не ранены ли они, не винят ли меня и будут ли ненавидеть до конца жизни, если выживут. Но те проклятые приказы вынудили меня чувствовать себя ядом, причиной, что все пошло не по плану.
Подробности той поездки до сих пор помнятся смутно. Подъехав к границе Атланты, я остановилась у шумной автозаправки и опустила защитный козырек, увидев, что уголок рта испачкан кровью Доминика. Нашла оставленную в машине бутылку с небольшим количеством воды и пальцами постаралась стереть пятно с лица. Вгляделась в свое отражение и увидела красные глаза, темные круги, бледную и влажную кожу. Когда бутылка опустела, я рванула на заправку, пригнув голову и спрятав руки в подмышках. Заперлась в туалете. Опорожнила мочевой пузырь, а потом смотрела на себя
