Эрин. – Если слухи там ходили, то только о человеке-резинке.
Мое горло сжалось.
– Говорили, – продолжала она, – что он бродит по лесу на той стороне города. Приманивает детей конфетами, а потом обхватывает их руками и ногами, как Стретч Армстронг, душит и пьет их кровь.
Был разгар рабочего дня, и я находилась в одном из самых охраняемых зданий штата, но все же от того, как она произнесла эти слова, по коже у меня побежали мурашки.
– Вы верите таким слухам?
– Ну, в то время верила достаточно, чтобы как можно реже появляться в той части города. Еще одна причина радоваться, что Кайнды приводили Эмбер ко мне. – Она вздрогнула. – С возрастом ты становишься умнее, но старые легенды в тебя врастают.
– Это верно, – кивнула я. – Можете вспомнить еще что-нибудь необычное из того периода?
Она вновь прижала кулаки к щекам, как и в прошлый раз, – может быть, это вообще получалось непроизвольно.
– Ничего не приходит на ум.
– Вы знаете что-нибудь о Джейкобе Питерсе? Он единственный, с кем мне еще предстоит поговорить.
Я не ожидала, что мой ответ застанет ее врасплох.
– Вы про Психа?
Мое сердце пропустило удар и вновь заколотилось с удвоенной силой.
– «Психа»?
Она покраснела.
– Простите, это не самое приятное слово. Но не я его придумала. Он сам себя так называл. Он был вообще без тормозов. На спор прыгал с крыши школы. Брал по четвертаку со всех, кто хотел посмотреть, и говорил им: «Смотрите, как летает псих». Наверное, нам, ребятам постарше, следовало бы его остановить. Он был всего лишь ребенком. Но насколько мне известно, все обошлось, он так и не пострадал. А почему вы спрашиваете?
– Так, на всякий случай. – Мое лицо оставалось спокойным, но кровь превратилась в лед.
Ру
Ру смотрела, как ее отец хромает обратно к своей машине. Пираньи, жадные до сплетен, тут же вцепились в нее, и выкрикивали вопросы, и щелкали фотоаппаратами. Ей было все равно – пусть себе снимают, заполняют пустое пространство блогов.
Сегодня она, прожившая всю жизнь расколотой, почувствовала, что начинает понемногу становиться цельной.
Отец попросил у нее прощения, но дело было не в этом. Она прожила без него всю свою жизнь, не видела его тридцать лет. Нет, дело было не в этом почти незнакомом человеке, толком даже не понимавшем, за что он просит прощения. Дело было в том, что он появился, и она увидела в нем Лили. В чертах его лица, разрезе глаз, в том, что он потирал руки, как Лили всегда их потирала, даже когда на ней было кольцо с леденцом вместо камня.
К ней будто вернулось что-то от Лили, и она впервые почувствовала, что ее младшая сестра, может быть, еще жива.
Эта мысль ее испугала.
Она понимала, чего ей будет стоить надежда, если она ошибется. Она попадет в тупик, откуда уже не найдет выхода.
Но что же такого замечательного было в ее нынешней жизни? Страх. Рутина. Неуверенность. По крайней мере, надежда могла придать ее бесцветным будням какой-то новый вкус.
Она заперла дверь за отцом, подняла трубку. Номер она запомнила наизусть.
Когда Ван ответила, сказала ей:
– Я попробую гипнотерапию. Послезавтра у меня выходной.
бардак
стыд
мерзость
обертки
одежда
грязная девчонка
Ее квартира оказалась еще хуже машины. Кто-то должен был позвонить представителям здравоохранения по поводу Евангелины Рид. Одна радость – ее почта не была рассортирована. Он вдоволь порылся в ее письмах. Узнал полное имя. Заглянул в холодильник, шкафы и гардеробные, в ванную комнату – как ни парадоксально, чистую – и только тогда вернулся в свое укрытие.
Его сердцебиение приятно участилось, когда поздно вечером она, спотыкаясь, вошла в квартиру и направилась прямо к кровати, лишь вынула из сумки пистолет и телефон, прежде чем рухнуть на матрас.
Он смотрел, как она спит. Она дергалась и стонала, как будто кто-то тыкал ее раскаленным утюгом. Его мать говорила, что люди во сне платят за свои долги, и если так оно и было, агент Ван Рид, похоже, задолжала дьяволу.
Справедливо, что и он пришел забрать свое.
Место, где он находился, было до того тесным, что лопатки давили ему на грудную клетку, но даже в этом положении он чувствовал, что расслабляется. Все его проблемы вот-вот исчезнут.
Рядом с ней лежал пистолет. Он мог вырваться из своего замкнутого пространства, с треском и хлопками выпрямиться, взять ее пистолет и застрелить ее из ее собственного оружия. Коллеги, придя сюда и увидев, в каком состоянии квартира, наверняка решили бы, что это самоубийство.
Это было бы неплохо, верно? Убить ее из ее собственного пистолета? Или, может быть, лучше было бы душить ее, пока она не потеряет сознание, и перетащить ее бесчувственное тело к себе?
Он знал, как ломать женщин. Это требовало времени и терпения, но он верил, что у него еще есть в запасе и то, и другое.
Он решил прикоснуться к ней и решить, что делать дальше, когда ее тепло станет его проводником.
Он потянулся к ней, приятно взволнованный тем, что будет дальше, но тут загудел его телефон.
Его нервы были на пределе.
Он готов был поклясться, что выключил его. Выключил.
Ван
Звук сообщения прорвался сквозь туманные слои сна и разбудил меня. Я отяжелевшей рукой нащупала телефон, поднесла к лицу. Потерла глаза. Моргнула.
Сообщения не было.
Я поднялась на ноги, сжала в руке пистолет, и мое сердце замерло.
Телефон гудел. Но не мой телефон.
Я вновь потерла глаза в надежде, что они привыкнут к темноте и подскажут мне, в каких холмах и вмятинах таится опасность. Кровь бурлила, вытесняя из памяти остатки сна, принося ясные воспоминания о том, что я видела, когда мое сновидение оборвал этот странный звук. Я видела Фрэнка Рота. Он шел ко мне, его лицо было размытым, но становилось все четче.
Осторожно, прислонившись спиной к стене и направив пистолет вперед, я наклонилась, чтобы поднять телефон с того места, куда я его уронила. Нашла номер Гарри, направилась к выключателю. Зажгла свет, и звонок тут же пошел.
– Евангелина? – сонным голосом пробормотал Гарри.
– У меня в квартире кто-то есть, – сказала я.
– Выезжаю, – ответил он, и его тон меня насторожил. Я бросила трубку и принялась разгребать кучи хлама, размахивая пистолетом, когда мне казалось, что я слышу какой-то звук.
В комнате было пусто.
Я осмотрела шкафы.
