Там его тоже не было.
Видимо, он спрятался в ванной.
Чувствуя, как колотится сердце, я осторожно шагнула вперед и дернула дверь ванной. В комнате было чисто и пусто. Мне послышался шум над головой, я вздрогнула, подняла голову и посмотрела наверх через вентиляционную крышку. Мне вспомнилось тесное пространство между двумя зданиями возле места преступления. Вспомнился мужчина в баре, с усами и бородой, который растворился в воздухе.
У меня под кожей будто кто-то ползал. Я забралась на раковину и попыталась заглянуть в вентиляционное отверстие, но у меня ничего не вышло.
Вернувшись в комнату, я вновь позвонила Гарри.
– Никого нет, – пробормотала я, борясь с волнами тошноты. Неужели мои осознанные сны наконец взломали мою реальность и теперь настал черед галлюцинаций наяву? – Это был кошмар. Моя квартира чиста.
– Ты уверена? – обеспокоенно спросил он.
– Уверена. Спасибо, что согласился приехать. – Я положила трубку.
Ван
На следующий день я вздрагивала от каждого шума – царапнет ли ветка по окну, прошуршат ли шаги в коридоре, загудит ли холодильник. На работу я поехала другим маршрутом, высматривала лица за окнами других машин, то и дело поглядывая на зеркало заднего вида. Неужели за мной следили?
Я уже рассказала Гарри о Мари Роден. Я не могла повесить на него еще и это. Не могла рассказать, что или я теряю остатки разума, или странное существо без костей, человек-резинка, в восьмидесятом году похитивший Лили и Эмбер, теперь преследует меня, скрываясь в моих вентиляционных отверстиях. После этого меня бы, не медля ни секунды, отвезли в палату, обитую войлоком.
Но сегодня в Бюро приезжали дети Мари Роден. Нужно было разобраться с этой проблемой. Я приехала на работу, припарковалась, взяла в столовой два стаканчика хорошего черного кофе, один выпила по дороге в кабинет. Там я включила компьютер, выпила второй стакан, вытерла рот тыльной стороной ладони и направилась прямиком в самую большую и яркую лабораторию в здании.
В главную лабораторию.
Гарри уже был там, Дипти и Джонна стояли по бокам от него, и больше никаких взрослых в комнате не было. Одиннадцать детей, ловивших каждое слово Гарри, даже не взглянули в мою сторону, когда я вошла. Либо их родителей, законодателей, сюда не пригласили, либо они находились в другом крыле, где с ними трепался Чендлер.
Дети были очень разные – от шести до пятнадцати лет, разного роста, разных рас. Сын и дочь Мари Роден вновь показались мне крошечными для своего возраста. На них опять были брюки и водолазки, хотя утро было жарким. Под их запавшими глазами виднелись черные круги. Ребенок помладше, мальчик, жался к сестре.
Глядя на них, я снова чувствовала, как во мне расцветает ярость. Видимо, прочитав выражение моего лица, Гарри поднял руку.
– Сегодня у нас особый гость, настоящий офицер по нераскрытым делам. Агент Рид, вы не против рассказать нашей аудитории, чем вы занимаетесь?
Выступив вперед, я обратилась непосредственно к детям Роден, лица которых напоминали мне о мрачных викторианских куклах.
– Я помогаю привлечь плохих людей к ответственности. Иногда это чужие люди, но порой ими могут оказаться соседи или даже члены семьи. В любом случае моя работа – следить за тем, чтобы они перестали причинять вред другим.
Дипти и Джонна подняли брови. Я говорила со страстью уличного проповедника. Я добавила бы и еще что-нибудь, но тут Гарри кашлянул и сказал:
– Спасибо.
– Я не закончила! – возмутилась я, но прежде чем успела добавить что-нибудь еще, в лабораторию вошел Чендлер.
– Рид, вот ты где. Пойдем со мной.
Ничего хорошего это не предвещало. Я бросила на Гарри взгляд, полный надежды, что он будет внимателен к детям, и позволила Чендлеру, пахнущему «Олд Спайсом» и деловыми встречами, меня увести.
– Мы идем в ваш кабинет? – решилась спросить я.
– Не обязательно. Пройдемся и побеседуем.
Моя грудь сжалась. Обычно Чендлер любил похвастаться своим кабинетом. Но я ничего не ответила, молча последовала за ним. Когда мы добрались до пустого зала, он сказал:
– У тебя есть двадцать четыре часа.
Он не сбавил скорости, я тоже.
– Двадцать четыре часа на что?
– Чтобы раскрыть это дело, черт возьми! – Он развел руками, как будто намекая на очевидность ответа. – Если у тебя ничего не выйдет, мы тебя от него отстраняем.
– Черт возьми, Чендлер, – я была слишком шокирована, чтобы беспокоиться о своем тоне, – это дело не могут раскрыть сорок два года, как я должна разобраться с ним за неделю?
Он остановился как вкопанный. Если бы мы были в мультике, у него из ушей повалил бы пар.
– Дело тут в другом, и ты это знаешь. Ты по полной обделалась с Чарльзом Кайндом. – Его глаза бегали по коридору, и я поняла, что он не позвал меня в свой кабинет, потому что не хотел сцены. Он решил, что на публике я постараюсь сохранять хладнокровие. – Я могу выделить тебе только один день. Если больше, я рискую потерять благосклонность полиции Миннеаполиса. Мне не нужно говорить тебе, что эту цену мы заплатить не готовы.
– Значит, всем процессом рулит Комсток? И вы позволите ему уйти от наказания?
Чендлер закатил глаза.
– Только не говори мне, что ты настолько наивна, Рид. У нас не лучшие отношения с департаментом. Что касается меня, то мне все равно, чье имя будет проставлено в материалах дела, лишь бы с ним разобрались и у нас не возникло неприятностей. Двадцать четыре часа.
Он ушел.
Я готова была рвать на себе волосы. Я ни при каких обстоятельствах не смогла бы разобраться с этим делом за двадцать четыре часа. Я рванула в диспетчерскую, где сидел Кайл, окруженный папками.
– Есть что хорошее?
– И тебе доброе утро. – Он покачал головой и уставился в бумажку, которую читал, когда я вошла. – Ничего, разве что Джейкоб Питерс этим утром вернулся в город – не знаю, увидишь ли ты в этом что-нибудь хорошее. Ищу лучшего в городе гипнотерапевта, чтобы он завтра встретился с Ру.
Я ухмыльнулась.
– А ты неплох.
– Ты тоже. – Он скопировал мою ухмылку.
– Спасибо. – Я, помолчав, добавила: – Ты слышал, чтобы Комсток просил Чендлера оставить мне только двадцать четыре часа?
Он сузил глаза. Я задумалась, какое же решение он принял. Занять мое место в таком юном возрасте и с таким небольшим стажем – очень неплохая карьерная перспектива. Дальше путь открывался только наверх.
– Да, слышал, – кивнул он. – Потому-то и рву задницу.
Ван
