Ознакомительная версия.
Роман провалялся в больнице две недели. Пуля не задела жизненно важных органов, но перебила вену, и он, потеряв много крови, долго приходил в себя. Я сидела возле его постели день и ночь, и мы все говорили, говорили, игнорируя предписания врачей… В одну из таких ночей я решила высказать то, что угнетало меня вот уже шесть лет:
– Рома, я давно хочу тебе сказать… Наши дети… Ты заметил, что они не похожи ни на тебя, ни на меня? Мы с тобой блондины, а дети темноволосые и кареглазые. Они пошли мастью в моего жениха, того, который меня бросил. Я все время боялась, что ты заподозришь меня в измене. Но клянусь, я не изменяла тебе даже в мыслях!
Я чуть не ляпнула: «Никогда раньше!» – но вовремя осеклась. Нет, всей правды о том, что происходило в маленьком городке, Рома не узнает никогда.
– Маленькая моя. – Ромка приподнялся и обнял меня здоровой рукой. – Чего ж ты столько лет молчала? Я б давно сказал, если б только догадался, что это тебя беспокоит. Мой отец, бросивший меня еще в детстве, был кареглазым брюнетом. Наши сыновья похожи на него как зеркальные отражения.
Прошел месяц. Я давно дала все нужные показания следствию и все возможные интервью журналистам и рвалась уехать домой. Но прибывшие коллеги из Москвы и Франции изо всех сил удерживали меня в городке. Они изучали оставленные Самойловым материалы на месте, не решаясь транспортировать куда-либо контейнеры, и очень рассчитывали на мою помощь. Но, несмотря на все предосторожности, через месяц все оставшиеся эмбрионы погибли. А вскоре в сильных судорогах скончались и несчастные гибриды кота и собаки. Скорее всего, в расчеты безумного генетика все же вкралась серьезная ошибка. Лишь тогда я смогла уехать из осточертевшего мне городка.
Роман, подлечившись, уехал в Москву первым. Ему не надо было исследовать эмбрионы и котопсов, дети скучали без папы и мамы, бизнес требовал его присутствия. Кроме меня, на вокзал его провожала Алена. Сама она решила немного задержаться в С-ке, чтобы поддержать меня своим присутствием. Московский поезд подошел к станции и остановился, проводница выглянула из вагона и закричала, чтобы мы быстрее прощались – поезд через пару минут отходит. Роман заглянул мне в глаза:
– Ника, мне ждать тебя? Ты ко мне вернешься?
– Вернусь, куда мне деваться! – улыбнулась я, обняла Ромку за шею и быстро шепнула в самое ухо: – Я люблю тебя!
Поезд загудел, я отскочила от мужа, взяла под руку Алену, и мы, важно задрав носы, пошли прочь. Через несколько шагов я оглянулась – Ромка с очумелым видом все еще стоял на перроне и смотрел мне вслед.
С вокзала мы с Аленой поехали в гости к Платону. После освобождения из плена он отказался от госпитализации, впрочем, кроме нескольких ссадин, у него и не было никаких повреждений. Но на следующее же утро он подал рапорт об увольнении из милиции и с тех пор, по слухам, почти не выходил из дома. Пока Ромка лежал в больнице, я старалась даже не вспоминать о Платоне и лишь сегодня впервые решилась его навестить.
Платон сильно похудел и побледнел со времени нашей последней встречи. Его глаза, прежде взиравшие на мир с некоторым чувством собственной значимости и превосходства над окружающими, теперь были словно обращены внутрь. И ничего хорошего он там явно не видел.
– Я понял, что не хочу бороться с бандитами. – Мы с Аленой сидели у него на кухне, в чашках остывал растворимый кофе, но, несмотря на горьковатый привкус во рту, жизнь казалась мне восхитительной. Лишь убитый вид Платона слегка омрачал мою радость.
– Я должен преподавать детям математику. Меня с ноября оформят в нашу школу на полставки, в следующем году на полную перейду. А убийства, похищения – не для меня. Я ведь в милицию пошел лишь для того, что найти свою Лилю. И вот… нашел. Лучше бы мне этого не знать…
Он поднялся из-за стола и прижался лбом к оконному стеклу. Алена подошла к нему и встала рядом:
– А я целых два года думала, что завтра наступит мой конец. Вот так помру в двадцать лет, даже не успев пожить. И до чего же обидно становилось! Я мечтала о славе, о любви настоящей… И понимала, что вряд ли доживу. А у тебя она уже была – настоящая любовь. Пусть трагическая, но ведь была! И у тебя есть будущее. Ты придешь в себя, встретишь хорошую девушку, у вас народится куча детей… Выше нос!
Платон кивнул, повернулся ко мне и тихо спросил:
– Вероника, мы можем на минуту выйти, поговорить наедине?
Я виновато посмотрела на Алену, но она успокаивающе кивнула в ответ: валяйте, разговаривайте. Мы вышли в коридор, и Платон, стараясь не встречаться со мной взглядом, прошептал:
– Ты согласишься быть женой скромного учителя математики?
– Не в этом дело. – Я погладила его по руке. – Я тебе так благодарна… Если бы не ты, я, может, до конца жизни и не поняла бы, что давно люблю своего мужа. Прости меня, я перед тобой виновата.
Мы оставили Платона переживать душевную драму в одиночестве и ушли. Стыдно признаться, но мне в то время абсолютно не хотелось даже вспоминать о недавних печальных событиях. Никогда не могла похвастаться крепкой психикой, но тут, видимо, сработала психологическая защита. Кому-то повезло меньше, чем нам, и я их обязательно пожалею, но – потом, когда смогу спокойно думать обо всем, что пережила в этом маленьком городке. А пока – мы живы и это прекрасно!
Алена тоже наслаждалась выходом из подполья на полную катушку. Она крутила романы почти со всеми неженатыми оперативниками отделения – у них ее могучая стать вызывала бурное восхищение. У меня зародилась мысль, что она решит навсегда остаться в С-ке, но Алена сказала, что не для того покинула когда-то родной Дубровск. И, несмотря ни на что, она полна решимости совершить еще одну попытку покорения Москвы. Роман, приехав в столицу, снял для нее квартиру недалеко от нас, и храбрая спортсменка пребывала в полной эйфории.
Но все – и приятное, и не очень – когда-нибудь кончается. Уголовное дело о клонировании передали в областной суд, журналисты разъехались, разочарованные ученые – тоже. И мы с Аленой, провожаемые оперативниками Тимуром и Мишей, наконец-то сели на московский поезд. Оперативники наперебой просили Алену позвонить или написать им эсэмэску сразу после приезда, а она лишь лукаво улыбалась в ответ.
Я села на нижнюю полку в купе и буквально физически почувствовала, как с плеч падает тяжелый груз. Все мои страхи и заблуждения оставались позади, в другой жизни, о которой мне не хотелось даже вспоминать. А я возвращалась домой, к Ромке. Навсегда.
Два года спустя
Я с опаской вертела в руках большой белый конверт с московским штемпелем. Его прислали на кафедру лично Веронике Неждановой, не указав обратного адреса, и теперь я боялась его вскрывать. Что там может находиться? Лист пластиковой взрывчатки, споры сибирской язвы? Если бы конверт прислали мне домой, я бы тут же выбежала из дома и бросила его в ближайшую урну. Но на кафедре сегодня, кроме меня, народу не было, и я решила рискнуть.
Из конверта выпали сложенная вчетверо газетная статья и трогательный двойной листок в клеточку, исписанный четким крупным почерком с изящными завитушками в начале каждого предложения. Я начала читать.
«Приветствую Вас, дорогая моя Вероника Николаевна!
Проезжая с оказией через Москву, не удержался от соблазна Вам написать.
Прошло много времени, и я уверен, Вы уже простили мне причиненные Вам неприятности. Впрочем, Вы с лихвой рассчитались за них, лишив меня единственного сына…
Вас я тоже прощаю. Мы ученые, и кому, как не нам с Вами, знать, каких страшных, порой непосильных жертв требует наука…
Честно признаюсь – когда я покидал окруженный дом, у меня возникла мысль устроить прощальный фейерверк. Уверяю Вас, после него от Вас и Ваших друзей не осталось бы даже обугленных костей. Но я вовремя остановился… Хотел бы я сказать, что из жалости лично к Вам, но какой смысл мне врать?
Нет, я пожалел не Вас, а эмбрионы кентавров – настоящее чудо генной инженерии. Я хотел, чтобы ученые всех стран пытались разгадать, каким путем я достиг успеха, и плакали кровавыми слезами, осознав, что мои достижения им не повторить. Я хотел, чтобы о моей лаборатории заговорили журналисты. Да, пусть меня называли Доктором Зло – зато научный мир понял, насколько далеко я проник туда, куда им с их трусливыми мозгами страшно даже заглянуть…
Но довольно о неприятном. Хочу порадовать Вас – у меня все хорошо. Как я уже говорил, пути отхода были приготовлены заранее. Разумеется, я не покинул Россию – таких возможностей для научных экспериментов у меня не будет ни в одной другой стране. На новом месте у меня новое имя, новая внешность, должность и отличная лаборатория, где по-прежнему ведутся опыты, которые вскоре взорвут научный мир.
А значит, продолжается и наш с Вами неоконченный спор.
С неизменным уважением и надеждой на новую встречу, всегда Ваш Кирилл Петрович Самойлов».
Ознакомительная версия.
