Александр спорить не стал. После того что было в Москве, он уже ничему не удивлялся. Поэтому он задал только один вопрос, который должен был задать, несмотря на то что ответ знал заранее:
– Когда я увижу семью?
– Как только мы с вами приземлимся в Моганде…
– А почему не сейчас?
– Вы меня спрашиваете?
– А кого мне еще спрашивать?! – неожиданно вышел из себя Алекс. – Кого-о-о?! – Это было похоже на шипение. Эдуард даже инстинктивно отпрянул.
Александр закрыл лицо руками. Потом молча вернулся к обеду, быстро покончил с ним, громко попросил счет и тут же заплатил по нему, оставив двойные чаевые. Эдуард внутренне ликовал. На то, что Алекс, не глядя, оплатит весь счет, он даже не надеялся.
Уилл внутренне ликовал уже почти полгода. На то, что он так быстро получит деньги, Шакспер, начиная разговор с Саутгемптоном в театре, даже и не надеялся. А уж о том, что сумма будет такой огромной, он не мог и мечтать! Иной мечтает, надеется, но ничего не получает, а тут не смел мечтать, мало на что надеялся, а вот же – получил! Потому что действовал, а не сидел. Говорил, а не молчал.
Впрочем, по-настоящему действовать он начал только сейчас. Как было велено, купил пай в «Глобусе» (а что, дело прибыльное, хоть дивиденды и не сумасшедшие), а потом начал аккуратно подбирать в столице недвижимость. Уж это беспроигрышная лотерея. Жилье постоянно дорожает – это раз. И его можно сдавать – это два. Шакспер умел загибать пальцы не хуже других – это три.
В общем, в тридцать три года Уилл стал лондонским домовладельцем. Но даже теперь он не прекратил заниматься ростовщичеством. Деньги должны расти, считал он, увеличивая клиентуру и размеры ссуд. Это четыре.
Теперь-то и в Стратфорде можно будет чего-то поприличней прикупить, и Анне нос утереть! Гляди, мол, женушка, ты меня не очень ценила, а вот, видишь, разбогател, будешь и ты со мной не бедной!
Отцу дворянское звание справил, порадовал старика! Теперь у Шаксперов появился самый настоящий герб. Правда, надпись какая-то сомнительная: «Не без права». Для девиза на гербе несколько двусмысленно. Но Шаксперы ничего по этому поводу не говорили. Глава семьи, Джон, совсем отошел от дел и на глазах спивался. Всем кожевенным хозяйством теперь заправлял Гилберт, но он был малограмотный и не такой аккуратный, как Уилл, поэтому последние годы дела шли ни шатко ни валко. Более точно, как они шли, никто сказать не мог, потому что не велось никакой отчетности. Рост рентабельности никому не был нужен – всё равно все излишки забирал старый Джон и пропивал. Так как на пользу прибыль не шла, ее и не добивались.
Пусть отец чудит один в старом доме, а я куплю своей семье что-нибудь получше, думал Уилл по пути в Стратфорд. Однако въезда на белом коне не получилось – Анна встретила его упреками: почему не приехал на похороны сына? Уилл и сам не знал, почему не приехал. Пребывал в эйфории, выбирал недвижимость в Лондоне и занимался оформлением покупок. Первого он жене, конечно, не сказал, но даже второе она не сочла достойной причиной.
– После этого я думаю, какой ты отец нашему Гамнету! – в сердцах сказала Анна. Впрочем, тут же спохватилась и добавила: – Так отцы себя не ведут!
Короче говоря, победного возвращения не получилось. От жены фунт презрения, отец вообще не обратил внимания на то, что он вернулся, двенадцатилетняя Джудит и четырнадцатилетняя Сюзанна его почти не помнили, ведь Уилл всего несколько раз за все эти годы наведывался в Стратфорд. В 1585 году он даже не дождался рождения двойняшек, уехал сразу, как понял, что Анна снова беременна и никаких радостей от нее теперь долго не дождешься. Да и дела в конторе отца складывались не лучшим образом, а у самого отца накопилось много долгов. Работать за долги Уилл не желал, вот и уехал. Ну а в Лондоне ему напомнили про давнишний уговор. Уильям сразу же и ухватился за протянутую ему руку. А что такого? Он ничем не рисковал. Правда, ему предлагали что-то неопределенное, но зато выгода была налицо.
Подлость судьбы заключалась в том, что за почти дюжину лет в Лондоне он так никем и не стал, и лишь на двенадцатом году ему удалось повернуть Фортуну к себе лицом. Он хотел сразу же купить самый лучший дом в Стратфорде, предложил достойную сумму за него, но и тут его ждала неудача. Хозяин уперся и не хотел продавать его ни за какие деньги. То есть, конечно, за бешеные он бы продал. Уильям так его достал просьбами назвать свою цену, что цена была названа, но такая, что Уилл сам отступил. За эту сумму он два дома в Лондоне приобрел.
Был еще, разумеется, и другой вариант. Построить новый дом вышло бы гораздо дешевле, и можно было бы переплюнуть строптивца домохозяина, но Уильяму уж очень тяжко давались дни в родном городе. При строительстве нужно присутствовать лично, иначе какой во всем смысл? Оставаться в Стратфорде даже месяц, а не то что полгода, Уилл не собирался. Он не мог себе даже представить, как здесь жить.
Но о главном обстоятельстве Уилл старался не думать. Он был не свободен. Уилл только сейчас здесь, в Стратфорде, это остро ощутил. Конечно, и в шестнадцать лет, стоя с завязанными глазами перед графом, он чувствовал, что попадает в кабалу. Но его свобода, которой он тогда в своей жизни и не видел, казалась постылой, и потерять ее в обмен на Анну было выгодной сделкой.
Если раньше он ощущал себя человеком, с которым играют, пусть это и не очень заметно, то теперь он ощущал себя человеком, которого купили, хотя покупка в данном случае была просто высшей степенью игры. Теперь им начнут играть с таким энтузиазмом, что это будет заметно. Уже заметно. Струны его души уже натянули, осталось лишь по ним ударить. И он не сможет ничего возразить. Ему за все заплачено! За всё и навсегда. Навсегда?! Тысяча фунтов… Не слишком ли дешево он себя продал? Конечно, это целое состояние, которого и за три жизни в Стратфорде было бы не заработать.
Но вот они, деньги. Есть они… А жизнь, где она? Как тогда, с пятнадцати до восемнадцати, еще до рождения первого ребенка, хотелось жить! Как хотелось видеть Анну, говорить с ней, быть с ней, любить ее! А теперь? Сын умер. Остались в доме три чужие женщины: жена и две дочери. А он едет снова в Лондон играть чужую роль. За тысячу фунтов стерлингов…
Но дом в Стратфорде Уильям Шакспер все-таки купил. Не самый лучший, но почти что самый лучший. В насмешку над собой и всей ситуацией назвал его «Новое место», переселил в него срочно всю свою семью – Анну и двух дочерей, предлагал еще Гилберту, но тому было далеко до работы ходить, контора отца ведь осталась на прежнем месте, – и немедленно уехал в Лондон. Анна на него не сердилась, глупо было сердиться на дело рук своих. Она долго смотрела ему вслед и вдруг разрыдалась. Жалость к несчастному Уиллу переполнила ее до предела и внезапно хлынула через край.
Утром Алекс проснулся от яркого солнца, внезапно хлынувшего сквозь приоткрытые жалюзи. И никакой будильник не нужен, подумал он. Зачем он здесь? Вчера ему доступно объяснили, что из-за шекспировского вопроса. Кто бы мог подумать, что его открытие, вернее, пока еще исследование, может стать причиной всех этих событий. Вот уж точно, многия знания – многия печали. Но что сделано, то сделано. Теперь нужно идти до конца. Вопрос только, чей это будет конец. Александр поймал себя на том, что опять предался пустым размышлениям. Сейчас нужно сосредоточиться на главном, на том, ради чего он здесь оказался.
Он встал, быстро умылся, оделся, открыл дверь своей комнаты, собираясь выйти наружу. Ему в грудь уперся ствол автомата. Такой приятный холодок в эту не по-утреннему тяжелую жару… Похоже, он пленник. На его приветственные слова не последовало никакого ответа, охранник вовсе не собирался отводить автомат в сторону. Алекс вернулся в комнату и попытался найти свой мобильный. Телефона нигде не было. Вот его сумка. Все вещи на месте. Вот компьютер. Интересно, работает ли Интернет. Хотя вряд ли ему оставят такую лазейку. Он внимательно осмотрел свою темницу, вернее светлицу, и заметил на стене телефон десяти-, а то и двадцатилетней давности. Ни диска, ни кнопок для набора номера на нем почему-то не было. Александр снял трубку и пощелкал по рычагу. Никакого результата. На противоположном конце провода была лишь гнетущая тишина.
– Так значит, я уже в тюрьме? – спросил он в трубку по-русски.
Ответа не последовало, тогда Александр повторил свой вопрос по-английски и по-испански. Ему снова ничего не ответили, но он услышал, как трубку положили на стол. Прошла минута, а может, и две.
– Доброе утро, – вдруг услышал он голос в трубке. – Проснулись? Сейчас я за вами зайду. Простите за неудобства. – Все это было произнесено на чистом русском языке.
Александр едва успел повесить трубку, как в дверь слегка постучали, и она тут же распахнулась. На пороге появился длинный, худой, черноволосый человек лет сорока пяти.
– Где Эдуард? – вместо приветствия почему-то спросил Александр.
