Виктор Петрович Гоголев произносил свой долгий монолог, словно плохой актер на сцене, не умеющий слушать партнера. Или птица-глухарь, который вообще слышит лишь собственное токованье. А еще он сознательно преувеличивал свои знания, выдавая предположения за готовую истину. И в этом был его козырь. Он же понимал, что не может милицейский генерал, допрашивая взятого практически с поличным преступника, вдаваться в какие-то нюансы его настроения. И все так называемые ловушки его должны казаться хитроумными лишь ему самому, иначе тот же преступник легко раскусит, что из него попросту вытягивают нужную ментам информацию, начнет врать и все запутывать. А когда те же ловушки для изощренного и напряженного в своем внимании преступника будут легко им разгаданы, он поймет, что имеет дело с дураком, чинушей, которому легко соврать, лишь бы выглядеть при этом убедительным самому. Вот и выбрал себе Виктор Петрович такую тактику: все якобы знать и ничему не верить. И знания свои открывать спокойно и уверенно, чтобы преступник почувствовал всем нутром, что это лишь малая часть того, что о нем известно. А также вешать на него совершенно уже абсурдные вещи, которые будут также выглядеть весьма убедительно в глазах тех, кто станет его позже судить. За свои подлинные «грехи» иной готов ответить, но он не выдержит, когда на него начнут вешать то, что сделали другие, и он-то отлично знает об этом. И тогда тупая уверенность мента в своей правоте лишний раз подтвердит преступнику, что он действительно попал под тяжелый каток, который его расплющит без всякого сожаления, а вот истинные убийцы отделаются той же психушкой, выход из которой найдется всегда. Это только уверяют, что там все у них очень строго. Находят способы, да и большие деньги, положенные вовремя и в нужный карман, говорят, тоже помогают, чтобы даже специальная медицинская комиссия однажды «не заметила» очевидного.
В то время как в обычных условиях «вышка» в моральном плане иной раз куда предпочтительнее пожизненного заключения...
Что же касается Валерия Коркина, то Гоголев был уже практически уверен, что под грузом навешанных на его шею «мокрух» Боксер согнулся-таки. Надо было иметь в виду еще и то обстоятельство, что сидел он всего однажды и что срок был относительно небольшой — за хулиганство много не давали. Значит, и закоренелым преступником в «институте жизни», которым могла стать для него тюрьма, полного курса наук он не прошел. И то, чем он занимался, пока, вероятно, на него не «положил глаз» тот же Вампир, можно было бы определить как бытовой бандитизм. Грабанули там магазин или обменный пункт всей компанией, в которой роли распределены заранее, взяли за хобот торгаша — сняли «свой процент», объявили рынок зоной своих жизненных интересов, занялись элементарной спекуляцией, которую, с легкой руки высших властей, ныне гордо именуют предпринимательством, дальше — больше, и понеслось. Ты показываешь кулак — тебе платят отступные, чем не лафа? Чем не житуха?! А главное — боятся! Вот он, основной мотив. Меня боятся, значит, я — сила! А когда ты его мордой в дерьмо, да не разок, а всерьез и надолго, он не то чтобы прозреть вдруг или там укоры совести почувствовать, нет, он просто начинает башкой своей дурной понимать, что, оказывается, и с ним сейчас могут сделать то, что он делал с другими еще вчера. И, вспоминая, потеет от ужаса и предчувствия. Вот тут из него и можно вытащить правду. За которую он, не исключено, станет позже горько корить себя. Или... впрочем, кто знает?..
Вампира повязали без всякого сопротивления с его стороны. И это было удивительно.
Как ни рвался Владимир Поремский «в первые ряды», майор Седов, возглавивший операцию, приказал ему не покидать машины, а он сам его позовет, когда преступник будет уже схвачен. Возьмем, вот тогда и начинайте. Работайте. Геройства здесь никакого не нужно, зато необходимо, чтобы каждый занимался исключительно своим делом, а значит, на каждом этапе операции должны действовать профессионалы. Так учил их, работая еще в Ленинградском уголовном розыске, Виктор Петрович Гоголев. И они старались не подводить своего учителя.
Но Владимир заявил, что хоть на участии в штурме, так и быть, не настаивает, однако отсиживаться тоже не собирается. И Седов, поморщившись, махнул рукой, мол, черт с тобой, только под ногами не путайся. Ну тут он, наверное, был прав.
Дом на Арсенальной улице, в районе Полюстрово, второй день уже находился под пристальным наблюдением сыщиков, которые, однако, так ничего и не смогли сказать о жильцах той квартиры, которую назвала Поремскому Дарья Калинова. Ну, в смысле, куда ее однажды привозил Максим Масленников. Рискнули пообщаться с соседкой по этажу — крохотной старушкой, выгуливающей свою беспородную собачку, и та подтвердила, когда ей показали фотографию Вампира, переданную от Турецкого, из Германии, что да, мужчина, похожий на этого лысого, тут появлялся пару раз. Но днем никто из квартиры не выходит, шума или музыки не слышно, гости не появляются. И вообще квартира кажется нежилой. Правда, недавно, под вечер, из нее вышла полная такая женщина средних лет, и под плащом на ней был виден белый халат, который носят обычно врачи по вызову на дом. Она, кстати, и села в серый микроавтобус с красным крестом на дверцах и укатила. Значит, в квартире мог быть и больной, к которому приезжала «скорая помощь». Но кто он и откуда доктор, старушка не знала. В их районной поликлинике она эту женщину не встречала. Может, из другой?
Все может быть...
Но одному из сыщиков старушка позволила расположиться у нее в прихожей, у дверного глазка, чтобы понаблюдать за лестничной площадкой. И как раз сегодня, в начале одиннадцатого, на площадке появился наконец гость — крепкий такой малый. Он огляделся, затем достал мобильник, нажал на нем что-то, видимо вызов. Дверь той квартиры, как по сигналу, тихо распахнулась. Крепыш исчез за нею.
Сыщик, естественно, сразу среагировал, доложил старшему, тот своему начальнику. Решено было только наблюдать, поскольку пришелец на искомого Вампира был абсолютно непохож. Дали команду проследить, куда тот отправится, когда покинет квартиру. Если вообще ее покинет. Однако не прошло и получаса, как дверь так же тихо отворилась, и на площадку вышел тот самый парень. Казалось, что он немного выпил, потому что его вроде покачивало. Он постоял, закурил и медленно пошел вниз по лестнице.
Во дворе его, разумеется, «встретили и повели». Прямиком в Автово, и на ту самую улицу Новостроек, где в это время находились майор милиции Федор Седов и его подопечная. Ну а дальше было уже дело техники.
И с мобильником Валерия Коркина специалисты разобрались быстро, определив последний номер, по которому он с кем-то связывался. Позже стало понятно с кем. А затем уже опергруппа сумела тихо просочиться в старый дом на Арсенальной улице, где прятался Масленников.
На крышу поднялись трое бойцов ОМОНа, чтобы по команде спуститься на тросах и штурмовать квартиру через окна. Тяжелую бронированную дверь решили не взрывать — дом действительно старый, в трещинах, не дай бог, завалится, но приготовили мощный домкрат, которым пользуются спасатели из МЧС в критических ситуациях. И все же сперва рискнули отработать тот прием, которым пользовался Коркин, и уж если он не сработает, ну тогда быстрый и решительный штурм.
Но кнопка мобильника сработала, и дверь почти бесшумно отворилась сама.
В квартиру быстрым ручейком хлынули омоновцы, и первым, с пистолетом в руке, вошел Федор Седов.
Вошел, мгновение постоял, обернулся к бойцам и, подняв руку, громко сказал:
— Всем отбой.
Максим Геннадьевич Масленников лежал ничком, вытянувшись на диване и, видимо, крепко спал. Точнее, как позже выяснилось, находился в глубоком кайфе. Был он в одной только белой сорочке, расстегнутой на груди. Рядом, на столике, на серебряном подносе, стояли несколько разноцветных пузырьков и валялась вскрытая упаковка с десятком одноразовых шприцев.
Возле дивана, в большом кресле с пологой спинкой, откинув на нее голову с коротко стриженными русыми волосами и приоткрыв пухлый рот, также спала полная женщина лет, наверное, сорока с чем-то, в распахнутом белом медицинском халате, под которым также не было ничего. А вся одежда, и мужская, и женская, вперемешку была разбросана по полу — здорово, видать, торопились приступить к своей крайне неосторожной оргии.
Женщина «расслабилась», мягко говоря, в безнравственной позе. Глаза вошедших буквально округлились от изумления при виде широких и плоских ляжек, вызывающе раскинутых на подлокотниках кресла и демонстрирующих буйную кудрявую растительность внизу живота. Тяжелые крупные груди свисали женщине под мышки. Вид у нее был чудовищно непристойный, просто смотреть противно. Но почему-то у рослых омоновцев, затянутых в штурмовую форму, с десантными автоматами в руках, в шлемах с поднятыми забралами, как-то самопроизвольно раздувались ноздри, а учащенное, прерывистое, будто после долгого бега с препятствиями, дыхание указывало на определенную вредность такой их работы для человеческого здоровья. И при этом еще они стыдливо отводили друг от друга глаза, будто боясь, что их уличат в чем-то непотребном, запретном.
