6
В ночь перед судом уснуть невозможно. Мой воспаленный мозг работает, пытаясь запомнить и систематизировать детали, факты и выстроенную стратегию. От нервного напряжения я чувствую резь в желудке и никак не могу взять себя в руки. Знаю, как важно отдохнуть и предстать перед присяжными свежим и уверенным в себе, но наверняка буду выглядеть так же, как всегда: усталым, издерганным и с красными от недосыпания глазами. Незадолго до рассвета я потягиваю кофе и, как обычно, задаюсь вопросом, зачем мне все это нужно. Почему я подвергаю себя стрессам? У меня есть дальний родственник, он знаменитый нейрохирург в Бостоне, и в такие моменты я часто о нем вспоминаю. Мне кажется, что, вторгаясь в чужой мозг, когда на карту поставлено так много, он наверняка испытывает невероятный стресс. Как это проявляется физически? Раздражительностью, а может, и поносом с тошнотой? Мы редко общаемся, и я никогда его об этом не спрашивал. Я напоминаю себе, что свою работу он выполняет не на глазах у публики, а все свои ошибки просто отправляет в небытие. И стараюсь не вспоминать, что он зарабатывает миллион долларов в год.
Защитник в суде во многом похож на актера на сцене. Его реплики не всегда прописаны в сценарии, что значительно усложняет ему работу. Он должен уметь быстро реагировать — как физически, вскакивая с места, чтобы заявить протест, так и вербально; чувствовать, когда следует пойти в наступление, а когда лучше промолчать, когда взять инициативу в свои руки, а когда ее выпустить, когда дать волю гневу, а когда проявить сдержанность. И при этом ему надо убедить в своей правоте присяжных, потому что в конечном итоге важно только то, как они проголосуют.
Я окончательно забываю про сон и иду к бильярдному столу. Расставляю шары и наношу по ним несильный удар кием. Затем обхожу стол и кладу «восьмерку» в боковую лузу.
У меня есть несколько коричневых костюмов, и я тщательно осматриваю их, решая, в каком лучше отправиться на первый день слушаний. Я выбрал коричневый цвет не потому, что он мне нравится, а чтобы отличаться от всех остальных. Адвокаты, подобно банкирам, начальникам и политикам, предпочитают носить темно-синие или черные костюмы. Рубашки либо белые, либо светло-голубые; галстуки в красных тонах. Я никогда не следую их примеру. Вместо черных ботинок надеваю светлые ковбойские сапоги. Они не очень-то подходят к коричневому костюму, но разве это важно? Разложив все вещи на кровати, я долго принимаю душ. Потом, накинув халат, расхаживаю по квартире, негромко проговаривая вариант вступительной речи. Затем снова устанавливаю шары, мажу три раза подряд и убираю кий.
7
К девяти часам — времени, назначенному для отбора кандидатов в присяжные, — зал суда забит до отказа. А поскольку он вмещает как раз двести человек, то пришедшие зрители и дюжина репортеров, стремясь отвоевать себе место, образуют настоящую пробку.
Макс Мансини щеголяет в своем лучшем темно-синем костюме и сверкающих туфлях с металлическими накладками, раздавая улыбки служащим и помощникам. Поскольку на него устремлено так много глаз, он держится любезно даже со мной. Мы с важным видом перекидываемся парой слов, пока судебные приставы пытаются справиться с толпой.
— По-прежнему пятнадцать лет? — спрашиваю я.
— Именно так, — подтверждает с улыбкой он, оглядывая толпу. Судя по всему, о моем разговоре с Моссом и Спурио ему еще ничего не известно. А может, и известно. Не исключено, что Максу порекомендовали заключить сделку и согласиться на уменьшение срока, если обвиняемый признает вину в совершении менее тяжкого из вменяемых ему преступлений, но он поступил так, как я и ожидал: послал Вуди и Кемпа к черту. Это его шоу, настоящий звездный час в карьере. Чего только стоит толпа, восхищенно взирающая на него со всех сторон. Да еще репортеры!
Председательствует на суде достопочтенная Джанет Фэбиноу, которую адвокаты за глаза называют Черепахой Фэбиноу. Эта молодая судья еще не очень уверена в себе, но быстро набирается опыта. Она боится совершить ошибку и потому крайне осторожна. И даже медлительна. Она медленно говорит, медленно думает, медленно выносит определение и настаивает на том, чтобы адвокаты и свидетели всегда говорили четко и ясно. Она выдает это за заботу о секретаре суда, который должен зафиксировать каждое слово, но у нас есть подозрение, что истинной причиной является другое: на самом деле до нее все доходит… крайне медленно.
Появляется помощник судьи и сообщает, что ее честь хочет видеть адвокатов у себя в кабинете. Мы направляемся туда и занимаем места за видавшим виды столом: я — с одной стороны, а Мансини со своей шестеркой — с другой. Джанет сидит в торце и угощается ломтиками яблока из пластикового контейнера. Говорят, что ее излюбленные темы разговора — диета и последний инструктор по фитнесу, в магию которых она искренне верит, но какого-либо подтверждения эффекта этой магии в ее внешнем виде я не замечал. Хорошо хоть, что она не предлагает нам угоститься.
— Имеются ли еще какие-нибудь досудебные ходатайства? — спрашивает она, глядя на меня. Хрум, хрум.
Мансини отрицательно качает головой. Я следую его примеру и добавляю исключительно из вредности:
— Нет смысла их подавать.
Я уже подал с десяток исков, и все были отклонены.
Она оставляет без внимания этот дешевый выпад, делает глоток какой-то жидкости, похожей на утреннюю мочу, и задает новый вопрос:
— Есть ли шанс на заключение сделки о признании вины?
— Мы по-прежнему предлагаем пятнадцать лет за убийство второй степени, — отвечает Мансини.
— И мой клиент по-прежнему отказывается. Увы, — поясняю я.
— Не такое плохое предложение, — наносит она мне ответный укол. — И какова позиция вашего подзащитного?
— Не знаю, ваша честь. На данный момент я не уверен, что он готов признать себя виновным хоть в чем-то. Ситуация может измениться через день-два после начала слушаний, но сейчас он ждет возможности выступить перед присяжными.
— Очень хорошо. Такую возможность мы ему обязательно предоставим.
Мы болтаем о разных пустяках, чтобы убить время, пока приставы регистрируют кандидатов в присяжные и наводят порядок в зале. Наконец в половине одиннадцатого нам сообщают, что все готово. Адвокаты уходят и занимают места. Я сажусь рядом с Тадео, которому явно не по себе в костюме с галстуком. Мы перешептываемся, и я заверяю его, что все идет нормально, так, как и следовало ожидать. Позади нас кандидаты в присяжные разглядывают его затылок и задаются вопросом, как можно было совершить столь чудовищное преступление.
По команде все встают в знак уважения к суду, и появляется судья Фэбиноу в длинной черной мантии, удачно скрывающей ее грузную фигуру. Поскольку основную часть своей неблагодарной работы судьи проделывают без зрителей, они обожают переполненные залы суда. Здесь они становятся повелителями всего, что только попадает в их поле зрения, и им очень нравится ощущать свою значимость. Многие любят рисоваться, и мне интересно, как поведет себя Джанет под взглядами сотен людей. Она рассказывает о процедуре, объясняет причину, по которой все собрались, немного затягивает свое выступление и, наконец, просит Тадео подняться и повернуться лицом к присутствующим. Он послушно встает и, как я и просил, улыбнувшись зрителям, садится. Джанет представляет публике Мансини и меня. Я, поднявшись, просто киваю. Он же стоит, раздаривая всем улыбки и широко разводя руки, будто гостеприимный хозяин, зазывающий в свой дом желанных гостей. Его кривляние просто бесит.
Каждый кандидат в присяжные получил свой номер, и Фэбиноу просит обладателей номеров от 101 до 198 покинуть зал, а в час дня позвонить и узнать, нужно ли им являться. Примерно половина из них уходит, причем кое-кто весьма поспешно, явно радуясь неожиданной удаче. На одной стороне зала приставы рассаживают оставшихся кандидатов по десять в каждом ряду, и мы впервые получаем возможность посмотреть на потенциальных присяжных. Все это продолжается не меньше часа, и Тадео шепчет, что ему становится скучно. Я интересуюсь, не хочет ли он обратно в тюрьму. Нет, не хочет.
