Эмма выбралась из постели и, отперев окно, выходящее на заросшую кустарником пустошь, открыла его настежь. Порыв свежего воздуха принес облегчение, и она всмотрелась в бескрайнюю тишину и вышитое звездами небо.
Она вернулась в кровать, сон не шел. Ноги дрожали от усталости, но страх был сильнее изнеможения. В конце концов она встала и пошла вниз. Уж лучше пялиться в темноте на незапертую дверь, чем представлять, как она медленно открывается. Уж лучше сидеть в гостиной, чем беспомощно лежать наверху, ожидая услышать решительные шаги по лестнице. Она уже раздумывала подпереть стулом дверную ручку, но не смогла решиться на поступок, который казался унизительным и бесполезным одновременно. Девушка презирала себя за трусость, повторяя, что никто не хочет ей навредить. Но тут в памяти вспыли образы раздробленных костей. Кто-то, возможно, живущий в колледже, взял в руки медный подсвечник и размозжил голову архидьякона, снова и снова нанося удары с ненавистью и неистовой жаждой крови. Разве поступил бы так человек в здравом уме? И мог ли кто-нибудь в Святом Ансельме считать себя в безо-пасности?
В этот момент до нее донесся скрежет железных ворот, а потом щелчок, как будто их закрыли. Послышались шаги, тихие, но уверенные: кто-то прошел мимо, явно не таясь. Осторожно приоткрыв дверь, она выглянула на улицу, хотя сердце колотилось в груди. Коммандер Дэлглиш открывал дверь в «Иероним». Должно быть, он ее услышал, потому что обернулся и направился к ней. Девушка распахнула перед ним дверь. Ее переполняло облегчение от того, что она его видела, видела живое существо. И она понимала, что это написано у нее на лице.
– Вы в порядке? – спросил он.
– Не особо, но справлюсь. Что-то не спится, – выдавила она улыбку.
– Я думал, вы переедете в основное здание, – сказал он. – Разве отец Себастьян не предложил?
– Да, предложил, но я посчитала, что смогу остаться.
– Вам не стоит сейчас здесь находиться, – сказал он, бросив взгляд на церковь. – Давайте поменяемся? Мне кажется, у меня вам будет удобнее.
Она едва могла скрыть облегчение.
– А вас это не затруднит?
– Ни капельки. Мы можем перенести большую часть вещей завтра. Все, что сейчас нужно, это постельное белье. Хотя боюсь, ваша простынь будет маловата для моего матраса. У меня двуспальная кровать.
– А может, поменяем только подушки и одеяла?
– Хорошая мысль.
Эмма принесла вещи в «Иероним» и заметила, что коммандер уже снес вниз подушки и одеяло, сложив их на одно из кресел. Рядом стоял холщовый саквояж с кожаной отделкой. Наверное, он сложил туда вещи, которые понадобятся ему ночью и на следующий день.
Подойдя к буфету, Дэлглиш сказал:
– Колледж снабжает нас стандартными безалкогольными напитками, а в холодильнике есть стакан молока. Может, какао или «Оувалтин»[14]? Или, если хотите, у меня есть бутылочка красного.
– Спасибо, от вина не откажусь.
Он переложил одеяло, и девушка присела. Коммандер достал из буфета бутылку, штопор и два стакана.
– Здесь явно не рассчитывают, что гости станут пить вино. Выбор невелик: стаканы или кружки.
– Стаканы подойдут. Но ведь нужно открывать новую бутылку.
– Самое лучшее время открыть бутылку – это открыть ее вовремя.
На удивление, ей было с ним очень легко. Девушка твердила себе, что ей просто нужен рядом живой человек. Говорили они недолго: только выпили по стакану вина. Но и не торопились. Он рассказывал о том, как еще мальчишкой приехал в колледж, говорил о священниках, о том, как они, подтянув свои сутаны, подавали ему мяч на площадке за западными воротами, как он мотался на велосипеде в Лоустофт за рыбой, вспоминал, с каким удовольствием читал по ночам один в библиотеке. Он поинтересовался программой ее курса в Святом Ансельме, по какому принципу она отбирала поэтов, как реагируют студенты. Ни слова об убийстве. Эту беседу нельзя было назвать бесцельной болтовней, да и натянутой она тоже не была. Девушке нравился его голос. У нее возникло ощущение, что какая-то часть ее разума, отделившись, летает где-то над ними, успокоенная тихой полифонией мужского и женского голосов.
Когда она поднялась и пожелала доброй ночи, он тут же встал и впервые за вечер заявил официальным тоном:
– Если вы не возражаете, я проведу эту ночь здесь, в кресле. Я попросил бы остаться инспектора Мискин, но так как ее нет, это сделаю я. Если вы, конечно, не против.
Девушка оценила то, что он пытался помочь ей: навязываться не хотел, но знал, как сильно она боится остаться одна.
– Но разве это не доставит вам массу неудобств? – спросила она. – Ночь будет не из комфортных.
– Я смогу устроиться. Спать в креслах мне не привыкать.
Спальня в «Иерониме» оказалась почти точь-в-точь, как в соседних апартаментах. Прикроватный светильник был включен, и Эмма увидела, что Дэлглиш оставил книги. Он читал – или, скорее всего, перечитывал – «Беовульфа». Там же лежала старая книга «Романисты раннего викторианского периода» Дэвида Сесила в мягкой потрепанной обложке издательства «Пингвин» с фотографией автора, который выглядел до смешного молодо, и древним ценником на обороте. Похоже, как и ей самой, решила Эмма, ему нравится выискивать в магазинах подержанные книги. Третьей книгой оказался «Мэнсфилд-парк». Она подумывала отнести ему книги вниз, но не захотела показаться назойливой, ведь они уже пожелали друг другу спокойной ночи.
Лежать на его простыне было странно. Девушка надеялась, что ее не станут презирать за трусость, но одновременно чувствовала безмерное облегчение оттого, что Дэлглиш был внизу. Она закрыла глаза, сосредоточившись на темноте, а не на пляшущих образах смерти, и через пару минут уже спала.
Когда Эмма проснулась, проведя ночь без сновидений, часы показывали семь. В комнатах было очень тихо, и спустившись вниз, она поняла, что Дэлглиш уже ушел, забрав с собой одеяло и подушку. Он открыл окно, будто стараясь выветрить даже малейший запах своего присутствия. Девушка знала, что он никому не расскажет, где провел ночь.
Книга третья
Голоса из прошлого
Руби Пилбим будильник был без надобности. Восемнадцать лет она просыпалась, не важно, зима на дворе или лето, в шесть утра. И утро понедельника не стало исключением. Она потянулась, чтобы зажечь прикроватный светильник, и тут же зашевелился Редж: откинул одеяло и начал выбираться из постели. До Руби донесся теплый запах его тела, а вместе с ним, как обычно, пришло и знакомое успокоение. Ей стало интересно, спал ли он или просто лежал и ждал, пока она проснется. Этой ночью оба не могли заснуть, лишь периодически ненадолго впадали в полудрему, а в три часа ночи пошли на кухню попить чаю и дождаться утра. Но потом, к счастью, усталость пересилила шок и ужас, и в четыре супруги вернулись в кровать. Спали они урывками, но хотя бы спали.
Все воскресенье оба крутились как белки в колесе, и только непрерывная осмысленная деятельность придала этому ужасному дню хоть какую-то видимость нормальности. Прошлой ночью, прижавшись друг к другу за кухонным столом, они обсуждали убийство – шепотом, как будто уютные комнатки в коттедже Святого Марка были доверху напичканы тайными слушателями. Супруги говорили с оглядкой, не озвучивали подозрения, обрывали речь на полуслове и периодически грустно замолкали. Предположить, что кто-то в Святом Ансельме мог быть убийцей, значило предательски связать место и поступок. Это было абсурдно, и они не хотели даже упоминать об этом. Не хотели, даже в оправдание, произносить имена – не желали признавать, что кто-то живущий в колледже мог совершить подобное зло.
Пилбимы вывели две теории, которые давали утешение, так как строились на вере. Перед тем как вернуться в кровать, они в уме проговаривали эти версии словно мантру. Кто-то украл ключи от церкви, кто-то, кто был в Святом Ансельме, возможно, несколько месяцев назад, и знал, где они хранились, знал, что кабинет мисс Рамси не запирается. Тот же человек договорился тайно встретиться с архидьяконом еще до его приезда. Зачем встречаться в церкви? Это лучший вариант. В гостевом номере они рисковали, а других уединенных мест на мысе не было. Возможно, архидьякон сам взял ключи от церкви и отпер ее, чтобы встретиться с гостем. А потом тот приехал, они поссорились, и незнакомец впал в ярость, которая привела к убийству. Возможно, гость планировал убийство и пришел с оружием: пистолетом, дубинкой, ножом. Им не сказали, как умер архидьякон, но оба мысленно воображали, как блестит лезвие ножа, которым наносят удар. А потом убийца сбежал и перелез через железные ворота, уходя так же, как и появился. Вторая версия была еще более правдоподобной и приносила больше спокойствия. Архидьякон позаимствовал ключи, пошел в церковь по своим делам, и тут вломился вор, который хотел украсть картину с алтаря или серебро. Архидьякон его спугнул, и вор в страхе нанес удар. Пилбимы молча приняли такое объяснение как разумное и больше в ту ночь к теме убийства не возвращались.
