созналась. Видимо их это достало по полной программе. В тот памятный день меня в очередной раз привели в «пыточную» комнату. За столом сидел уже знакомый мне коп: с пошлыми тоненькими усиками и красным носом. Полицейский, похожий на итальянца, называл его Домиником.
– Что-то Ева ты исхудала. Тебя плохо кормят?
Я безразлично отвела взгляд в сторону.
– Ты расскажи, всё что знаешь, и тогда сразу же вернёшься домой. И не будешь больше мучить ни себя, ни нас. Почему ты не хочешь рассказать? Чего ты боишься?
– Где мой адвокат? Где судья, вынесший решение о моём содержании в камере? Наконец, где обвинение против меня? Я имею право на один звонок. Дайте мне телефон, я должна сообщить родителям, что жива.
Он ощерился, зацепившись за последнее слово:
– Вот! Никто не знает, что ты жива. Поэтому ничего и нет: адвоката, судьи и обвинения.
– Это незаконно! Вас самого отдадут под суд!
– Не отдадут. Всё законно. Посмотри, – он бросил передо мной папку с документами. – Посмотри, посмотри! Тебе будет интересно.
Наконец-то! Наконец, моя тактика стала давать плоды. Они не выдержали моего блефа и запаниковали. Ладно, посмотрим, что у них за карты. Но их «карты» расстроили меня. Это было дело о моей смерти. Первый документ рассказывал о том, что 25 августа 2019 года с крыши трёхэтажного павильона 6&7 студии «Уолт Дисней» была снята невменяемая девушка с признаками «диссоциативной фуговой амнезии». К документу прилагались фотографии: я на крыше, спасатели устанавливают лестницу, я на пороге автомобиля «Скорой помощи» и т.д. В другом протоколе говорилось, что мою личность установить не удалось. Никто из сотрудников диснеевской студии меня до этого дня не видел. А сама девушка, то есть я, была полностью невменяема и на вопросы не отвечала. Ещё один документ гласил о том, что меня доставили в клинику для прохождения курса терапии. Там врач-психиатр поставил мне другой диагноз – шизофрения. На дне папки лежал последний протокол. В нём сообщалось, что при перевозке из госпиталя в психиатрическую клинику душевнобольная пациентка напала на сопровождающих санитаров, нейтрализовала их и выпрыгнула из автомобиля на полном ходу. В результате этого она, то есть я, попала под колёса цементовоза. К этому документу прилагалось свидетельство о моей смерти, фотографии и показания очевидцев. Тем не менее, ни на одной фотке невозможно было рассмотреть черты «моего» лица. Тем не менее, бумаги произвели на меня сильное впечатление. Мне стало так жалко себя, что я расплакалась. Но тут же взяла себя в руки. Вывод из документов папки следовал только один: полицейские связаны с Муленбергами и теперь готовы на всё, чтобы спрятать концы в воду. Я была жива, но, судя по всему, это временное явление. Что мне делать дальше, я не знала. Помощи ждать тоже не приходилось.
– Как видишь, мы тебя здесь держим вполне законно, – уродец в полицейском обличии торжествовал, отыгрываясь за потраченные на меня нервы и время. – Будешь продолжать молчать? Или поступишь благоразумно?
– Меня посадили сюда точно так же незаконно, как графа.
– Какого графа? – выпучил на меня свои неприятные глаза Доминик.
– Узника замка Иф.
– Ты о себе думай, а не о графах!
– Какой смысл мне теперь говорить? Сейчас вы меня убьёте или потом. Особой разницы нет.
Мой палач изменился в лице. Смысл моих слов был вполне логичен.
– Мы же не звери. Совершено страшное государственное преступление. Подчёркиваю, государственное. И ты единственный свидетель, который может пролить на него свет. Именно поэтому мы получили санкцию на твою полную изоляцию. Ты будешь сидеть в камере до тех пор, пока не расскажешь все подробности событий, произошедших с тобой.
– С чего вы взяли, что я в нём замешена и вообще, хоть что-то знаю. Я просто дура, которую бросил парень и, которая залезла на крышу здания, чтобы свести счёты с жизнью.
– Поначалу все так и думали. Но в подвале известного тебе отеля, – он сделал ударение на слове «известного», – мы идентифицировали два трупа: Элайзы Гудвин и Стэна Булка. Эти имена тебе ни о чём не говорят?
– Нет, – продолжала упорствовать я.
Коп мерзко ухмыльнулся:
– Хватит уже изображать из себя наивную дурочку. Был ещё четвёртый – Уилл Маркс. Это имя тебе тоже ни о чём не говорит?
Да, здесь они меня вывернули наизнанку. Господи, неужели они и его посадили? Или Уилл мёртв?
– Уилл Маркс? – я сделала последнюю попытку придерживаться линии «ошибки следствия». – Его я знаю. Он мой одноклассник. Но он здесь причём?
– Ты всё поняла. Эти двое мертвы. Но, кроме этого, мы имеем два заявления о пропаже без вести. От родителей Маркса и от твоих родителей. Твой одноклассник двоюродный брат Булка. Нам известно, что вы вчетвером 23 августа уехали из Сан-Хосе в Лос-Анджелес на машине Стэна. Отпираться нет смысла. Машина найдена недалеко от отеля. В подвале гостиницы найдены трупы двоих из вас. Значит, вы были там вчетвером. Твои пальчики обнаружены не только на дверях, но и на пистолетах, найденных в отеле, где неизвестные устроили бойню, пристрелив 37 человек! Именно поэтому нам даны широкие полномочия применять любые нетрадиционные методы расследования, вплоть до пыток.
Угу! Дурочку нашёл. Я что, зря смотрела всю свою сознательную жизнь детективы и фильмы про полицейских? Дело о коллективной бойне никогда не передадут в полицейский участок. Это федеральная прерогатива. Наверняка, этим занимается ФБР. Просто они не знают, что я жива.
Доминик продолжил:
– Осталось решить два вопроса: что вы делали в этой гостинице и куда подевался твой дружок Уилл? Теперь тебе, надеюсь всё ясно?
Мне было более чем, всё ясно. Потупив глаза, я скромно произнесла:
– Мне надо подумать.
– Опять двадцать пять! Ну, хорошо. Даю тебе полчаса. Затем, если не начнёшь давать показания, пеняй на себя!
Он вышел решительным шагом, пнув по пути пустую корзину для мусора.
Итак, к какому выводу можно прийти? Да, меня окунули лицом в лужу. По документам – я труп! Вывод однозначен: всё чрезвычайно хреново! Что же делать, Ева? Что же делать? Надежды нет. Перспективы рисуются только с мрачным финалом. Можно даже сказать – с мрачно жутким. Если продолжать молчать, они меня начнут пытать, а затем убьют. Если во всём сознаться, меня тоже непременно убьют, как опасного для них свидетеля. Что остаётся? Ничего. Совсем ничего. Выхода нет. Ева, хватит паниковать! Выход есть всегда! Всегда? При всех раскладах меня ожидает близкая смерть. Не опускай руки, Ева, думай! Лягушка выбралась из бидона с молоком, потому что не прекратила бороться. Лягушка, лягушка, лягушка… Что же делать? Думай, Ева, думай.
