Что ты вообще его любишь, что это был не каприз. Ты же сама предложила…
— Да, предложила, хотела унизить Кралидиса, причинить ему боль! Но не думала, что сначала будет так больно мне… Еще и ребенок…
Алекс вздрогнул. Ребенок?
Глава 42
Поначалу зубы противно клацали о край стакана, но постепенно, с каждым глотком, прохладная вода успокаивала, охлаждала кипевшую в душе злость и обиду. Не смывала, нет, еще чего не хватало!
И злость, и обида, и ненависть — не враги, а помощники. Они не позволяют Доре разнюниться, расплыться в слезливое хныкающее желе, не способное на месть. Такому желе оставалось только рыдать над несбывшимся, строчить жалостливые посты в соцсетях, и максимум возможного негатива — проклинать обидчика там же. В виртуальном пространстве. Ну или лепить куколки вуду и протыкать их иголками, сопя от усердия.
Нет, такое развитие событий устроить не могло ни при каком раскладе. Человек, не просто обидевший — унизивший Дору Ифанидис, должен испытать на собственной смазливой шкуре все, что пережила она. В двойном размере.
Узнать, каково это — когда тебя в шаге от сбывшейся мечты, на вершине блаженства подлым пинком сбрасывают вниз. И ты летишь, обдирая в кровь душу о камни разочарования, боли, обиды, гнева. И падаешь, с размаху, в болото издевок, унижения, глумления, нарочитого сочувствия с хихиканьем за спиной.
Ты обязан оказаться в этом болоте, Димитрис Кралидис!
И если она, Дора, сумела выбраться из трясины, то ты должен в ней утонуть. Тебя надо не просто унизить — растоптать. Чтобы твоя душа выгорела, оставив лишь холодную, лишенную способности чувствовать оболочку.
План мести, придуманный Дорой, на удивление быстро претворялся в жизнь, да еще и с внезапным бонусом — беременностью. Тот самый двойной размер мести, мало того, что в шлюху влюбился, так еще и ребенка ей заделал! Ребенок от шлюхи, унижение в квадрате.
Хотя…
Идея, гадюкой проскользнувшая в воспаленный разум Доры Ифанидис, отправила боль и обиду, чувства, в общем-то, объяснимые для влюбленной и отвергнутой девушки, в темный и пыльный чулан. Пусть пока там полежат, не путаются под ногами, не мешают ненависти стать лидером.
В общем, пустой стакан вернула отцу успокоившаяся, полностью контролирующая свои эмоции особь.
— Обыкновенный ребенок, папа. Кажется, наша подсадная уточка забеременела.
— Кажется? — Ифанидис вопросительно приподнял брови, машинально вращая стакана в руках.
— Точно, по-моему, и сама русская не знает. А может, уже и знает, — усмехнулась Дора, — три дня с нашей с ней встречи прошло. Если ее все это время так же штормило, как там, в ресторане, тут и тупая сообразила бы сходить в аптеку и купить тест на беременность. Надо ей позвонить, расспросить милую сестричку. Надеюсь, мое предположение окажется верным.
— Надеешься? Нам-то что с этого?
— Вам с Бернье — ничего, а вот мне… — Дора хищно прищурилась. — Я смогу еще больнее ударить красавчика Димми.
— Чем же? Тем, что его первенец, его принц будет сыном шлюхи?
— Нет. Тем, что его обожаемая, его ненаглядная Ника трахалась не только с ним, пока Димми млел от любви. Контрольный выстрел, так сказать.
— Ты имеешь в виду… — Ифанидис рассмеялся и шутливо поаплодировал. — Браво! Моя девочка, моя. — Налил вина в бокалы, один протянул дочери, второй взял сам. — Я смогу сделать так, что при установлении отцовства результат экспертизы ДНК будет правильным.
— И покажет, что Димитрис Кралидис никакого отношения к ребенку русской шлюхи не имеет! — расплылась в довольной улыбке Дора.
— Но тогда придется дождаться рождения ребенка, а свадьба, которую ты намеревалась сорвать, явно будет намного раньше. Или ты не уверена, что Димитрис женится на Нике?
— Женится, папа, обязательно женится, — пренебрежительно фыркнула Дора. — Димми у нас порядочный, не позволит своему ребенку расти без отца. Что же касается ДНК-теста — его можно и с нерожденным ребенком сделать.
— Давай все же подождем до родов, уж очень не хочется терять такое прикрытие нашего с Бернье бизнеса. Обещаю, что свадьба Димитриса и его русской шлюхи состоится уже после появления на свет их отпрыска.
Два бокала звонко отсалютовали очередному проявлению человеческой подлости. Им, хрустально-прозрачным, чистым по сути своей, было противно находиться в руках настолько мерзких душой людишек. Хотелось поскорее спрятаться в посудомоечную машину, чтобы верная помощница смыла с бокалов налипшую ментальную грязь.
* * *
Ну какие же уроды все-таки! Особенно дочурка, по изощренности ума папеньку уже далеко позади оставила, цветочек душистый.
Нет, не душистый. Удушливый.
Впервые за много лет Алекс чувствовал, что все глубже и глубже погружается в омут слепящей ярости. Туда, где разума нет, где правят бал эмоции, где о последствиях не думают, где все подчинено одному желанию — наказать, здесь и сейчас, немедленно, и плевать, что будет дальше.
В юности с ним бывало такое, и ничем хорошим это ни разу не закончилось. Для него в первую очередь. Но тогда он и отвечал только за себя.
А сейчас зона его ответственности неизмеримо больше, у него появилась семья. Лана-Олененок, их дочка, а теперь, возможно, и внук!
Как это странно — внук. Или внучка… Это ведь обычно у стариков бывает, а ему сорок пять, он еще толком и не жил…
Вернее, последние двадцать лет, потеряв любимую женщину, толком не жил. Просто существовал, на автопилоте, выполняя порученную работу. Совсем уж бездушным и жестоким он не был, но и комплексами по поводу службы у криминального босса Алекс не страдал. Тем более что Ифанидис знал — свой моральный кодекс у начальника его службы безопасности имелся, и лучше для всех, чтобы порученные задания не противоречили этому кодексу. Насилие, убийства, пытки, все, что связано с наркотиками — привлечь к такому Алекса Агеластоса стало бы весьма рискованным решением. В лучшем случае он бы просто ушел, уволился. В худшем… Ифанидис не хотел знать, что будет в худшем, но приблизительно представить мог.
К тому же для грязных дел исполнителей хватало, а вот другого такого же преданного и профессионального охранника найти трудно.
И двадцать лет они прекрасно
