Соркина в том, что он розыгрышами балуется! Ай-яй-яй!
— Извините, — немедленно смутилась Светлана. — Просто я не думала…
— А вот это правда, — укоризненно покачал головой Соркин. — Не думали, когда довели себя до такого состояния. Но, надеюсь, впредь подобного больше не повторится. У нас с вами впереди очень сложный путь, операция предстоит тяжелая, и очень важен ваш настрой — победный он или пораженческий. Хотите ли вы бороться или уже сдались? На второе намекает ваше недавнее…
— Не надо! — твердо произнесла Светлана. — То, что было, больше не повторится. Я хочу жить, доктор. Я буду бороться. Потому что я больше не одна, у меня снова есть Алекс. Он в меня верит. И я не могу его подвести.
— Вот и чудненько, вот и славненько, — пробормотал доктор, вернувшийся к прерванному просмотру показателей состояния недоверчивой пациентки. — Так, что тут у нас еще… Ага, так, так… Ну что же, — передал планшет медсестре и улыбнулся Светлане, — думаю, больше тянуть не стоит, мы с вами и так уже подзадержались. Завтра утром буду ждать вас, голубушка, в операционной.
— А… Алекс? Он будет рядом? Он придет?
— Если сможет — обязательно придет, — добродушно усмехнулся Соркин. — Но его, насколько мне известно, срочно вызвали по работе, так что, если вдруг не может приехать — все равно будет на связи.
— А вы дадите нам поговорить?
— Ну куда ж я денусь! Все, отдыхайте, вам надо набираться сил, — похлопал Светлану по руке, повернулся к медсестре и перешел на иврит: — Эстер, добавьте в капельницу успокоительное. Волнение, пусть и радостное, все равно волнение, будет ждать звонка господина Агеластоса, нервничать, а нам это ни к чему. Пусть выспится перед операцией.
— А если господин Агеластос позвонит?
— Я ему все объясню. Он поймет.
Разговаривая на ходу, врач и медсестра вышли. Светлана этого даже не заметила, мысли и эмоции суетились, переплетались, запутывались, создавая классический, образцово-показательный сумбур. Радостный.
Как, почему, откуда, ведь столько лет, наша дочь…
Алекс, у нас с тобой дочь!
Была…
Радостный сумбур начал покрываться черными пятнами, съеживаться, тускнеть. Нет, не сейчас! Не надо! Алинка не одобрила бы. Есть радость, и есть горе. И не надо их смешивать. Потом они с Алексом вместе придут на могилу дочери и разделят горе пополам.
А для того, чтобы было это «потом», ей надо справиться с «сейчас».
Продолжение следует
