Пробка наконец осталась позади. Саймон вырулил на дорогу, но уже через несколько минут ударил по тормозам: впереди опускался шлагбаум железнодорожного переезда.
– Дьявол! Да давай уже!
Чарли видела, как напряжены его плечи. Может, помассировать ему шею, самыми кончиками пальцев? Невозможно. Вместо этого она сказала:
– Предположим, ты прав. Предположим, Хэй убил Джеральдин, потому что она отвергла его. Но зачем убивать еще и Люси? Ребенка?
– Не знаю. Могу только гадать.
Чарли ждала.
– Он желал не только Джеральдин. Он желал и Джеральдин, и Люси, он желал счастливую семью – такую же, как у Марка Бретерика. Как и многим другим, Хэю семейство Бретерик казалось идеальным. Если он убил собственных жену и дочь, чтобы заменить их идеальными, а потом Джеральдин его отвергла… – Саймон пожал плечами. – Но учти, это просто теория.
– Записка, – напомнила Чарли. – Ты сказал, что это не предсмертная записка.
Было видно, что ответ на этот вопрос Саймон точно знал и гадать ему не придется.
– У Салли Торнинг, когда она вернулась домой, была в руках книга. Ты заметила?
– Нет. Я была слишком занята, отковыривая ее от пола.
– Под суперобложкой я обнаружил листок, это первая страница письма Джеральдин Бретерик. Сегодня утром я сложил листок с так называемой предсмертной запиской….
– Второй страницей того же письма?
Саймон кивнул:
– Да. Я сделал копию. Лежит на заднем сиденье, почитай.
Сунув в зубы сигарету, Чарли отстегнула ремень безопасности, перегнулась и ухватила листок. Зернистая серая линия на ксерокопии указывала, где кончался один лист и начинался другой. Она начала читать.
Дорогая Энкарна,
Я долго не решалась написать это письмо. Боялась быть честной, как часто бывает, но до меня дошел слух, что ты не веришь, что мы действительно едем во Флориду на все каникулы. Мы вылетаем из Хитроу в воскресенье, 21 мая, в 11 вечера. Номер рейса, если захочешь позвонить и проверить,BA135.Вернемся мы в воскресенье, 4 июня, вылет в 7-30 утра, номер обратного рейсаBA 136.Я буду рада показать тебе билеты, если это поможет.
Если бы я не уезжала, если бы осталась на все каникулы в Спиллинге, надеюсь, у меня хватило бы храбрости не брать Эми на две недели – какие бы подарки ты ни сулила. Твои предложения весьма щедры, я польщена, что ты подумала обо мне, и, надеюсь, ты поверишь, что я не хочу тебе вреда. Я ни в чем тебя не виню. Ты мне всегда нравилась, и я всегда тебя уважала и всегда считала тебя забавной, искренней, смелой и уверенной в себе, – мне такой никогда не стать, и поэтому я хочу быть с тобой предельно откровенной. Ты знаешь, что я, как и многие другие родители из первого класса, считаю, что у Эми есть проблемы, особенно в том, что касается правдивости. Мне известно, что и учителя, и некоторые родители уже беседовали с тобой об этом. Надеюсь, теперь ты убедилась, что проблема вполне серьезна. Постарайся поставить себя на мое место. Я не могу игнорировать собственные принципы. Мы с Марком воспитываем Люси открытой и честной, а рядом с Эми она чувствует себя растерянной и запутавшейся.
Концовку письма Чарли уже видела, но сейчас прочла совсем иными глазами, зная, что автор вовсе не собирался убивать себя.
Мне жаль. Меньше всего я хочу причинить кому-нибудь боль или расстроить. Лучше мне не вдаваться в долгие подробные объяснения – я не хочу лгать и не хочу усугублять ситуацию. Пожалуйста, прости. Знаю, я кажусь ужасно эгоистичной, но я должна думать о том, что лучше для Люси. Мне действительно искренне жаль.
Джеральдин.
– Хэй, поди, обрадовался этому письму, как кот сметане. Понял, что может использовать вторую страницу в качестве предсмертной записки Джеральдин.
Чарли перечитала письмо еще раз.
– Похоже, Энкарна обвинила Джеральдин во лжи насчет поездки во Флориду. Что за фигня?
Саймон свернул на дорогу к Корн-Милл-хаус.
– Почти на месте, – сказал он. – Хотя, может, и опоздали.
Чарли и не заметила, что они уже давно не стоят на переезде. Ремень безопасности был по-прежнему расстегнут, а Саймон по-прежнему вел машину так, будто он на олимпийской дистанции по бегу с препятствиями.
– Аккуратней! – крикнула Чарли, едва не прошибая крышу головой. – Яма! Руль тебе на что?!
Саймон виновато глянул на нее.
– Файл с дневником. – Чарли выбросила окурок в окно. – Он ведь оказался в компьютере Джеральдин до того, как она умерла…
– Задолго, – согласился Саймон. – И открывали его несколько раз. Норман записал все даты. И во все эти дни Джеральдин была жива – кроме последнего раза.
– А в последний раз…
– В последний раз дневник открывали третьего августа, уже после ее смерти. Хэй открыл файл после того, как убил ее. Нет, вы только гляньте! – Саймон стукнул по рулю обеими руками. Прямо на них ехал курьерский фургон DHL, и разминуться с ним было негде, дорога слишком узкая. – Нет! Нет, это ты езжай назад, мудак чертов!
– Посмотри на его лицо, – заметила Чарли. – Он не уступит. Что ты?.. Саймон, пока ты вылезешь и объявишь ему, что ты полицейский… Быстрее получится, если сдадим назад…
Саймон послушно захлопнул дверцу и дал задний ход, въезжая в кусты. Чарли представила, как выходит замуж, щеголяя в гипсовом корсете.
– Но как Хэй добрался до компьютера Бретериков? Означает ли это, что Хэй спланировал убийство Джеральдин и Люси за недели до того, а то и месяцы? Если он открывал файл с дневником задолго до…
– Он этого не делал, – ответил Саймон.
– Не делал? А кто тогда? Сама Энкарна?
– К тому моменту она была давно мертва. – Саймон скупо улыбнулся. – Книга, которую вчера вечером принесла Салли Торнинг, – ты так и не спросила про нее.
– Господи, через минуту я сама напишу предсмертную записку.
– Это дневник Энкарны Оливар. Написанный по-испански. Помнишь, где работала Джеральдин Бретерик?
– В службе техподдержки, разве нет?
– Да, но где?
– Гм… не знаю!
– В Институте Гарсия Лорки. (Чарли изумленно молчала.) Дневник в компьютере Джеральдин – это второй вариант. Норман нашел стертый файл, написано осмысленно, но неловко, деревянно…
– А Джеральдин знала испанский?
– Я позвонил в Институт Гарсия Лорки сразу после разговора с Норманом. Да, испанский она знала. На работу туда берут только тех, кто говорит по-испански.
– Господи! Джеральдин переводила дневник Энкарны. Для Хэя. Поэтому он и оказался в ее компьютере.
Саймон кивнул:
– Правильно. – Но придется заставить Хэя разговориться, если хотим узнать зачем.
Они наконец снова двинулись вперед.
– Я должен был увидеть связь между этими женщинами раньше. Должен был связать место работы Джеральдин и национальность Энкарны. В дневнике полно слов и фраз в кавычках – там, где Энкарне показалось лучше сказать по-английски. «Все о’кей», «момент истины», «статус кво»…
– «Статус кво» – это латынь, – заметила Чарли.
– В оригинале, рукописном оригинале, подобные выражения даны по-английски. Джеральдин, переводя дневник, наверное, решила выделить их кавычками.
– Ага, вот как ты догадался. Кавычки! Задание Стейси по французскому. Тот стишок, «Мой друг Франсуа». Там пара выражений тоже в кавычках. И ты понял, что это перевод, так?
– Я бы все равно догадался, – сказал Саймон.
– Не факт, – раздраженно буркнула Чарли. Выходит, он разгадал этот ребус случайно, походя. Ни секунды не думал над ним. – Ты сжульничал, – спокойно сказала она.
Они подъехали к Корн-Милл-хаус. В жарком мареве дом и сад казались спокойными и призрачными, точно потусторонними. Бретерика здесь нет, подумала Чарли. Она кожей чувствовала безлюдность этого места.
Саймон позвонил в дверь. Не дождавшись ответа, разбил окно. Несколько минут они суматошно носились по особняку, распахивая каждую дверь, заглядывая под мебель. Чарли обратила внимание, что осмотр ванных комнат Саймон предоставил ей. Марка Бретерика в доме не было. Дом стоял пустой.
– И что, по-твоему, эта линия означает? – спросил Селлерс у Гиббса, глядя на длинную тонкую полоску красного скотча, разделяющую пол пополам.
Ключ от офиса они получили у Ганса, помощника Марка Бретерика, – худого как палка, обстоятельного немца, мешковатые вельветовые брюки и белые кроссовки которого, казалось, весили больше, чем он сам.
– Какая-нибудь хрень со здоровьем и безопасностью, – ответил Гиббс, переступая через красную линию.
– Осторожно, – предупредил Селлерс. – Еще взорвется что-нибудь.
– Нельзя же просто заглянуть в офис и уйти. А вдруг он здесь?
Селлерс вздохнул и нехотя последовал за Гиббсом. В школе у него было плохо с естественными науками, он их побаивался и ненавидел всевозможные научные лабораторные причиндалы – бунзеновские горелки, защитные очки, пробирки всякие. Ему не хотелось покидать затянутое бежевым ковролином, осененное зеленью в горшках убежище офиса и углубляться в лабораторную часть здания, где пахло химией, сияли яркие лампы, а под ногами был голый бетон.
