Авдеев спиной почувствовал роковое и ослабил хватку. Вырвавшись на свободу, девочка кинулась к Дому деревянной игрушки. Там, под лестницей, она давно заприметила надежное укрытие. Взрослому нелегко было бы до нее добраться.
Автоматные очереди ударили в тишине глухого переулка. Тело Арсения Павловича театрально и неестественно опустилось на асфальт, обняв руками землю.
Деревянное укрытие вряд ли спасло бы Аню, ведь Жека с Микой не намеревались оставлять свидетелей. И тут из окна обгоревшего барака выпрыгнул Жданов.
— Вадик, назад! — крикнул Блюм, но тот его уже не слышал. Держа обеими руками пистолет, Жданов три раза подряд выстрелил в лобовое стекло «тойоты». Стрелял он метко, как на учении, кладя в «десятку» — один в один, но стекло было пуленепробиваемое и от выстрелов на нем оставались лишь белые круги. Однако этого было достаточно, чтобы Жека с Микой оставили свой первоначальный замысел и «тойота» рванулась с места, сметая все на своем пути. Вадим не успел отступить к бараку, как был поддет на бампер автомобиля, как бывает поддет быком матадор после неудачно выполненного движения. «Тойота» еще только набирала скорость, и Жданов мог бы отделаться легким испугом, если бы, приземляясь, не ударился головой о бордюр.
Жека с Микой спокойно проскочили мимо стоянки у «Динамо». Ведь там ждали не черную «тойоту», а «Ладу» цвета «белая ночь». И после того как Блюм вышел на связь с бригадами Жданова, перекрывавшими выезды из переулка Изобретателей, и сообщил им данные новой машины, было уже поздно. Опоздали также и с оповещением постов ГАИ, впрочем, и своевременное их оповещение не дало бы результатов, потому что черная «тойота», проехав вдоль стадиона «Динамо», тут же затерялась в лабиринте мелких улочек, не выезжая на магистрали. Ее обнаружили только на следующий день в одном из привокзальных дворов. На переднем сиденье лежало два автомата с разряженными «магазинами».
Вадим дышал, но в сознание не приходил. Первая же бригада, прибывшая на место трагедии, увезла Жданова в больницу. Вскоре тихий переулок заполнился сотрудниками милиции и врачами «скорой помощи». Лузгин тоже, несмотря на многочисленные ранения, еще дышал.
Иван не стал дожидаться Мику с Жекой. После разговора с Парамоновым ему уже было на все наплевать. На все, кроме собственной безопасности. Он сел за руль своего «мерседеса» и даже не собирался выяснять, есть за ним сегодня «хвост» или нет.
— Все равно я их умою! — уверенно произнес он сквозь зубы. А слежки за Стацюрой сегодня как раз не было, потому что все бригады работали на Лузгина и Авдеева.
Иван поехал не домой, а на дачу. «Надо предупредить мать, чтобы молчала! Переночую в замке — они до него еще не скоро доберутся».
План Стацюры был до банального прост и мало чем отличался от вчерашнего плана Авдеева, но, в отличие от Авдеева, он не собирался больше устраивать никаких акций, а незаметно уйти со сцены, как незаметно ушел в девяносто первом, когда уехал к Мартыновой в Ростов. Впал в те дни в панику — коммунистов сбросили, как дальше жить, идиот! «Ты что, Ваня, с печки упал? — ухмыльнулась тогда она. — Или просто с жиру бесишься? С твоими-то деньгами плакаться? А в том, что Горбачев со своей коммунистической демократией обосрался, — не наша с тобой вина! С приличными деньгами можно при любом режиме устроить себе коммунизм». Она предложила ему остаться и поработать пару лет на нее, а то она устала разрываться между Ростовом и столицей. «Присмотришься, вникнешь, а уж потом открывай собственное дело. Держать не буду — наоборот, помогу». Два года он отпахал директором дочерней фирмы. Шоу-бизнес ему был не в новинку, но раньше, будучи еще секретарем райкома, он только вкладывал в него деньги и получал проценты. Ростов же его многому научил.
Вот и сейчас, как четыре года назад, он опять собирается драпать, и снова к ней. А куда же еще? Ведь деньги из Мексики придут или уже пришли на счет Геллы. Гелла! Дурацкая кличка, которая закрепилась за ней еще в райкоме. Тогда все повально увлекались «Мастером и Маргаритой». И вот как-то Данилин после очередной оперативки сказал: «Надька пугает народ не хуже, чем Гелла финдиректора Римского». С тех пор ее и стали так звать.
Он не позвонил, не предупредил Геллу о том, что приедет в Москву. Зачем пугать бабу раньше времени? Да и телефон уже могут прослушивать.
Въехав в просторные ворота дачи, он краем глаза заметил, что мать, собиравшая до этого клубнику, выпрямилась и с тревогой смотрит на него. «Совсем старухой стала», — подумал он.
— Что уставилась? Закрой ворота! — приказал он ей, и та молча покорилась.
Она накормила его окрошкой и варениками с творогом.
— Мать, я надолго уеду.
— Как тогда? — с надеждой спросила Зинаида Тарасовна.
— Думаю, что еще дольше. Можешь перебираться в город. Вот ключи, — выложил он связку на стол. Она не подала виду, что обрадовалась, и не притронулась к ключам. А когда он вышел в другую комнату, чтобы переодеться, быстро схватила их и побежала прятать на кухню, в муку. Там же в муке уже два года прятала от сына несколько брошюрок Владимира Ильича. «Мой час настал! — сказала она себе. — Теперь уж точно будет президентом Зюганов!»
Переодевшись, он предупредил Зинаиду Тарасовну:
— Сюда могут нагрянуть… — Тут Иван осекся и вместо слова «менты», чтобы вышло убедительней, произнес: — Демократы. О погребе — молчок! Поняла? — Она кивнула. Он открыл погреб и нырнул туда. Потом его голова еще на мгновение показалась над полом. Иван последний раз взглянул на мать — Зинаида Тарасовна, сложив на животе руки, виновато смотрела на сына и не понимала, чего он медлит. О, как бы хотелось ему в этот миг стать маленьким-маленьким мальчиком, чтобы выскочить из погреба с радостным криком, броситься ей на шею, расцеловать и шепнуть на ухо: «Ты хорошая!» Но он уже не мальчик и знает, что мать никогда не ответит на его нежность, и поэтому он с ней груб. Крышка погреба захлопнулась.
Через каждый час он звонил в больницу — узнавал о самочувствии Вадима. «Состояние критическое, — отвечали ему, — черепно-мозговая травма».
Он не выходил из кабинета следователя — «Уйду, когда выгонят!» — и принимал всю поступающую «для майора Жданова» информацию.
Из Ростова пришло сообщение о роде деятельности в их городе Стацюры в период с 1991-го по 1993 год.
Из Москвы передали по телефаксу, что телефон, по которому в воскресенье звонил Стацюра, принадлежит гражданке Мартыновой Надежде Борисовне.
Из Старокудринского отделения милиции привезли фотографии четырех девочек, сбежавших в мае этого года из детского дома. Фотографии совпали с четырьмя неизвестными, отправленными в Мексику в одной группе с Лизой Маликовой и Сашей Шмаровой.
Дело передали капитану Березину, который знал Мишу еще по оперативному отряду.
— Надо срочно восстановить наблюдение за Стацюрой! — с ходу приказал ему Блюм.
— Стацюра только что приехал на свою дачу.
— Откуда известно?
— У нас там оставался человек.
— Хорошо. Посылайте туда машину! — Березин нисколько не обижался на приказной тон Михаила, а, наоборот, даже радовался — привык быть подчиненным. — Надо получить санкцию прокурора на его арест.
— Будем брать?
— Да, — решительно заявил Михаил.
Она давно не ходила в театр, но сегодняшний культпоход не доставил ей радости. А ведь она с детства любила эту оперетту Оффенбаха. Линка, как всегда, блистала, хоть уже и не в том возрасте, чтобы играть барышень на выданье. Расстроил ее разговор в гримерной. Линка нисколько не изменилась — все такая же язва! Поздравила ее с благополучным возвращением из Мексики! Откуда узнала? Интересовалась Авдеевым, уж больно здорово интересовалась! «Слышала, что порнушкой занимается». От кого это она слышала? Впрочем, артисты — народ болтливый. А у Палыча в шоу иногда участвуют профессионалы. Может, Линка позавидовала и обиделась, что ее не зовут участвовать в шоу? Но там ведь не сцена Музыкальной комедии — возраста не скроешь! Да и потом, после ее выступлений на пятом курсе института разве Палыч будет иметь с ней дело? Он таких людей всегда остерегался.
