– Пока мы можем задержать его за похищение человека, то есть тебя, – пояснил Головин. – И впаяем им угрозу убийством. Но чтобы связать Ковурских с делами Яшина и его матери, нужны доказательства либо признание. Иначе Вадим Ковурский остается единственным подозреваемым.
– Ему уже предъявили обвинения?
– В процессе.
– Надо остановить это, ведь он не виновен.
– Тогда добудь их признания, – обреченно сказал Головин.
– Диктофонная запись подойдет? – вытащила я севший телефон. – Если его зарядить, можно прослушать.
– Тань, для нас с натяжкой подойдет. Для суда – нет. Адвокаты с такими доводами на раз-два разбираются, замучают экспертизами, чтобы доказать, что это не подделка, – не повеселел Головин.
А у меня появилась идея.
– Куда его сунуть на зарядку? – спросила я, широко улыбаясь.
Головин с Кирьяновым переглянулись и повели меня в кабинет. Пока техника заряжалась, я выпила паршивого растворимого кофе, зато без всяческих снотворных добавок, сгрызла пару крекеров, завалявшихся в чьем-то рабочем столе, и поподробнее рассказала капитану и подполковнику о том, что произошло.
При упоминании братьев Лобановых и того, откуда они в этом подвале появились, я поймала укоризненный взгляд Головина.
Вздохнув, я объяснила:
– Валер, ты к тому делу предвзято относишься и к Лобановым соответственно тоже. Потому и говорить не стала, пока доказательства их невиновности не нарою.
Капитан холодновато кивнул, но я чувствовала, что прощена. Почти. Ему тоже кролика, что ли, подарить?
Наконец телефон зарядился достаточно. Головин сбросил диктофонную запись на свой комп, мне вручил аппарат и пригласил подозреваемого на допрос.
Виктора Ковурского привели на допрос в наручниках. Вслед за ним зашел адвокат.
Ковурский был спокоен и невозмутим.
– Здравствуй, Виктор. Вот мы и встретились снова, – произнесла я. – Только теперь поменялись местами. Кляп, конечно, я тебе вставлять не буду, но наручники не сниму.
– Мне и так комфортно, – огрызнулся он.
– Хорошо. Расскажешь следователю то, что говорил мне в подвале?
– Я ничего не говорил, – произнес Ковурский-младший.
– Решил пойти на попятную? Похоже, это у вас семейное, – вмешался Головин.
– Вы ничего не докажете, – нагло ответил Виктор. – Сами что-то придумали и теперь хотите свалить на меня. К тому же, насколько я знаю, у вас уже есть признание.
– Докажу, – заверил его Головин.
– Что вы предъявляете моему подзащитному? – вмешался адвокат.
– Незаконное лишение свободы, угроза убийством, применение насилия.
– Есть доказательства?
– Перед вами потерпевшая по этому делу, – указал Головин на меня.
Адвокат внимательно осмотрел меня с головы до пят. Его взгляд остановился на моем гипсе.
– Это мой клиент сделал? – спросил он, указывая на руку.
– Нет, я упала, когда пыталась выбраться через окно, – ответила я.
– Версию Татьяны мы уже знаем. Теперь хотим послушать вас, – обратился Головин к Ковурскому. – Как Татьяна Иванова оказалась в вашем доме?
– Я отказываюсь говорить.
– Почему? Ведь вы там тоже были.
– Я не буду ничего рассказывать.
– Вы слышали? Мой клиент отказывается говорить, – встрял адвокат.
– Тогда уводите его обратно в камеру, – приказал Головин сержанту.
– Постойте, – вмешалась я и нажала на кнопку воспроизведения.
«Кому пришла в голову убить Гришу? – мой голос.
– О, это была наша общая идея, – почти радостно вещает Виктор. – Блестящий план – подменить содержимое банки витаминов. Мамина лучшая подруга работает в научно-исследовательском центре. Она и подсказала ей этот способ. Сымитировать сердечный приступ – идеальное преступление и недоказуемое. Так что пока ты не начала копать, мы жили спокойно».
Я отключила запись. Виктор побелел и открыл рот. Но сказать ничего не успел.
Адвокат резко встал перед подзащитным и заявил:
– Это фальсификация! Попытка оговорить моего клиента! Я буду жаловаться.
Я поняла, что трюк не сработал. Адвокат явно помешал. Головин скомандовал увести подозреваемого. Он был зол.
– И как мне доказать? Ведь этот разговор был между вами двумя.
– С матерью уже говорили?
– Я сразу сюда приехал. В больницу отправил нашего человека, чтобы присмотрели за ней. Но не думаю, что она расскажет.
– А может быть, ей и не надо. Кажется, я знаю, как поступить. Мне нужно съездить в больницу и поговорить с Ковурской, – решила я. – Но позволь мне поговорить с ней наедине. Я хочу попытаться ее разговорить. Ты будешь все слышать. Я надену на себя микрофон.
Тамара Ковурская лежала на больничной койке с загипсованной ногой. Практически вся семья Ковурских оказалась на больничной койке. Такого нарочно не придумаешь.
– И снова здравствуйте, Тамара Николаевна. Как себя чувствуете? – спросила я ее, когда зашла в палату.
– Пришла поиздеваться? – не глядя мне в глаза, ответила она.
– Ни в коем случае. Я пришла сюда за правдой.
– А правда в том, что я не стану с тобой говорить. Считаешь, что я сейчас все расскажу, и вы преспокойно упечете меня за решетку.
– Вы с сыном все равно попадете туда. Даже если сейчас вы начнете отпираться, полиция найдет доказательства. Просто это произойдет чуть позже. Кстати, для сведения. Наш примечательный разговор с вашим сыном и вами в подвале я записала на диктофон.
– Ну и пытайтесь искать доказательства, транслируйте запись. Я ни в чем не признаюсь. И сын мой будет молчать. Даже не надейтесь на чистосердечное. А пока я просто хочу поспать. К тому же адвокат не велел мне разговаривать с полицией без его ведома.
– Но я не из полиции. Я частное лицо.
– Одна малина. Вы все равно им все докладываете.
– Я просто хочу знать, что было в голове у женщины, которая спланировала такое жестокое преступление. Что вами двигало в тот момент? Не проще было просто признать факт рождения внебрачного ребенка своего мужа? Ведь это случилось до вашего появления в жизни Аркадия.
– Девочка, сколько тебе лет?
– Двадцать семь.
– Семья есть? Муж, дети?
– Нет.
– Тогда и не задавай мне такие вопросы. Сначала полюби, выйди замуж, пытайся
