— А вы, значит, утверждаете, что родила я сына Родиона и он по сию пору жив и здоров?
— Да, Екатерина Кирилловна, именно так. Жив и здоров, и не далее как вчера вечером я его видел. А вот… Что вы говорили о какой-то смерти?
Сапожникова снова напряглась.
— Говорила… Странная история… Позвонила женщина, сказала, что узнала телефон от моей старинной приятельницы. Спросила, не знаю ли я о том, как погиб Глеб Сухов? Поначалу-то я и не интересовалась, кто, собственно, звонит. Ну, а когда она мне такое сказала, стала я выспрашивать, а кто же она такая, собственно говоря? Она мне что-то ответила, извинилась, попрощалась. Я сразу же перезвонила подруге: мол, кому телефон мой давала? Та в недоумении. Вот такая история…
— Вы об этом многим рассказывали?
— Ну, что вы! Кто уж «многие» сейчас у меня бывают? Дочерям сказала, да и всё. Для них Глеб был хотя бы какой-то реальностью, а для других — кто?
— И про завещание тоже — только им?
— Нет. Про завещание вообще только внучке. Говорю же, есть такое, что дочерям лучше не знать.
— Вас удивило, что Сухов что-то вам завещал? Вообще обратился к вам после стольких лет.
— Нет, не удивило. Скорее польстило. Знаете, такая старушечья гордыня: вспомнил, дескать, и понял, кого потерял!
— Ну а подарок? Шкатулка, цепь не удивили?
— Нет, конечно! Что удивительного в подарке той, которую тайно любил столь долгие годы!
— А что за письмо? Что-то особенное?
— Да, какое там — «особенное»! — Сапожникова даже усмехнулась чуть-чуть высокомерно. — Так… Лепет мальчишки, которого застали за чем-то неприличным. Его стыдят, а он делает хорошую мину при плохой игре и от всего отпирается! Да вы, если хотите, сами его почитайте.
— Думаю, придется, — согласился Гридин, радуясь, что не пришлось выпрашивать. Он опасался, что Екатерина откажется показать письмо, и тогда — тупик.
Письмо в самом деле было странным. Коротким и каким-то пустым.
«Милый друг! Обращаюсь через толщу лет, уверенный, что у тебя свершилось все, о чем мы разговаривали. Вспомни хотя бы наши вечера в беседке. Я так любил смотреть, как ты идешь к веранде. Но не по дорожке, я среди яблонь, мимо вишни. Никого и никогда я не любил так!
Не стану рассуждать о Судьбе и ее превратностях, скажу только о том, что понял совсем недавно: а может быть, не из-за Ариадны помним мы Тезея, а из-за него — Ариадну?»
— Вот, видите. — В голосе Сапожниковой звучало торжество. — Он сам пишет, что любил только меня!
— Да, да, конечно, — поспешил согласиться Гридин. — Мало кому выпадает такое счастье, наверное: чтобы помнили так долго и любили неизменно сильно. Это, конечно, очень приятно, но письмо ничего не объясняет. Это просто послание через годы, и все.
— Ну а вы чего хотели? — изумилась Сапожникова. — Чтобы он за двадцать лет до этого предупредил меня об опасности?
— В идеале — да, — кивком подтвердил Гридин. — Не думаю, что ваш возлюбленный не знал о каких-то последствиях.
— Но почему вы так считаете?
— Да потому хотя бы, что вам они даже не сказали о ребенке, но в завещании он вас упомянул.
Какая-то тень пробежала по лицу Сапожниковой, какое-то сомнение потревожило ее, но она промолчала.
— Екатерина Кирилловна, — не хотел сдаваться Гридин. — Вы много рассказывали о каких-то видениях и снах, которые вас посещали. Что вы там чаще видели?
— Ну, я уже говорила: чаще всего это было что-то такое… ну, как вам сказать… ну, что-то вроде эротических фантазий. Но все происходило с нами в каких-то местах, где мы с Жоржем не бывали никогда, да и одна я не бывала. Что-то, например, подобное тропическому лесу или океанскому побережью.
— А в подвале, может быть, что-то еще кроме герба видели?
— Сейчас уже трудно вспомнить, что я видела тогда, а что позднее.
— А вы рассказывайте обо всем, а там уж посмотрим.
— Да ведь, пожалуй, я вам все уже рассказала. Ну, много картин, много золотых вещей, украшения. Честно говоря, я в тот раз мало смотрела по сторонам, — Екатерина Кирилловна улыбнулась самодовольно и весело. — Я тогда думала о другом и занималась другим.
— Ясно. В том смысле, что ничего не понятно. Вот что, Екатерина Кирилловна, я возвращаюсь и продолжаю поиски. Если возникнут вопросы, то я буду звонить. И еще просьба: помогите мне повидаться с этим вашим коллекционером.
22
Гридин сидел на Гоголевском бульваре с газетой под мышкой и тихо материл себя: он походил на персонажа из советского фильма о хороших разведчиках и плохих шпионах, и ему казалось, что прохожие посмеиваются, глядя на него.
Горицын пришел ровно в назначенное время, и Гридин в двух словах изложил придуманную историю: в деловой поездке он случайно увидел шкатулку, а потом так же случайно разговорился об
