Воспоминания Майкла Брейтуэйта блекли, в конце концов доска была вытерта начисто, но он понимал, что внутри обитает пустота, которая в итоге его доконает.
— Реабилитационный центр, терапия, — пожал плечами он. — Меня зовут Майкл Брейтуэйт, и я алкоголик, в таком духе. — (Джексон виновато отставил стакан.) — Решил поискать, — сказал Майкл Брейтуэйт.
— И нашел меня, — просиял Брайан Джексон. — Двадцать лет в столичной полиции. Дай мне задачу, и я с ней как собака с костью. — (Джексон уже счел было Брайана Джексона своим доппельгангером — бог его знает почему, — но видел теперь, что в действительности тот его негатив.) — Вычислил Линду Паллистер, назначил встречу, — продолжил Брайан Джексон. — Собака, кость, все такое. Она все выболтала — ну, большую часть, хотела душу облегчить. Потом передумала, конечно, испугалась.
У него зазвонил телефон — первые такты бетховенской Пятой, «да-да-да-да-а-а». В телефоне — полная безвкусица. Брайан Джексон на звонок не ответил.
— Спрос не падает, — сказал он Джексону.
Выходит, Брайан Джексон не припрятал Линду Паллистер. Она, вопреки заверениям ее дочери Хлои, просто-напросто сбежала.
— Дала деру, — сказал Брайан Джексон. — Не захотела кино досматривать. — Села на «ИзиДжет» до Малаги, спряталась, как бандит какой, в дешевой квартирке на Коста-дель-Соль.
— Но какая банальщина, да? — сказала Джулия. — Люди боятся потерять работу, репутацию, семью. Как-то хочется, чтобы трагедии были драматичнее.
Рефлекс побуждал возразить, но Джексон поразмыслил и заподозрил, что Джулия, пожалуй, права. Его сестра, такая красавица, красивее, чем он в силах вспомнить, хотела совершенно обычной жизни, а получила совершенно обычное убийство. Случайный акт насилия. Девочка открыла не тот ящик. С позиций ее убийцы Нив могла быть кем угодно — той, что пришла до нее, той, что пришла после. Уж лучше кончить в огне у столба, прыгнуть с горного уступа, пускай лучше волки разорвут, чем отдать свою жизнь в руки неизвестного отморозка, что караулит на автобусной остановке.
— Эмиссару нравится, когда ему брюхо чешут, — сказала Джулия.
Джексон непременно переименует псину. Интересно, как Луиза назвала щенка, которого он подарил. Наверное, отдала его кому-нибудь.
— А теперь ты куда? — спросила Джулия, когда он распрощался с ней перед досмотром в Манчестерском аэропорту.
— К концу всех путей.
— Которые ведут к свиданью?[199]
— Сомневаюсь.
Он по-прежнему искал новый дом — надо же где-то под вечер главу преклонить. Надо думать, он по-прежнему искал и свою жену-воровку, хотя охотничий задор поугас. Похоже, с путешествиями он пока завязывает. Он взял на руки мальчика Натана, поцеловал на прощанье. И тут его накрыло.
Изумление, испуг — яростно вскипело сердце, вот они, нерушимые, священные узы. Любовь. Он теперь знал, кто он, — он отец этого мальчика.
Так-то, никогда не угадаешь, что почувствуешь, пока не почувствовал. Это было страшно, хотя Джулия, у которой стакан наполовину полон, сказала бы «чудесно».
— Не подсказывай мне реплики, — сказала Джулия.
* * *
На посту охраны в «Меррион-центре» Грант задрал ноги на стол и углубился в газету — за мониторами он не следил. Лесли прочла заголовок: «Убийства проституток в Лидсе — задержан подозреваемый», а потом что-то насчет «нового Потрошителя».
— Это никогда не прекращается, — сказала Лесли.
— Ну а ты что хотела? Шалавы, — сказал Грант и потянулся за пакетом кукурузных чипсов.
— Я хотела, чтобы люди вели себя приличнее.
— Долго ждать придется. Что там у тебя?
— Кошелек.
Кто-то принес, нашел на стоянке. Набитый до отказа, внутри всякая всячина, кредитные карточки, дисконтные карточки, талончики к зубному и парикмахеру, некоторые давно просрочены. Записки разновидности «не забыть», — видимо, владелица сама себе писала. Мисс Матильда Скуайрз. Лесли помнила, как она расстроилась. В недрах кошелька записка с именем и адресом, предупредительно помеченная: «Мой адрес», — на случай, если кто захочет украсть ее личные данные или навестить и ограбить, угрожая ножом.
— Матильда Скуайрз, — сказала Лесли. — Так вроде звали актрису, которая под поезд попала?
— Не в курсах, — сказал Грант.
Он перевернул страницу и, распахнув пасть, уставился на практически голую девицу на третьей полосе. Лесли скучала по Трейси. При ней не бывало пошлых газетенок и мусорной еды. Непонятно, почему она так и не вернулась из отпуска.
— Может, умерла, — сказал Грант, весьма этой гипотезой воодушевившись.
Она не умерла. Прислала Лесли открытку с Лондонским глазом,[200] а на обороте написала: «Не вернусь, приятно было познакомиться, хорошей тебе жизни, всего наилучшего, Трейси». Гранту Лесли не сказала. Послание не ему.
Лесли тоже снимается с лагеря. Ее самолет в Канаду улетает через пару дней. Она никому и словом не обмолвилась. Возьмет пример с Трейси — просто-напросто исчезнет. Найдет работу на лето, съездит на озеро с родителями, братом и собакой и потом начнет хорошую жизнь. А этот Лидс забудет как страшный сон.
* * *
Лучший номер в гостинице. Называется «Спящая красавица». Задуман, конечно, для семейства побольше, но Трейси желала девочке всего самого большого и лучшего. Повезло, что вообще номер раздобыла, — по счастью, в гостинице в последнюю минуту отменили бронь. Старые друзья Трейси, весь свет и его супруга, или, точнее говоря, Европа и его фрау, всей толпой ринулись на каникулы в парижский Диснейленд.
Она думала, в парке будут только родители с детьми, но конфигурации оказались весьма разнообразны — группы молодых парней, стайки хихикающих девушек, пожилые пары и молодожены. Поди пойми, с какой радости захочешь провести романтический отпуск в черном сердце капитализма.
Иногда встречались даже одинокие мужчины.
— Берегись, — шепнула Трейси девочке.
Удивительно, до чего легко выскользнуть из одной жизни и вступить в другую. На пару недель они потерялись в Лондоне, где никто их не знал и всем было плевать. Испытали свои новые личности на врачах, стоматологах и оптиках. Девочке промыли уши, проверили глаза, нацепили очки. Добавляло ей шарма. Трейси, или, точнее говоря, Имоджен Браун открыла новый счет в банке, и Гарри Рейнольдс перевел туда деньги — тщательно отмытые, с убедительной историей. Надо же — она и не ожидала, что он взаправду их переведет, думала, он продаст ее дом, а денежки прикарманит.
На паспортном контроле на Сент-Панкрасе Трейси ожидала вопросов, подозрительных взглядов. Ожидала, что безликое официальное лицо отведет их в сторонку и скажет: «Пожалуйста, пройдите со мной, мэм». Но нет, они запросто сели в поезд «Евростар» и вскоре очутились в Волшебном Королевстве.
У девочки свои пристрастия. В гостиничной лавке Трейси купила ей новый фейский наряд — зеленое платьице Динь-Динь. На кончике волшебной палочки порхала бабочка. Половина детей в гостинице ходили в костюмах — десятки фей и Питеров Пэнов, иногда пираты. По коридору пройти нельзя, не столкнувшись со взрослым, который прикидывается Гуфи или Мэри Поппинс. Сюрреализм какой-то, и, в общем, настораживает. Девочка, вероятно, считала, что так и должно быть.
— Свет мой зеркальце, скажи, — молвила Трейси, когда они вернулись в номер, — кто на свете самая красивая фея?
— Я, — сказала Кортни, увидев себя в зеркале.
Ладошки изобразили звездочки — «вспыхни, звездочка, мигни».
— Ты очень красивая, — сказала Трейси.
— Я красивая, — согласилась Кортни.
Они пошли по Главной улице к священным стенам замка Спящей красавицы. Le Château de la Belle au Bois Dormant.
— Это по-французски, — пояснила Трейси.
Тут сплошь французский, потому что французы, в отличие от всех прочих, в этом вопросе на компромисс не пошли. Каковы-то были рабочие совещания? Диснеевские шишки, прислужники Мыша, сидят за столом, пьют кофе с круассанами, а французские власти объявляют, что перевода не будет (Non), и американцы потом изворачиваются.
Может быть, парижский Диснейленд, говоря строго, — американская территория, может, ей броситься в ноги Микки-Маусу, вымолить убежище? Переехать в Штаты, куда-нибудь в глушь, подальше от толп, в Орегон, в Нью-Мексико, в городишко на Среднем Западе, где никто не станет их искать.
Все так сияет. И не звезды, и не костры. Отнюдь. Они встали в очередь. Потом опять в очередь. А потом, постояв в очереди, еще постояли в очереди. Стояли в очереди, чтобы посмотреть замок Спящей красавицы, в другой очереди — домик Белоснежки, и оба, честно сказать, как-то не вдохновляли. Постояли в очереди, чтобы полетать с Питером Пэном над Нетинебудет, — обеим понравилось. Постояли в очереди, чтобы покататься в чайных чашках Болванщика и на спине Дамбо. Постояли в очереди к «Приключениям Пиноккио» — полная чушь — и к «Пиратам Карибского моря», где было отлично и, решили они обе, совсем крошечную чуточку страшно. Целую вечность простояли в загоне между перилами, где очередь вилась разжиревшим удавом, потом загрузились в лодочки на мелком искусственном ручье, потом их унесло потоком, а потом выбросило, совсем беспомощных, в устрашающее аниматронное видение «Этого маленького мира». Наконец сбежав в большой мир, они еще целую вечность простояли в питоновой хватке очереди, чтобы покататься на Диснеевской железной дороге.
