Ознакомительная версия.
– Заставить что? – тихо спросила Лариса. – Любить меня? Или ребенка? Заставить невозможно, как ты не понимаешь?!
– Тогда делай аборт, на кой тебе такое счастье? Куда ты с ребенком – домой, к маме? Вот ей будет радость! – Нателла села рядом, обняла подругу за плечи.
– Ни за что. – Лариса тихонько высвободилась из ее рук. – Ребенок будет мой. Я не могу его убить, понимаешь?
За последующие месяцы Лариса сделала невозможное. Она перевелась на вечернее, хотя в учебной части делали большие глаза: как это, пятикурсница, отличница, именная стипендиатка – и уходит с курса неизвестно зачем? Она устроилась на работу дворником, получила служебную комнатку в старинном флигеле на задворках факультета. По утрам, надев страшный бушлат и до бровей повязавшись платком, мела дворы. По вечерам подрабатывала перепечаткой студенческих курсовых и дипломных работ на машинке, которую Нателла принесла ей из дома, наплетя родителям, что Лариса пишет книгу. Мама только покачала головой: надо же, Ларочка, какая умная девочка, счастье матери, не то что ты, легкомысленная птичка-цитик!
А Лариса копила деньги – она решила, что не станет обременять мать, сможет протянуть какое-то время после родов, а там получит диплом, устроится на работу по специальности. Но все получилось не так, как она планировала.
Роды оказались тяжелые, ей сделали кесарево сечение, малышка была беспокойной, крикливой, не спала ночью… Пришлось звонить маме, просить помощи.
Едва пережив шок – дочка-умница, и вдруг такое с ней приключилось, – мама приехала и целый месяц самоотверженно ухаживала и за внучкой, и за дочерью. Предложила забрать Анечку к себе, в Иваново, чтобы Лариса смогла закончить институт, как все, устроиться на хорошую работу. Но та решительно отказалась: братишка заканчивал школу, мать работала, до пенсии ей еще два года, а на ту пенсию, которую брат получает за отца, сильно не разбежишься. «Продержусь, мам, не расстраивайся», – твердо сказала Лариса.
Нателка не выдержала, проболталась матери о ситуации. Тихая Гоар Аветисовна плакала и сокрушалась: бедная девочка, хехч ахчик! Пусть поживет у нас, если надо, мы с бабушкой поможем. Но Лариса и от этой помощи отказалась – не могла обременять и щедрое семейство Григорянов, которые без того делали для нее много доброго.
Анечка фактически росла как «дочь полка». Когда Лариса ходила на консультации и экзамены, с малышкой по очереди сидели подруги-однокурсницы, больше других – Нателла и Машка. Они делились с Ларисой тем, что привозили из дома, – кто картошкой, кто вареньем или домашними консервами. Машкины родители присылали коробки соленой и копченой рыбы.
Иногда добровольной няней бывал даже насмешник Фимка Краснянский, которого, впрочем, почти всегда сопровождала Сонечка. Фимка протягивал малышке длинный палец, за который она сосредоточенно хваталась, пуская пузыри, и хмыкал глубокомысленно: «Во хватка, как у мишки-коала!» Сонечка отпихивала его от кроватки: «Где это ты коал-то видал, юный зоолог!», брала Аню на руки и сюсюкала над ней, как заправская мамаша.
Журналистскую карьеру Лариса так и не сделала. Но устроилась в крупное издательство и быстро пошла в гору – через год стала старшим редактором, еще через год – заведующей редакцией молодежной литературы, и сам главред, большой писатель и гуманист, а также член бюро райкома КПСС, выхлопотал ей комнату в коммуналке и – уж совсем невероятная удача – московскую прописку.
Машка, закончив факультет в числе лучших, помчалась на свой родной Сахалин, где ее уже ждали в местной молодежке. С сияющими глазами она прощалась с подругами и клялась в первый же отпуск приехать к ним. Нателла, распределившись в «Советскую торговлю», тихо сидела в отделе писем, пока газетный рынок не начал на глазах трансформироваться.
В 90-х, как пузыри на лужах во время дождя, возникали и тут же лопались новые издания, пропадали старые, журналистская братия носилась из одного нового проекта в другой. Нателку, с ее острым языком и полным отсутствием страха перед авторитетами, пригласил в новую «Деловую газету» однокурсник, талантливый и хваткий парень. Там она нашла себя в качестве финансового обозревателя, бойкого пера которого побаивались вновь испеченные бизнесмены и банкиры.
Дружба ее с Ларисой сохранилась так, как сохраняется сестринская любовь. Они, конечно, теперь виделись гораздо реже, но это ничего не значило. Обо всех радостях и бедах они первым делом сообщали друг другу – каждая была уверена, что и в том и в другом никто лучше не поймет и не поможет, если что…
Подросшую Аню Нателла считала если не дочерью, то уж племянницей точно. Своих детей у нее пока не было – не случилось, да и разнообразные романы кончались в основном плачевно. А единственный скоропалительный брак рухнул через полгода после свадьбы, в 1992-м. Муж, безумно талантливый и столь же безгранично ленивый очеркист Левик Бабаян, объявил, что надо срочно уезжать из страны, – с этими дефолтами ничего хорошего здесь не предвидится. Уехал, пообещав вернуться, но так и не вернулся, прислал только согласие на развод… И вот теперь Нателла сидела за компьютером и мучительно соображала, что еще сделать, чтобы помочь Ларке в этой дикой ситуации, которую она и вообразить бы не смогла еще сутки назад.
17 августа 2008 года, воскресенье, утро
Аня очнулась, когда по лицу провели чем-то мокрым. Открыла глаза – над ней склонилась девушка в белом халатике и какой-то чудной шапочке на голове. Она широко улыбалась и что-то проговорила, показалось, на французском языке. Старательно вытерла лицо Ани сухой салфеткой, продолжая что-то щебетать.
Французский Аня пыталась учить как второй иностранный, в старших классах, но сильно не преуспела. Заучила лишь самые обиходные слова, да и то путала их произношение с английским, который знала неплохо.
Она попыталась заговорить, но горло совсем пересохло и саднило. Во рту был странный металлический вкус, а кожа словно покрыта какой-то коркой – скользкой и противной.
Девушка в шапочке еще что-то сказала и указала пальцем на дверь.
– Где я? – кое-как выговорила Аня. – Где моя мама?
Девушка обеспокоенно залопотала, потом выскочила за дверь.
Аня обвела взглядом комнату. Светло-зеленые стены, белая мебель. Кровать стоит как-то чудно, посередине комнаты, рядом столик на колесиках. На нем какой-то прибор, провод от которого закреплен на ее указательном пальце. Вся стена напротив кровати целиком занавешена кремовыми жалюзи – там, наверное, окно, подумала Аня. Пол блестящий, тоже светло-зеленый, в углу металлическая урна…
Похоже на больницу. «Наверное, здесь мама, а мне тоже стало плохо», – вспомнила Аня. Сначала затошнило, а потом дядька-сопровождающий как-то расплылся, и через минуту все пропало.
Дверь бесшумно открылась, и в комнату вошел тот самый высокий дядька, на этот раз в светло-зеленом халате.
– Очнулись? – улыбнулся он. – Вот и хорошо, а то мы перепугались.
– Что со мной, я заболела, что ли? – хрипло выговорила Аня.
– Вам стало плохо в машине. – Он озабоченно взял ее за запястье, прислушался. – И мы предполагаем, это отравление. У вашей мамы те же симптомы и еще сердечная недостаточность.
– А где мама? – Аня попыталась привстать с подушки. – Я хочу к ней…
– К ней пока нельзя, но ей уже лучше, – успокаивающим тоном сказал мужчина, видя, что Аня порывается встать. – Нет-нет, вы лежите, вам нельзя вставать, мы должны вас полностью обследовать.
– А где я нахожусь, это что? – Аня глазами показала на прибор на столике и на свой палец.
– О, это просто монитор вашего состояния, информация передается на экран дежурной медсестре. – Он улыбнулся и поправил приборчик. – Это хорошая клиника, ваша страховка покрывает все расходы.
Аня немного расслабилась – все не так страшно, как показалось в первый момент. Лицо у мужика какое-то слишком правильное, как у киноартиста, но голос приятный и вообще… Она скосила глаза на свою грудь – только вот лежать перед ним в какой-то страшной кацавейке с тесемками некрасиво.
– Я хочу пить, – прохрипела она. – И есть…
– Да-да, конечно, сейчас у вас возьмут кровь на анализ, мы должны проверить ее на токсины. А потом вас покормят ужином.
– Ужином? – не поверила своим ушам Аня. – А что, уже вечер? Это я весь день без сознания?
– К сожалению, да, – развел руками мужчина. – Но это бывает при отравлении, знаете, выделяются эндотоксины, которые действуют на головной мозг. Но сейчас вы уже в безопасности, вам прокапали противоядие…
– А вы кто, врач? – не удержалась Аня.
– Нет, я представитель страховой компании, меня зовут Павел Николаевич, но можете называть меня просто Павел.
– А мама… Она тоже отравилась, вы говорите? Или все-таки сердце?
– Да, у нее тоже сильное отравление, но яд подействовал и на сердечную мышцу. – Павел сочувственно улыбнулся снова, показав ровные, без единого изъяна зубы. – Вот почему сначала предположили, что это инфаркт. Но она молодец, быстро пришла в себя. Сейчас ей делают различные анализы, обследования, но через день-два переведут сюда, к вам в палату, вы не против?
Ознакомительная версия.
