– Спасибо, как-нибудь в другой раз… Я пока тут осмотрюсь…
– Ну, тогда утром завтракать позову. Или сюда принесу.
Наконец Светлана Ивановна ушла.
Антон Сахновский остался один.
Внутри дом тети Гали остался таким же, каким его запомнил племянник.
Антон сразу узнал и эти три тесноватых комнаты – одна меньше другой, – и старый, послевоенной работы вместительный шкаф для одежды в прихожей, и пузатый диван с тугими круглыми валиками вместо подлокотников, и трюмо конца шестидесятых годов – тогда эту модную новинку дарили к свадьбе.
Из прихожей, которая соединялась с кухней, Антон прошел в «зал» – так обычно в деревенских домах называют самую просторную из комнат. Пол здесь был застелен недорогими и не слишком потертыми ковровыми дорожками, в углу располагалась печь-голландка с плитой, выходящей в кухню. Антон знал, что дом давно газифицирован, но в памяти сохранились те времена, когда зимой у тети топили в комнатах и даже готовили на плите, экономя баллонный газ. Теперь печь служила декорацией, а плита – просто полкой. Застелив ее газетами, тетя хранила на ней кастрюли и сковороды.
Дверной проем вел из «зала» в комнату поменьше, где стояла широкая кровать, тоже подарок к свадьбе четы Смеречко, а напротив кровати на тумбочке пристроился вполне современный телевизор. Примерно таким телевизором в доме, где время навсегда остановилось, чувствовал себя сейчас Антон Сахновский.
Дальше располагалась совсем маленькая комнатушка, окна которой выходили в сад, то есть на противоположную сторону дома. Там стояла кушетка – не та, старая и продавленная, на которой мальчишкой спал Антон, но и не то чтобы новая. Видно, прежняя окончательно рассыпалась и тетя Галя по случаю где-то разжилась другой. В изголовье кушетки возвышался торшер, его он тоже опознал: старшая сестра, мать Антона, подарила его хозяйке дома на сорокалетие. Этот день, между прочим, был последним, когда Антон, уже студентом, переступил порог тети-Галиного дома.
Вот потому-то у Антона немедленно возникло желание устроиться именно здесь, в бывшей «своей» комнате, под торшером. Но для начала следовало как следует проветрить комнаты.
Июньский вечер уже уверенно вступил в свои права, но после знойного дня прохлады не было и в помине. Ни ветерка в саду. От разогретого за день воздуха атмосфера в доме стала еще более тяжелой, хотя Антон распахнул настежь все окна. Единственным местом, где оказалось чуть свежее, была «его» комнатушка – днем ее окно и часть стены все время оставались в тени садовых деревьев. Правда, из-за этого она была и самой сумрачной в доме: ветви яблонь и вишен почти полностью перекрывали доступ света. Это, однако, вполне устраивало Антона – полумрак создавал особый, ни с чем не сравнимый уют.
Из сада в дом проникали знакомые запахи: аромат разогретой почвы на грядках, зацветающих роз, ночной фиалки. Антон задержался у окна, постоял несколько минут, глубоко дыша. Вот чего ему не хватало в Киеве: воздуха, благоухания земли. И тут же он почувствовал, что зверски голоден.
Тут были два варианта. Первый – воспользоваться гостеприимством Светланы Ивановны. Но это потребовало бы от него поддерживать бесконечный и необязательный разговор, а ему этого вовсе не хотелось. Второй – сесть в машину и смотаться в город, поискать магазин, или, того проще, – к трассе, где предприимчивые местные жители кормят дальнобойщиков картошкой с котлетами, предлагают растворимый кофе или чай в пластиковых стаканчиках, в общем – что-нибудь сытное и незатейливое. Но он уже загнал машину во двор, рассчитывая завтра начать освобождать гараж от хлама, да и лень было опять отворять ворота и садиться за руль. Был и третий путь: спуститься в погреб и поглядеть, что там осталось из разрекламированной соседкой консервации тети Гали.
Но первым делом Антон заглянул в холодильник – и удивился, обнаружив затхлую пустоту. А заодно понял, чего ему все время так не хватало. Тетушкин холодильник был древний, отечественного производства, и постоянно гудел. Именно этот звук был неизменным фоном в ее доме. Но сейчас он молчал, потому что его выключили. А выключили потому, что хозяйка умерла, хранить тут нечего, а счетчик как-никак крутится.
Прихватив со стола связку, Антон выбрал ключ от погреба. Вход туда располагался в дальнем углу прихожей, за плитой. Он включил свет в прихожей и сразу увидел новенький никелированный висячий замок на крышке, перекрывающей доступ к сокровищам тети Гали. Где-то должен быть еще один выключатель – тот, который зажигает лампочку в погребе. Он обернулся – и тут же наткнулся взглядом на длинные ряды стеклянных банок различной емкости, выстроившихся вдоль стены. Еще дальше, в углу, виднелись три оцинкованных ведра. В одном – проросший картофель, во втором, неполном, – прошлогодняя морковь, частью подгнившая, в третьем – крупная свекла. Землистый запах этих овощей и был основным компонентом того самого запаха дома.
Странно.
В принципе, все это добро должно находиться в погребе. С другой стороны – какая, собственно, разница. Проверить, что еще осталось в подполье и осталось ли вообще, можно и завтра. А заодно на свежую голову тщательно осмотреть дом внутри и снаружи и выяснить, что в нем требует немедленного ремонта или замены. В том, что он приведет дом в порядок еще до конца лета, Антон даже не сомневался.
И все-таки: кто и зачем вынес все эти банки-склянки из погреба? А картошка? Даже закоренелому горожанину известно, что так ее не хранят. А уж покойной тетушке это было известно как дважды два.
Он наклонился, взял первую попавшуюся банку и посмотрел на просвет. Какой-то овощной салат. Кажется, баклажаны, сладкий перец, лук. А что тут у нас еще? Ага, те самые легендарные маринованные огурчики. В литровой банке что-то розовое – похоже, компот. Красная смородина с алычой. И это годится.
Антон перенес банки на стол в «зале», нашел столовые приборы и откопал среди ложек, вилок и ножей старенький консервный нож, справился с крышками, подцепил на вилку кружок баклажана, пожевал. М-м, вкусно… Черт побери, действительно вкусно! Похрустел огурцом – фирменный, истинная правда.
Жуя, оперся о край стола.
«Есть в этом что-то неправильное», – решил он. Состояние тети Гали резко ухудшилось в октябре прошлого года. Окончательно она сдала зимой, а с начала апреля в доме никто не жил. Однако незадолго до смерти тете почему-то понадобилось вытащить весь свой ассортимент из погреба, где ему, вообще-то говоря, самое место. По какой-то причине это было для нее так важно, что она не посчиталась даже с собственным самочувствием. Кто-кто, а уж он-то знал: человека со злокачественной опухолью в стадии Т-4 меньше всего волнует содержимое домашнего холодильника и погреба. И вряд ли тетя Галя стала бы посвящать последние дни перед отправкой в больницу переноске банок и ведер с овощами.
Да после пары курсов химиотерапии она бы просто этого не осилила!
Съев еще баклажан-другой и огурчик, Антон глотнул из розовой банки. Пойло оказалось приторно-сладким и страшно концентрированным – такие штуки, помнится, делают, чтобы разбавлять кипяченой водой или варить на их основе большие порции компотов. Он отставил банку и непроизвольно вытер липкие губы. Водопровода у тети Гали не было, это он знал, хотя Светлана Ивановна давно уже провела к себе воду и не пользовалась колодцем. В коридоре он видел большое эмалированное ведро с крышкой… Так и есть – на донце вода, совсем немного, кружка-полторы. С опаской понюхав воду, он прополоскал рот, чтобы избавиться от приторной сладости, затем прислонился к дверному косяку и снова уставился на шеренги банок.
Неужели, зная, что смерть у порога, так важно было вынуть все это из погреба?
А что, если это сделала не тетя? Кто тогда? Светлана Ивановна – ведь у нее были ключи? Мародерствует понемножку, подторговывает остатками соседкиного добра, пока не пропало? Но зачем ей это и сколько там можно выручить? Копейки. И, если так, почему тогда не продала все – времени было достаточно. Целых два месяца в доме не было ни души. Тетю Галю хоронили из больничного морга, там же обрядили, а на кладбище отпели. Поминальный обед Светлана Ивановна заказала в столовой возле рынка. Может, банки вытаскивали, чтобы использовать консервацию для поминок? Так почему не использовали?
Прикрыв глаза, Антон тряхнул головой, отгоняя нелепые мысли.
В самом деле, зачем засорять голову чепухой. Тоже мне, проблема! Завтра надо просто спросить у соседки, и все прояснится. И, пожалуй, в самом деле стоило бы отдать все это добро ей – она ему найдет применение…
Накрыв початые банки крышками, Антон взглянул на часы. Десятый час, пора и укладываться. День, начавшийся со сложной полостной операции и закончившийся не менее хлопотливой процедурой осмотра тетушкиного наследства, оказался чересчур утомительным.
