– Зачем тебе понадобился Сандалетин? – поинтересовался я.
– Свою методику анализа оскорблений хочу опубликовать. И через Совет провести, чтобы ее отрецензировали. Судьи любят все отрецензированное.
– И ты думаешь, что Сандалетин пропустит?
Она вздохнула:
– Пропустить пропустит, но нервы, само собой, потреплет. Я даже заявилась с этой темой на конференцию в Москву, чтобы отзывы коллег собрать. А тут это убийство, как назло. Совсем не к месту. Теперь вся надежда, что Сандалетин без отзывов пропустит, так как поездка в Москву явно откладывается.
Наконец стало понятно, почему Вика так сопротивлялась новому делу. Речь шла об амбициях. О научных амбициях. В этом моя неправильная тетя-блондинка не привыкла уступать.
– И ты решила прийти во всеоружии? – усмехнулся я, имея в виду все эти кудри и маски на лицо, но она то ли не поняла, то ли прикинулась.
– Методика железная. Стреляет, как Калашников – без осечек, как ее могут не опубликовать? – пробормотала она и закрыла глаза.
Мне стало тоскливо. Не знаю, что там было раньше между Викой и Сандалетиным, но сейчас ученый секретарь доставлял проблемы не столько ей, сколько мне. Если Вика встречалась с ним от случая к случаю, то я, начиная со второго курса, видел доцента Сандалетина каждую неделю на лекциях и практике по истории литературы, где наш преподаватель напрочь забывал о том, что семейная вендетта не российский обычай, и племянник за тетю не отвечает.
Да, я тоже учусь на филфаке. Парни с нашего двора звали меня ботаном. Но разве был выбор у человека, с детства травмированного самыми разными комплексами, в том числе фрейдистскими. У меня не было отца, и я старался чаще бывать во дворе. А еще я чудовищно много читал. Могли ли чтение и дворовая дружба заменить отсутствие мужского воспитания? Риторический вопрос. Суть в том, что в результате я выбрал гуманитарные дисциплины, и без труда поступил на филфак с одними из самых высоких баллов ЕГЭ по городу. Я не хвастаюсь, это теткина работа, которая стоила мне целой кучи нервов: я уже говорил, учитель она ужасный.
Теперь же, я растерял большинство своих преимуществ перед одногруппниками и по оценкам стабильно занимал место среди отстающих. Рядом с тройбанами в моей зачетке неизменно красовалась кудрявая роспись человека с фамилией от слова «сандал»: Сандалетин настаивал на этой этимологии и даже возводил свою фамилию к индоевропейскому праязыку. Но даже моя подпорченная зачетка не могла разговорить Викторию: она отказывалась объяснить, в чем именно состоял их конфликт. Не имея даже представлений о масштабе проблемы, я терпел черт знает за что.
Коль уж речь зашла о сандале, то ведическое знание рекомендует видеть в несправедливости волю мироздания, возможно, воля состояла в том, что, чувствуя свою вину за мои трудности в учебе Вика привлекала меня разбирать с нею реальные судебные дела и от нее во время расследований я узнавал несоизмеримо больше, чем на университетских лекциях, которые частенько попахивали нафталином, потому что передавались по наследству от родителей к детям. Более того, династийность в нашем провинциальном вузе была так сильна, что я знавал случаи, когда внуки читали по конспектам своих заслуженных бабушек и дедушек. Стоит ли говорить о том, что нередко конспекты сохранялись в первозданном виде, как памятники эпохи и научной мысли. Учитывая этот фактор, я не сильно проигрывал, изучая филологию на практике реальных дел вместе с Викторией. Сандал цветет, Ганг течет.
Во всей этой ситуации был лишь один минус – в последнее время я реально начал бояться отчисления, как-то уж слишком откровенно невзлюбил меня Сандалетин. Как раз через пару дней у меня по расписанию его семинар и оценив сейчас боевой настрой и раскрас Виктории, я уже внутренне готовился либо к тройбану, либо даже к двойке.
– VIP-клиентам у нас всегда скидки, – то ли сказала, то ли пропела на прощание моя прекрасная парикмахер, протягивая беленький батистовый платочек. – И на массаж тоже скидки. В этом месяце – тридцать процентов.
Зачем она сказала про массаж? Я только глупо улыбнулся в ответ и едва выдавил «спасибо».
– О каком массаже она говорила? – спросил я Вику уже на улице.
Тетка скривила губы и больно постучала пальцем мне по лбу:
– Головы массаж. Чтобы волосы лучше росли.
Батистовый платочек оказался визитной карточкой прелестной феи: ее звали Маргаритой.
Глава 3
Две девицы под окном
Я давно думаю, что русскую классику надо запретить. Ну, во всяком случае, в школе. Потому что выходит молодой человек в жизнь с какими-то дикими представлениями. Ничему ваша классическая литература не учит. <…> Не бывает таких святых, как князь Мышкин, таких порядочных, как Татьяна Ларина. Не бывает.
Из фильма «Два дня», режиссер Авдотья Смирнова
Женщины отнимают колоссально много внимания. Даже когда пытаешься сосредоточиться на чем-то важном, даже когда не думаешь о чьих-то тонких, словно выточенных искусным ювелиром, мраморных пальцах, даже если не вспоминаешь запах внезапно склонившейся к твоему лицу пряди медовых волос. Даже если настрого запрещаешь себе обо всем этом думать, даже если готов с головой уйти в самые насущные и неотложные проблемы, женщины все равно отнимают почти все твое время, как будто тянут на себя невидимое одеяло. Я не знаю, как у них это выходит, но они всегда тянут одеяло, независимо от того, идет ли речь о постели или только о походе в парикмахерскую.
Прекрасная Маргарита постригла меня… необычно. Как только я узнал ее имя, я начал говорить ей «ты», конечно, только про себя, не «она», а «ты». Осознал я это позже, но начал именно в тот момент, когда прочитал на карточке: «Салон Мармелад. Стилист Маргарита». Итак, Маргарита, ты постригла меня необычно. Впрочем, дело было даже не в стрижке. Если учесть мой традиционный хвост, то каре по середину шеи трудно было воспринимать как заявку на кардинальную перемену внешности. Но вот укладка… Разве ты не видела, Маргарита, я стал похож на древнего рыцаря в шлеме с поднятым забралом? Наверное, тебе тоже было смешно, но ты хотела угодить постоянной клиентке и изо всех сил сдерживала смех. Ведь это Виктория привела меня, а не наоборот.
– Какое-то лакированное ведро, – сказал я, оглядев в зеркале результат, но в тот момент в салоне раздался хоровой вздох восхищения, в котором был слышен и голос моей тетки и твой голос, Маргарита.
Глядя на Вику, которая сидела рядом в новеньких блестящих кудряшках и явно была очень довольна собой, я решил, что тратить нервы на выражение своего мнения по вопросу стиля я не буду, а тихо-мирно поправлю дело в другой парикмахерской, менее креативной. Прощай, Маргарита, увидимся ли мы когда-нибудь?
Вместо того, чтобы ехать с Викой в университет, я под предлогом сживания с новым имиджем, отправился домой.
Как известно, все, что ни делается, делается если не к лучшему, то, как минимум, с умыслом, и на сей раз народная мудрость не обманула. Уже подходя к нашему подъезду, я заметил на лавочке двух девиц. Именно это слово де́вицы, не путать с деви́цами. Боясь утомить лингвистическими подробностями, все-таки замечу, что ударение здесь принципиально важно. Ударение на суффикс -иц– придает слову какую-то неряшливость, грубость: «девица-дьяволица-продавщица» (исключение пушкинские «три девицы под окном пряли поздно вечерком», но это норма двухвековой давности).
Девица – это от слова «дева», это особое состояние души – целый подвид среди женщин гуманитарных профессий. Девушки вырастают, выучиваются, выходят замуж, превращаются кто в дам, кто в теток, это уж кому как угодно. А девица она так и остается девицей на протяжении еще очень и очень долгого времени. Сидевшие на лавочке перед подъездом девицы относились к той части сухого остатка от выпуска гуманитарных факультетов, который получается, если вычесть легкомысленных хорошисток, удачно выскочивших замуж на пятом курсе, трезвых троечниц, которые сразу по получении диплома оканчивают курсы бухгалтеров и всех остальных, кто честно идет тарабанить часы в школах, но лет через десять все равно обнаруживается на непыльной менеджерской специальности в местном бизнес-центре. Одним словом, девицы были из числа неисправимых отличниц, которые и в сорок, и в пятьдесят с равной степенью одухотворенности лица размышляют о стихах австрийских поэтов или пьесах Чехова в сравнении с современной драматургией. Именно девицы обычно оказывают внимание тем немногочисленным представителям сильного пола, которые обучаются гуманитарным профессиям. Чаще всего их внимание остается неоцененным, и, получая диплом, они уже твердо уверены, что все мужики сволочи. То есть за все мужское человечество отвечают ровно те пять или семь парней, с которыми им удалось пообщаться в пределах студенческой группы, а при хорошем раскладе плюсуем туда и пару преподавателей. К окружающим они относятся чуть снисходительно. Девицы работают в библиотеках, музеях, занимаются наукой или остаются преподавать на родной кафедре. Нужны очень веские причины, чтобы девица обнаружила под своими ногами земную твердь.
