— Ведь он детдомовский, Вера Петровна, — продолжала девушка. — У него и фамилия чужая. Нет, не чужая, так его матросы окрестили, когда сдавали в детдом. Матросы были черноморские, значит, и Валерий Павлович сам Черноморцев. И имя дал ему матросский командир.
— А я и не знала, что он сирота, — растерянно проговорила буфетчица.
— Сирота, — повторила Таня. — Слово-то какое печальное… Одинокое слово, неприкаянное.
— По себе знаю, — сказала Вера Петровна. — И моя доля сиротская.
— Не совсем так, — возразила девушка. — Вы многое потеряли, Вера Петровна, но вы имели нечто, в вас воспоминания живут о близких, любимых людях. А Черноморцев никогда ничего не имел. Он ничего не помнит. Судьба и памяти его лишила. Был он совсем ребенком. О матросах-крестных рассказала старпому старшая воспитательница. Но и ей не была известна история до конца. Когда она тяжело заболела и поняла, что не поднимется больше, то передала мальчику амулет, который нашли на потерявшемся ребенке матросы.
— Амулет? — спросила Вера Петровна.
— Ну да. Черная обезьянка на золотой цепочке… Старпому было двенадцать лет, он хорошо запомнил реликвию. Верил мальчонка, что найдет по ней кого-нибудь из близких.
— Из Бомбея, — бесцветным голосом произнесла буфетчица.
— Что вы сказали, Вера Петровна?
Буфетчица промолчала.
— Но и этой призрачной надежды старпома лишили, — продолжала рассказывать Таня. — Он носил амулет на шее, берег его как зеницу ока. Но узнал про обезьянку тип из старшей группы, эдакий полууголовник, как сейчас говорят, неформальный лидер. Он и отнял у старпома святую вещь. Прямо с шеи сорвал… Когда Валерий Павлович рассказывал про это, он даже зубами скрипнул, я смотреть на его лицо боялась. Сам признался: встретил бы ту сволочь — удавил на месте. Вы что Вера Петровна?
Татьяна сначала удивленно, потом испуганно следила за странными движениями соседки. Вера Петровна свесила ноги с койки, правой рукой ухватилась за край стола и пыталась перетащить тело, помочь ему преодолеть ограждающий барьер. Левая рука была неестественно изогнута и дрожала. Наконец, женщина ощутила ногами пол и стала подниматься. Лицо ее исказилось. Татьяна выскользнула из койки и обхватила буфетчицу за плечи.
— Вера Петровна! — вскричала она. — Что с вами! Да вы садитесь… Что такое?! Я за доктором… Сейчас!
Петровна покачала головой. Она шагнула к диванчику и медленно опустилась на него.
— Больно, — прошептала она. — Под лопаткой больно… Будто ножом кто… Доктора позови.
Татьяна метнулась к двери, услыхала стон и вернулась.
— Вера Петровна! — закричала девушка.
— Постой, — прошептала женщина — Обезьянка… И цепочка золотая… Ее Василий привез… Из Бомбея. Я… обезьянка… золотая… Сама надела. Кузьме надела… на шею.
Ей показалось странным, что выйдя из ворот Тигрового парка, она очутилась вдруг на Queen’s Road Central — главной улице Гонконга. Ведь Тигровый парк находится в Сингапуре, это Петровне хорошо известно. А тут стоит она на гонконговской улице, у здания Royal Air Cambodge, направо отходит к порту Педдер-стрит, а через дорогу — Shell — небоскреб, с заполнившей добрую половину мира раковиной.
«Я снова в Гонконге, — подумала Вера Петровна. — Наверное на ремонт пришли… Постой! Ведь «Зарайск» на слом определен. Может быть я на другом судне? В Гонконге я была на «Приамурье». А сейчас? И потом… Откуда здесь Тигровый парк? Я знаю Парк Виктории, но это далеко, за Морисон Хилл».
Теперь ее уже удивляли несуразности. Она пошла по Королевской улице, миновала ресторан «Савой» с ночным клубом, свернула в проулок направо и мимо зданий конторы Гонконговского миллионера Ли Чонг Хинга и Иммиграционной службы вышла к причалам, заставленным кораблями.
Внезапно корабли стали исчезать. Причалы опустели. Вера Петровна остановилась у самой кромки воды. Перед нею был Океан. Он мерно поднимался и опускался. Будто дышал… «А может быть он и вправду дышит?» — подумала Вера Петровна и увидела, как солнце, до того висевшее едва ли не в зените, покатилось к горизонту.
Солнце двигалось быстро. Вера Петровна и испугаться не успела, как оно достигло горизонта и опустилось в океан, ударил вверх последний столб огня, это был последний луч светила.
Наступила темнота, и тотчас загорелись звезды. Океан угадывался у ног Веры Петровны. Его не было видно. Свет звезд не мог обнаружить поверхности океана, но приходило ощущение близости неимоверно огромного и живого.
Чуть повыше прямо перед собой Вера Петровна увидела яркое созвездие. Оно напоминало ее любимый Орион, но звезд здесь было шесть.
«Как зовут его?» — подумала Вера Петровна о созвездии, и как только подумала, звезды стали гаснуть одна за другой.
Звезды гасли, а Вере Петровне становилось холодно и тоскливо. Она поежилась, почувствовала чье-то дыхание на затылке, оглянулась — кругом была темень, и небоскребы на набережной исчезли.
А на небе оставалась только одна звезда. «Это моя», — сказала Вера Петровна, и звезда стала разгораться. Она ширилась, заполняла пространство, зажигая небо огнем. И Вере Петровне становилось теплее. А когда огонь разгорелся, набрал силу, женщина почувствовала, что и она становится огнем, сливается с ним, приобретает свойственную огню невесомость, нематериальную отстраненность и безразличие к миру, в котором жила до сих пор.
Последнюю буфетчицу «Зарайска» похоронили на склоне сопки, которую анадырские жители называют Верблюжкой. Трио Анатолиев и боцман выдолбили в вечной мерзлоте могилу. Туда и опустили Веру Петровну.
На похоронах был капитан и свободные от вахты. «Зарайск» стоял на рейде, и старпом оставался на судне. Не поехала на берег и Татьяна Ежова. С нею случился нервный припадок, и доктор запретил девушке ехать в Анадырь.
На третий день после похорон Татьяна пришла к старпому.
— Разрешите отлучиться на берег, — сказала она.
— На берег, — повторил Черноморцев. — Можно, конечно… Только у вас работы теперь в избытке. К обеду надо быть на судне. Кстати, какие у вас дела? Небось, магазины…
Таня дернула плечом, но принудила себя сдержаться.
— Цветы, — сказала она. — Соберу в тундре цветы, Вере Петровне на могилку.
— Да-да, — пробормотал старпом. — Надо, конечно… Жалко Петровну. Так некстати все получилось. Управитесь без нее? Матроса выделим на помощь. Ага, вот еще что. Зайдите-ка в больницу и возьмите справку о смерти. Ведь надо же мне в кадрах за человека отчитаться… Что с вами, Ежова?
Таня шагнула к старпому, сжав кулаки.
— Вы! — крикнула она. — Как можете?! Про нее… Справку… Эх! Ну да… Вы ничего не знаете! Это же ваша мать! Мать!
Она всплеснула руками, глухо взвыла, потом закрыла лицо сорванной с головы косынкой и, плача навзрыд, спотыкаясь, пошла вон из каюты.
Черноморцев удивленно смотрел ей вслед.
Курсы медсестер Российского Общества Красного Креста.
