— Мы знаем. Еще кто?
— Дымов Федот.
— Еще?
Нина Ильинична пожала плечами.
— Больше не помню. Честное слово. А этим выдавала таблетки я.
— Дымов местный житель?
— Живет здесь давно.
— Вы его хорошо знаете?
— Не особенно. Но за таблетками обращается только ко мне...
— Он давно их принимает?
— Как вернулся из колонии.
— Был судим?
— Говорят, два раза.
— За что же?
— Второй раз — за кражу. Первый — не знаю.
— Его давно выпустили из колонии?
— Не знаю.
— Когда он получал метилтестостерон?
— Где-то в одно время с Воробьевым.
Разговаривая, Нина Ильинична не переставала вертеть в пальцах изящную сумочку, не отрывая от нее больших глаз, поднимая голову только тогда, когда слышала новый вопрос. Николаю Ивановичу казалось, что она вычитывает ответы в сумочке. Подумав так, он улыбнулся, отчего на щеках обозначились продольные складки.
— Значит, так и запишем? — спросил он.
— Да, — спокойно и доверчиво ответила Нина Ильинична.
Подписав протокол, она тяжело поднялась со стула, сказала:
— Извините. Когда вы приходили в аптеку, я просто растерялась... Бывают в жизни такие минуты...
— Да, да, — понимающе отозвался Погодин, довольный результатами второй встречи.
— Еще раз извините. До свидания.
— Всего доброго.
За окном нарастала тьма. Из-за угла долетел вой мотора, затем ровный рокот. Яркий пучок света, описав полукруг, задержался под шиферным навесом. «Колокольчиков приехал», — догадался Погодин и нетерпеливо зашагал по скрипучим половицам. Ему хотелось, чтобы Дима поскорее появился в кабинете и рассказал о проделанной вечером работе. Он чем-то огорчит или обрадует.
Колокольчиков не любил ездить тихо. Он управлял мотоциклом, как спортсмен высокого класса, — легко, свободно. Расставшись с Ниной Ильиничной, он пустил мотоцикл по прямой широкой улице. У большого белого здания, где размещался клуб, резко затормозил, подрулил к столбу, освещенному большой электрической лампочкой, оставил мотоцикл и направился к крыльцу, у которого толпились ребятишки.
— Ваш билетик?
— По блату можно? — улыбаясь, дружески спросил Колокольчиков.
Контролер подняла глаза, весело пропела:
— Ой, извините.
— Теперь здравствуйте!
— Здрасьте. Я совсем вас не узнала.
— Такую жердь и не узнали, — пошутил Колокольчиков, заложив руки за спину.
— В том и беда. Чтобы увидеть ваше лицо, надо глядеть на потолок.
— Меня бог создал на страх хулиганью.
— Действительно.
— Кстати, как порядок? — уже серьезно поинтересовался Колокольчиков.
— Нормальный.
— Хорошо.
— Правда ли, Дмитрий Осипович, что в карьере вещи нашли?
— Правда.
— А воров?
— Пока нет.
— А вас интересует белая собака?
— Белая? А что?
— В ночь кражи мой муж вернулся из города, шел со станции, у магазина видел белую собаку.
— Интересно. Во сколько?
— Около часу.
— Он не говорил, чья она?
— Может, и говорил. Я на кухне шабаркалась, еду разогревала, могла не расслышать.
— Он дома или на работе?
— Дома.
— Спасибо. — Колокольчиков ушел широкими шагами. Вскоре зеленый мотоцикл оказался у дома Пресновых. Дверь открыл лысоватый мужчина с приветливым круглым лицом.
— Да, да, — охотно подтвердил он, — видел такую собаку. Она еще немного прошла за мной, потом вернулась. Тихая, не злая.
— Чья она, не знаете?
— По-моему, похожа на собаку Дымовых.
— Они где живут?
— Недалеко от продовольственного магазина... Федота вы должны знать...
Пока Колокольчиков, бодро настроенный, рассказывал о белой собаке, Погодин нетерпеливо ходил по кабинету, потом сказал:
— Выходит, не одна нитка тянется к Дымову. Белая собака, таблетки. Любопытно.
— Таблетки?
— Да. Он тоже получал в аптеке метилтестостерон.
— Заведующая сказала?
— Да.
— Вот оно что!
— Ладно! — Погодин хлопнул ладонью по краю стола. — И все-таки мы очень мало сделали, чтобы приблизиться к цели. На сегодня хватит, Дима. Рассуждать можно до утра. Иди отдыхать.
— Согласен.
— Утром прямо сюда. Помозгуем на свежие головы.
Погодин встал, как всегда, ровно в шесть. Колокольчиков появился, когда Погодин уже сидел за столом, вписывая дополнения в план. Заметив его, Погодин коротко кивнул, отчего тонкая прядь мягких волос скользнула на лоб, разрезанный одной складкой.
— Здравствуй, Дима! Как спалось? Какие сны виделись? Сладкие? Горькие?
— Спалось почему-то неважно. Потому и сны не приходили. Вы занимались чем-то серьезным?
— Не столько, пожалуй, серьезным, сколько важным. Для нас, конечно.
— Да? — Колокольчиков подался вперед всем корпусом, под ним скрипнул стул. — Есть новое?
— Есть, Дима, есть! Появилась зацепка! — Погодин потер лоб подушечками пальцев. — Помнишь, среди дружинников была одна симпатюлька? Она еще крикнула: «Что от нас требуется?»
— Ну, ну. Вербина.
— Она интересную вещь подсказала.
— Вчера танцевала с дочерью школьной технички Машей. Оказывается, у Маши на шее новые бусы и часы на руке. Говорит, подарок от Сашки Дымова.
— Опять Дымов! Теперь уже младший?
— Да, опять Дымов. Кстати, что за семья эти Дымовы?
— Плохо знаю. Живу здесь всего два года, не приходилось ими заниматься.
— Но Дымов-старший судим. Какие-то учеты у тебя должны быть?
— Есть, конечно. Сведения о судимостях, адрес и фотокарточка. А чего тут рассусоливать? Обыск и...
— Что?
— У Дымовых надо делать обыск. Оснований достаточно.
Погодин недовольно покрутил головой.
— Рано, Дима. И оснований маловато. Пока еще неизвестно, какие показания даст на допросе Маша. Возьмет и заявит: «Дымов ничего не дарил».
— Но ведь часы и бусы у нее?
— Допустим. И что же? Назовет не Дымова, какого-нибудь Петрова, а? Вот тебе и основания для обыска. Получится пшик! И Сашку Дымова надо допросить. Тогда получим какое-то прояснение. Согласен?
— Пожалуй.
Разговаривая, Погодин кружил по кабинету, время от времени потирая пальцами лоб. Колокольчиков продолжал сидеть у окна, поглядывая на решительное лицо коллеги.
— Все! — Погодин остановился посередине кабинета. — Ищи Машу, вези сюда, допрашивай. Если появится необходимость — изымай часы и бусы. Я пошел к Дымовым. Попутно проверю паспортный режим.
— Может, подкинуть на мотоцикле?
— Пешком дойду, невелика даль.
Они одновременно покинули кабинет. Колокольчиков на мотоцикле круто свернул за угол и скрылся. Погодин направился в изогнутую подковой широкую улицу, забитую казахстанскими машинами, груженными кряжистым сосновым лесом, от которого тянуло свежим запахом живицы. За столовой Погодин свернул в третий переулок, замедлил шаг, посмотрел на угловой номер. Его заворожила тишина. Впереди, у палисадника, в пыльной земле, пурхались куры. У подворотни, налетая друг на друга, дрались взъерошенные петухи — черный и белый. Увидев на столбе цифру «15», Погодин шагнул к калитке. Петухи, распластав крылья, разбежались в разные стороны.
В ограде пожилой мужчина насаживал новую метлу на березовый черенок. Он прекратил свое занятие, увидев незнакомого человека, остановившегося сбоку и мягко сказавшего: «Здравствуйте».
— День добрый, — добродушно ответил мужчина и слабым взмахом руки воткнул острый носок топора в комлевый чурбан, бессчетно раз израненный топорами и пилами. — Слушаю вас!
— Я из милиции, — отрекомендовался лейтенант Погодин, показывая развернутое удостоверение с фотокарточкой и двумя печатями. — Надо проверить домовую книгу и паспорта.
— Вы новый участковый?
— Нет. Из уголовного розыска. Погодин.
— Понимаю, — многозначительно произнес мужчина, качнув седеющей головой. — У нас полнейший порядок.
— Тем лучше. Но долг службы требует...
— Понимаю.
Погодин отказался пройти в комнату, занял место у стола на кухне. Хозяин прошаркал тапочками вперед, возвратился с домовой книгой, аккуратно обернутой прочной бумагой.
— Здесь же и паспорта, — пояснил хозяин, осторожно опускаясь на стул.
— Кто в этом доме живет? — поинтересовался Погодин, открывая книгу.
— Шубины.
— Сколько вас?
— Я и супруга.
— Похоже, ушли на заслуженный отдых, Илья Ильич? — промолвил Погодин, перелистав домовую книгу и паспорта.
— Прошлый год. Учить детей — шутка не легкая, нервишки начали пошаливать.
— Да-а-а, — посочувствовал Погодин, — труд учителя действительно тяжкий.
— И у вас, позвольте заметить, работа не из лирики выткана. Мне один раз довелось побывать в понятых при обыске и, скажу вам, мало приятного перебирать чужое грязное белье.
— Вы вспомнили, наверное, обыск у соседа, Дымова?
— Совершенно верно.
— Ну, и как он, образумился?
— Утверждать не берусь.