– После двух? – уточнил Ефим. – Точно? Не путаешь?
– Точно, – кивнул, жующий Тима. – Ничего не путаю.
– У тебя ж часов нет? – прищурился майор.
– А зачем мне они? Я в ателье до двух работаю! А там часы есть! Там много часов! Там, если хочешь знать, на стенке десять часов висит! Все – на ходу! Вот, я как в пятницу работу закончил, к «Дяде Акопу» и заглянул… А там ребят из танкового сборочного встретил… У них же главный конвейер стоит, их в отпуска и отправили…
«Неужели, след?» – подумал майор.
– А эти ребята из «сборочного» тоже видели, как москвич с Секачом разговаривал? – спросил он.
– Ну, а как же! – горячо произнес Топталов, но потом немного поостыл и менее решительно добавил: – А, может, и не видели… Они же к улице спиной стояли… Ты, что – мне не веришь, а, Ефим Алексеевич?
– Почему, не верю! Верю! Но ты же и ошибиться мог… Сам же говоришь, пиво пил… Вдруг что-то перепутал?
– Ты что, думаешь, я пьяный был? – взвился Топталов. – Ну-у-у, Алексеич! У меня ж не глаз, а штангенциркуль! Я после стакана спирта на фрезерном станке микрон ловил! А уж, чтоб целого человека перепутать! Скажешь тоже!
– Чего ж ты в милиции все это не сказал, а?
– Я им в помощники не нанимался! – отведя глаза в сторону, ответил Тимофей Павлович. – Да, тут еще такая история вышла… Они меня в тот вечер в клетку засунуть хотели… Ну, там, вроде, я у Верки-продавщицы окно разбил… А это не я!.. Может быть, и я, но случайно… Ну, ерунда одним словом… Я и не стал с ними разговаривать… Раз они так! То и я – так!
«Да, – подумал майор. – Верно говорят: как ты к людям, так и они к тебе».
Мимикьянов взялся за ложку, поймал пельмень, но из тарелки его не вытащил, отпустил плавать в родном прозрачном бульоне.
– Тима, – вскинул он глаза на своего собеседника, – а после того, как Секаченко уехал, москвич что делал?
– Ничего не делал. Дождался и ушел…
Майор замер.
– Кого дождался? – осторожно, чтобы не спугнуть удачу, спросил он.
Тима помолчал, потом блеснул глазами и сказал:
– Таю Тесменецкую.
Ефим не видел себя со стороны. А, если бы увидел, то отметил странный танец, произведенный его собственными бровями. Они сначала сцепились над переносицей, затем вспорхнули на лоб, повисели там и, наконец, вернулись на свое обычное место.
«Вот так и знал! Не случайно лягушка на дорогу выскочила, – подумал он. – Так и чувствовал, что без Тесменецкой вся эта история не обойдется!»
Увлеченные разговором майор и Тима Топталов, не заметили, как официантка отклеилась от стойки. Двигаясь в раскачку, как шлюпка на малой волне, она приблизилась к их столику.
– Мужчины, может быть, вам еще чего-нибудь дать? – медленно поправляя черную бабочку на своей соломенной копне, спросила она. – Только скажите!
Майор оторвался от своих мыслей и вскинул глаза на подплывшее судно.
– Слушаю вас, мужчины! – поймав его взгляд, пропела обитающая на «полигоне» нимфа.
– Нам бы, красавица, еще… – решительно начал Тима.
– Нет-нет! – быстро перебил его майор, понимая, что именно Тимофей собирается попросить у женщины. – Нам достаточно.
– Достаточно? – не поверила официантка.
– Совершенно, – отрезал Ефим.
– Ну, как хотите… – разочарованно пожала плечами дама и, покачиваясь на несуществующих волнах, отплыла к стойке. Ее спина и все остальные части тела выражали упрек.
Майор подумал и спросил:
– Слушай, Тимофей Павлович, ты в СКБ «Экран» сколько проработал? Лет пять?
– Шесть.
– Да? И чем Ваше КБ занималось?
– Ну, как чем? Одним изделием. Секретным.
– ГПУ?
– Точно, – солидно чмокнул губами Тимофей Павлович. – Им. Расшифровывается: Главный пульт управления.
– А чем этот пульт управлял-то, а? – чуть подался вперед майор. – Говори, не бойся. Я все про твою подписку знаю. Мне можно.
– Да, что мне эти подписки? – взвился Топталов. – Не такие дела заваливали! Лично я на участке опытного производства работал. Я – вставки для излучающей панели точил. Пульт на расстоянии одной боевой установкой должен был управлять.
– Какой установкой?
– Ну, откуда ж я знаю, какой? – пожал плечами Тима. – Этого нам не говорили. Там знаешь, какая секретность была? Не то, что про другой отдел ничего не знаешь, что на соседнем станке точат, и то, не спрашивай! На «Экране» какой порядок был? Ставили задачу: сделать то-то и то-то, технические условия такие-то и такие-то, а для чего оно – извини, брат, только главный конструктор знает, да! Вот так! И правильно! Чего всем рассказывать? Кому, что положено, тот пусть и знает, а остальным-то зачем? Верно, я говорю, Алексеич? – блеснул хитрыми умными глазами старый заводчанин.
– Совершенно верно, – одобрил Ефим и откинулся на спинку стула.
Посидев так с минуту, он обратился к Топталову:
– Так, говоришь, после разговора с Секаченкой, москвич вместе с Тесменецкой ушли?
– Да. Вместе, – подтвердил Тима, вычерпывая из тарелки оставшийся там золотистый куриный бульон.
На дне его тарелки пельменей уже не оставалось. Только, колыхаясь, словно маленький скат, плавала одинокая пельменная шкурка, где-то потерявшая свою вкусную мясную начинку.
В майорской тарелке – пельмени плавали дружной белой стайкой.
«Вот такая она оперативная работа, – подумал майор. – И еда – мимо рта. И солнце – мимо оконца. Но жаловаться нечего. Сам выбирал, палкой никто не гнал».
Таю Тесменецкую Ефим также знал очень хорошо. Даже слишком.
Когда-то Анастасия Вацлавна работала в СКБ «Экран» инженером-технологом. Затем, – лет пять на заводе. А когда там начались сокращения, ушла в свободное плавание: инженерша стала хозяйкой и директором ателье по ремонту бытовой техники. Оно располагалось здесь же, в Бачуринском поселке. Ателье называлось «Мастерица». Насколько Ефим знал, хозяйствование у Тесменецкой получалось.
Ефим распрощался с Топталовым у залитых солнцем белых колонн Дворца культуры и направился на другой конец площади. В ателье.
Синяя линза сибирского неба собирала летящие сквозь ледяную Вселенную солнечные фотоны и густыми потоками бросала их на поселок. Напоенные энергией частицы ударялись о выгоревший асфальт, розоватые стены домов, зеленую листву тополей и прыгали в воздухе, словно крохотные резиновые мячики. Прохожие жмурились и старались попасть в угольную полуденную тень.
Когда майор пересекал площадь, пышущую жаром, будто сковорода, родная Интуиция вдруг напомнила о себе и толкнула его в грудь.
Мимикьянов остановился, повертел головой и понял, на что тайная советчица обращала его внимание. В одну из отходящих от площади улиц сворачивал внедорожник. Он ничем не отличался от той машины, что однажды уже встречалась ему на узкой дорожке. На той, что вела вдоль заводского забора в поселок.
Майора и автомобиль разделяло приличное расстояние: метров в сто. Но, ему показалось, что на номерном знаке выглядывали из-под грязи две запомнившиеся ему семерки. Внедорожник завершил свой маневр и скрылся за углом розового дома.
Мимикьянов проводил его взглядом и пошел дальше, имея ориентиром блестящую на солнце большую, в размер окна, вывеску. На ней молодая домохозяйка, превосходящая формами любую фотомодель, с вожделением держала обеими руками толстый гофрированный шланг пылесоса. Шланг был похож на удава, а поднятая вверх насадка – на его растянувшую в стороны пасть, готовую заглотить не только маленькую мышь, но, при случае, и неосторожного ухажера.
Подойдя к новенькой, без единой царапины, белой двери, майор вошел в ателье.
Здесь царила тишина. Уютно пахло канифолью и ацетоном. Посетители отсутствовали.
За прилавком застыла тоненькая светлоглазая девушка в нарядном голубом халате и шапочке.
– Вам Анастасию Вацлавну? Вон туда, – указала она остреньким подбородком на задернутые темно-зеленые шторы.
Ефим раздвинул тяжелую ткань и постучал в дверь.
– Войдите! – услышал он знакомый голос.
Майор открыл дверь и вошел.
Перед ним открылась небольшая комната. Ее пол лежал на полметра ниже уровня приемного зала. Владелица и директор ателье сидела за письменным столом.
Круглое лицо Тесменецкой совсем не загорело. Оно оставалось белым, как сметана. Только с переносицы сбегали на щеки едва заметные бледно-оранжевые веснушки. Ее широко расставленные глаза имели странную радужную оболочку – малахитово-зеленую, с черными крапинками. Как казалось Ефиму, она походила на большую, красивую лягушку.
Для себя он ее когда-то так и назвал: Царевна-лягушка.
Кроме письменного стола хозяйки, в небольшом пространстве кабинета помещался низкий чайный столик с двумя креслами, небольшой холодильник и целое дерево в покрытой лаком деревянной кадке. У растения был черный извилистый ствол и большие лапчатые листья.
На майора повеяло театральным запахом горьковатых женских духов.
