Обеими ладонями режиссер потер опухшие веки. Первая ночь в камере явно далась ему тяжко.
– Бред какой-то. Все, что вы делаете, очень нехорошо.
Майор наклонялся к нему поближе и почти шептал:
– А кто тебе сказал, что я собирался быть хорошим?
Капитан вздохнул и еще раз попробовал дозвониться до Стогова. Гудки выходили долгими и невеселыми. Осипов насчитал их приблизительно восемь, а потом на том конце все же послышалось хриплое «Але?». Капитан встал, вышел из кабинета, плотно закрыл за собой дверь и только после этого спросил:
– Ты где?
– Не знаю. Не исключено, что в аду.
– Бегом на службу. Майор тебя убьет.
– Передай, что он может не беспокоиться. Скорее всего, в ближайшие две минуты я сдохну и сам.
– Вчерашний режиссер вроде как решил дать признательные показания.
– Ладно. Скоро буду. Вернее, не очень скоро.
– Давай бегом!
Одежда лежала на полу ванной, будто истерзанный труп врага. Почему накануне он стал раздеваться именно тут, Стогов не помнил. Несколько гипотез на эту тему у него имелось, но додумывать их хотя бы до середины ему было противно. Какое-то время он неподвижно постоял посреди ванной. Хотелось, чтобы это время не заканчивалось никогда. Но оно закончилось: Стогов подошел к унитазу и едва успел наклониться. Рвало его долго и мучительно.
Умыться ему все же удалось. Не с первого раза и даже не со второго, но удалось. После этого он открыл дверь ванной и вернулся в комнату. Та выглядела так, будто ее бомбили. Через большое окно был виден кусочек Фонтанки, а на диване, завернувшись в простыню, спала девушка. Фонтанка выглядела красивой, а девушка нет. Еще снаружи шел дождь.
Стогов попробовал включить свет. Непонятно зачем: последняя лампочка перегорела еще на прошлой неделе, и ему это было отлично известно. Возможно, это была защитная реакция организма на весь тот хаос, в котором организму приходилось жить последние несколько месяцев. Может быть, организму казалось, что если совершать эти простые и понятные движения, то постепенно все встанет на место. Ты протягиваешь руку и зажигаешь свет. В квартире становится светло и уютно, а через какое-то время светлым и уютным становится и все остальное.
Жаль, что этот фокус не срабатывал. Брюки он не мог выстирать уже больше двух недель, а единственным продуктом в холодильнике был кусочек чего-то давно испортившегося в целлофановом пакете. Ничего уютного жизнь в ближайшее время не обещала.
Стогов сходил на кухню, попил воды из-под крана и подумал, что со спящей в комнате девицей нужно что-то делать. Насчет того, что именно, не было ни единой идеи. Он вернулся в комнату и посмотрел на девицу повнимательнее. Интересно, говорила ли она вчера, как ее зовут?
Девица открыла глаза и улыбнулась.
– Приготовишь мне завтрак?
– Завтрак?
– Ну да. Кофе… бутерброды…
– Ты хочешь, чтобы меня вырвало прямо здесь?
– Фу, какой ты неромантичный.
Она приподнялась на локте и осмотрела комнату. То, что удалось разглядеть, ей не понравилось.
– Не знаешь, куда мы вчера зашвырнули мое белье?
– Повторяю: ты хочешь, чтобы меня вырвало прямо здесь?
Она отыскала-таки одежду, натянула колготки, попросила, чтобы он застегнул ей бюстгальтер, а когда он не смог (руки тряслись так, что он чуть не оцарапал девице спину), посмотрела на него внимательнее.
– Фигово?
– Не то слово.
– Почему ты так живешь?
– Наверное, в этом месте я должен спросить, как «так», да?
– Да.
– Подруга, не могла бы ты собираться побыстрее? Неловко об этом говорить, но мне тут звонили со службы и просили подъехать. Наверное, скоро мое начальство будет звонить снова. Что ему передать?
Начальству Стогова было, впрочем, не до того. Как раз в эту минуту на мобильный майору звонила жена. Отрываться от допроса не хотелось. Разговор с женой у майора вышел недолгим.
– Слушай, ты русский язык понимаешь? Нет? Сколько раз я тебе повторял: не звони мне на работу! Все! Дома поговорим!
Он положил трубку и вернулся к режиссеру:
– Так где, ты говоришь, спрятано тело?
– С чего вообще вы взяли, что его кто-то убил?
– Посреди твоего кабинета вот такенное пятно крови. А вот результаты экспертизы, согласно которым у тебя на руках есть микроследы той же самой крови.
– И что?
– Откуда у тебя на руках кровь? Дятла с ладошки кормил?
– Ну, хорошо. Это действительно кровь нашего пропавшего актера.
– Отлично! То есть ты признаешь, что убил его?
– Нет, не признаю. Я всего лишь треснул ему по лицу, и у него из носу пошла кровь.
– Отличная версия! Она, наверное, вся вытекла, и этот пропавший просочился по перекрытиям ниже этажом, да?
– Очень, просто очень смешно!
– Куда ты дел тело?
– Это мне нужно у вас спросить. Кто вообще сказал, что было хоть какое-то тело? Или вы считаете, что раз он был лилипут, то я просто зарезал его перочинным ножичком и вынес из театра во внутреннем кармане?
– Я не знаю, куда ты дел тело. Но ты не выйдешь из этого кабинета, пока все мне об этом не расскажешь.
Осипов скучал у себя за столом. Допрос продолжался уже почти три часа, но вписать в протокол хоть слово по существу ему так и не удалось.
– Хорошо. Давай зайдем с другого конца. Свидетели показывают, что твой исчезнувший сотрудник последнее время сорил деньгами. Ты подтверждаешь эти показания?
– Подтверждаю. Что-то около месяца назад он действительно вдруг разбогател. Стал приглашать других актеров в рестораны… часы себе купил.
– Вот и расскажи, откуда у твоего пропавшего сотрудника взялись такие денежные суммы.
– Почему вы спрашиваете об этом у меня?
– А у кого ж мне спрашивать?
– У него самого и спросите!
– Как же я могу у него спросить, если он бесследно исчез?
– А я-то здесь причем?!
– То есть где он взял деньги, ты не знаешь?
– Не знаю.
– А кто знает?
Дверь в кабинет открылась. Запыхавшийся и мокрый, внутрь зашел Стогов.
– Я знаю!
Капитан Осипов непроизвольно взглянул на часы. Сегодня их консультант опоздал на службу не так и сильно. По крайне мере до обеденного перерыва было еще далеко. Выглядел он не очень, хотя, судя по запаху, по пути на службу успел заскочить в кафе. Стогов прошел за свой стол, сел, выставил далеко в проход свои ноги в грязных кедах, посмотрел на майора. На стол он положил мятый полиэтиленовый пакет.
– Что это? – спросил майор.
Стогов вытащил из пакета здоровенную старинную шпагу с тяжелым эфесом и положил ее на стол перед собой.
– Шпага с золоченым эфесом. Вещь старинная и цены немалой. Чуть не сто граммов золотого напыления. Но главная ценность даже не в этом, а в том, что от роду этому клинку чуть не триста лет. Представляете? Перед вами середина восемнадцатого столетия.
9Вечером того же дня был совершен телефонный звонок, который многое в этой истории поменял. Человек, на правой руке которого не хватало указательного пальца, набрал номер и сказал в трубку несколько слов. Чем привел в действие сложную цепочку событий, которые завершились не скоро и совсем не так, как хотелось бы большинству задействованных в истории лиц.
Впрочем, пока говорить об этом еще рано. Поэтому мы возвращаемся в служебный кабинет, где Стогов демонстрирует коллегам старинный клинок.
10Майор вызвал конвойного и велел задержанного увести. Режиссер сложил руки за спиной и, не оборачиваясь, вышел из кабинета. Только после этого майор поднял глаза на Стогова. Тот совсем ему не нравился. Ну просто ни капельки не нравился.
– Все-таки странно, что такого типа, как ты, до сих пор не поперли со службы.
Стогов вытащил из кармана куртки сигареты и закурил. Несмотря на то, что вообще-то курить в их кабинете было запрещено.
– Не любите гуманитариев?
– Да как же вас не любить? Вы ведь такие милые ребята. Иногда даже бываете трезвые.
Майор двумя руками взял шпагу и немного ее порассматривал.
– Где ты это взял?
– В куртке пропавшего актера вместе с бабками лежали квитанции. Целый ворох квитанций, которые вы, товарищ майор, поленились даже прочитать. Судя по этим квитанциям, наша исчезнувшая звезда уже месяц сдавала в ломбард какие-то вещи. Утром я туда заехал и посмотрел, что это за вещи. Большую часть работники ломбарда успели сплавить, но вот шпагу я успел конфисковать.
– Ты просто пришел и забрал эту штуку из ломбарда?
– Ну да. Оставил им расписку и забрал.
– А что еще он туда сдавал?
– Ломбардщики темнят. Но судя по ордерам, сплошь какие-то удивительные предметы. Старинные украшения. Ордена. Пуговицы с камзола трехсотлетней давности.
– Пуговицы?
– Ага.
– И где, по-твоему, он все это добро раздобыл?
– Понятия не имею.
