Я вновь подошел к козлам и попытался расшифровать заметки в одном из отцовских блокнотов. Сначала мне не удалось прочесть то, что он написал. Почерк его я узнал, но язык был мне незнаком. Это было ни на что не похоже. Затем я понял.
Записи были сделаны наоборот. Несомненно на французском, но справа налево. На сей раз я вполне уверился, что отец сошел с ума. С трудом разобрав пару невнятных строк с сокращениями, я обнаружил, что два или три слова повторяются в них постоянно. И тут наверху с шумом распахнулись ворота в сад.
Скрежет заставил меня вздрогнуть, я отложил блокнот с записями и приник к слуховому окну, чтобы посмотреть, кто это явился без приглашения. Я увидел две фигуры в черных плащах, показавшихся мне довольно плотными для этого времени года… Странная обстановка подвала и сделанные в нем открытия породили во мне нечто вроде паранойи, и я беззвучно выпрямился, стараясь унять дрожь в руках.
Когда медленно открылась входная дверь, в которую никто и не подумал позвонить, я почувствовал, что холодею от ужаса. Укрывшись за лестницей, я услышал приближающиеся шаги. Кто-то направлялся к двери. Грабители? Люди, которые знали, что отец умер и в доме никого нет? Но почему в таком случае их не удивило, что входная дверь открыта? Я убеждал себя в неразумности своих страхов, сжимал кулаки, чтобы набраться мужества и подняться по лестнице.
Я сделал шаг к первой ступеньке. Наверху все смолкло. Я глубоко вздохнул. И сделал второй шаг. В венах моих пульсировала кровь. Я так сильно сжимал зубы, что у меня заболели челюсти. Я попытался расслабиться, но тут у верхней ступеньки лестницы появился силуэт одного из этих двоих. Попятившись, я задержал дыхание. Незнакомец стал медленно спускаться в подвал.
Подумав, что меня самого могут принять за грабителя, я решил обнаружить свое присутствие. Времени для размышлений не оставалось. Инстинкт одержал верх.
— Кто там? — глупо спросил я, стараясь говорить как можно более внушительным тоном.
Фигура на лестнице мгновенно замерла, потом оба незнакомца ринулись к выходу.
Я не раздумывая взлетел вверх по лестнице, перескакивая через две ступеньки в надежде догнать их.
Добежав до входной двери, я услышал их топот по выложенной камнями дорожке в саду. Я бросился в погоню. Теперь я их хорошо видел. На обычных грабителей они совсем не походили. Перед домом их поджидала длинная черная машина. Они бросились к ней с двух сторон, один открыл правую дверцу, другой левую.
Я чуть не упал, поскользнувшись на камнях, но сохранил равновесие и побежал еще быстрее, как если бы меня подтолкнули в спину. Когда я выскочил на улицу, мотор машины взревел. Я устремился к правой дверце, опрометчиво полагая, что смогу разглядеть лица этих людей и, быть может, даже задержать их. Ухватился было за ручку, но тут машина рванула с места так, что шины завизжали. В это мгновение на меня словно ниоткуда обрушился сильный удар — как мне показалось, кулаком, — и я потерял сознание прямо посреди улицы.
Когда я пришел в себя, то никак не мог понять, сколько времени провел в состоянии комы. Однако постепенно надо мной обрисовались очертания женского лица. Эта особа внимательно разглядывала меня.
В голове моей роились вопросы, но я был все еще оглушен, со лба стекала кровь, и мне пришлось выждать, прежде чем я смог заговорить. Улица кружилась вокруг меня, словно я катался на карусели.
Женщине, которая вглядывалась в меня, было лет тридцать, быть может, чуть меньше, у нее была невероятно белая кожа, тонкие черты лица, черные прямые волосы, стриженные точно по линии плеч, в черных глазах за блестящими стеклами очков с позолоченной оправой светилась успокоительная безмятежность. В ней было что-то от «безумного десятилетия», но это странным образом не противоречило ее повадкам роковой женщины. Модерн и ретро одновременно. Она была стройная и высокая, едва заметный макияж дополнял ее облик воскового манекена.
Меня сразу потрясла волнующая аналогия. В чем-то даже забавная. Она была как две капли воды похожа на Миа Уоллес, которую сыграла Ума Турман в «Криминальном чтиве». Холодная, непроницаемая, суперсексуальная.
На губах ее играла едва заметная улыбка.
— Кто вы? — произнес я наконец и тут же пожалел, что заговорил, настолько каждое слово отзывалось болью в голове.
Молодая женщина приложила палец к моим губам:
— Я подруга вашего отца.
Подруга моего отца? Значит, у отца были подруги? В Горде?
— Вставайте, я отвезу вас к себе, здесь оставаться опасно.
Опасно? У меня так все болело, что было не до возражений, и я позволил ей помочь мне подняться на ноги. Она повела меня к машине, черной «Ауди-А3», стоявшей посреди улицы. Я сел на пассажирское место, и она попросила у меня ключи, чтобы запереть дом отца.
Вернувшись с моей сумкой и ноутбуком, она бросила их на заднее сиденье и уселась за руль.
— Нельзя так оставлять дом, — пробормотал я.
— Не волнуйтесь, я все заперла. Мы вернемся сюда, как только я вас подлечу.
Прежде чем я успел задуматься, стоит ли доверять этой незнакомке, машина выехала из Горда, и через несколько минут мы оказались в маленьком домике, стоявшем у подножия холма. Вскоре я уже лежал в комнате, обставленной как кукольная спальня.
На канапе валялись два чемодана, на низеньком столике стоял поднос с чайными чашками, все убранство было несколько безвкусным, скопированным с плохих картин.
Молодая женщина вновь возникла рядом со мной и стала протирать мне лоб носовым платком, смоченным в спирте. Я сжимал зубы, чтобы не закричать от обжигающего прикосновения к ране. Затем она осторожно забинтовала мне голову. Я не протестовал, зачарованный ее взглядом. Небольшие позолоченные очки придавали какой-то особый блеск черным глазам.
— Вы ударились о бордюр, когда упали, — сказала она, отходя к маленькому столику и наливая воду в стакан. — Ссадина большая, но ничего серьезного.
Она принесла мне стакан и протянула таблетку:
— Выпейте, это поможет немного унять боль.
Я подруга вашего отца, заявила она. Быть может, любовница? И мой отец из-за нее решился похоронить себя здесь? Мне в это как-то не верилось. Для него она была слишком молода и, уж конечно, слишком Ума Турман… Я проглотил лекарство. Эта девушка казалась мне очень странной.
— Вы вызвали полицию? — спросил я, стараясь говорить как можно тише из страха вновь разбудить боль.
Она помедлила, прежде чем ответить:
— Пока нет. Если вам так хочется, можно позвонить, но сначала нам нужно кое-что обсудить… Возможно, сейчас вам лучше всего отдохнуть и прийти в себя.
Ситуация становилась все более сюрреалистической. Я вынул подложенную мне под спину подушку и с трудом приподнялся.
— Нет-нет. Я не понимаю, что происходит… Зачем вы привезли меня к себе? А дом моего отца… Они же туда вернутся!
Женщина взяла мой пустой стакан и снова отошла к столу.
— Чаю хотите? — спросила она, наполнив свою чашку.
— Что я делаю у вас? — раздраженно повторил я. Она поднесла дымящуюся чашку к губам и отпила глоток.
— Думаю, что пока вам опасно оставаться в доме вашего отца. Здесь вам будет лучше.
— Опасно оставаться в доме отца?
— Вы свою рану видели? Вы полагаете, что те два типа, которые чуть не проломили вам голову, оказались там случайно?
Я удрученно покачал головой.
— Почему же мы тогда не вызываем полицию?
— Потому что, лапочка, когда я вам кое-что расскажу, у вас, возможно, пропадет желание звонить в полицию…
Лапочка? Что за фамильярность! Не удивительно, что она была подругой отца.
— Что же вы собираетесь сказать мне, лапочка моя?
Она скорчила гримасу.
— Сначала расскажите мне, что вы увидели в доме вашего отца, — медленно произнесла она, словно желая снизить накал разговора.
Я вздохнул. У меня было ощущение, что кошмар, который начался, когда я спустился в подвал, все еще продолжается. Мне стало не по себе от спокойствия и харизматической силы, исходивших от этой девушки. Я не понимал, что со мной произошло, а у нее, казалось, все козыри были на руках. Или же она просто знала гораздо больше, чем я. Мне нужна была информация, но я сознавал, что ничего не получу, не дав что-либо взамен.
— Множество книг, заметки, груды бумаг. Настоящий бардак… Что вам об этом известно и откуда вы знаете моего отца?
Она поставила пустую чашку на маленький столик и уселась в уродливое кресло напротив меня. Элегантно скрестив ноги, оперлась на подлокотники. Было что-то искусственное в ее чувственных движениях. Словно она играла в игру, правил которой я не знал.
— Ладно. Вот мой вариант этой истории, — сказала она. — Я журналистка, работаю на телевидении…
Внезапно меня осенило: чем больше я смотрел на нее, такую непринужденную и уверенную в себе, с такими насмешливыми глазами, тем очевиднее становилось, что это наверняка женщина… которую влекут женщины. Проще говоря, она выглядела и вела себя как лесбиянка. Или же в соответствии с теми представлениями о лесбиянках, которые были придуманы идиотами вроде меня? Хоть я и прожил десять лет в Нью-Йорке, хоть и писал исключительно о сексе, но мне всегда было не по себе в присутствии гомосексуалистов. Особенно если это угадывалось во взгляде великолепной женщины. Почему, черт побери, я не могу относиться к этому как взрослый человек? Как житель Нью-Йорка? Ничему не надо удивляться…
