Платонова исподлобья глянула на меня:
— Можете ли вы сейчас, сию минуту, поклясться чем-то очень дорогим вам, в том, что любите мужа? По-настоящему любите?
Я разозлилась:
— Вас это совершенно не касается. И я не очень поняла, зачем вы добивались нашей встречи?
Она погасила сигарету и внимательно посмотрела на меня:
— Я разве не сказала? Это Кирилл просил меня встретиться с вами. Нет, нет, он не просил меня уговаривать вас, он хочет, чтобы решение, которое вы примете, было осознанным. Он попросил меня рассказать вам о том, что он может быть не только мужем, но и другом. И, если поверите на слово, он — великолепный любовник, вы в этом сможете и сами убедиться.
Я поднялась.
— Нет, вы точно все сошли с ума! Во-первых, он, потому что просил вас прийти, а во-вторых — вы, потому что согласились! Я-то пришла сюда только, чтобы убедить вас в том, что между мной и вашим мужем ничего нет, что все это — плод его воображения. Простите, но мой перерыв заканчивается, мне нужно уходить. — Я оглянулась, и добавила: — Мне очень жаль вас. Он обманывает вас, поверьте, он играет вашими чувствами, и он — совсем не тот человек, за которого себя выдает.
Она спокойно посмотрела на меня и пожала плечами:
— Зачем бы ему это было нужно?
— Вот и я хотела бы знать, зачем?
В шесть часов вечера Женьке на сотовый позвонил ее министр, и она умчалась. Эдик тоже сегодня торопился, так что я в лаборатории осталась одна.
Ужасно хотелось посмотреть, ушел ли Михайлов, но, после утренней сцены с моим участием вряд ли это было благоразумно.
Я сварила кофе, пару раз безуспешно набрала номер Демидова, выслушав сообщение механического голоса, и с чистой совестью уселась за расчеты.
Неожиданно дверь открылась, и заглянула Анна Петровна. Она обычно старалась не задерживаться, поэтому я удивилась.
— Лиза, я хотела бы поговорить с тобой.
Я покраснела:
— Анна Петровна, понимаю, что должна извиниться за то, что вы с Игорем Степановичем стали свидетелями этой нелепой сцены.
— Нет, Лиза, я не по этому поводу. Я сегодня поняла, что ты еще очень молода, и, если я могу удержать тебя от ошибки, я должна это сделать. Ты знаешь, что мне не очень нравится твой муж, и, поверь, это не только потому, что он сбежал от нас. Но Платонов Кирилл Сергеевич — это не тот человек, ради которого стоит ломать свою жизнь.
Она присела напротив меня, и тихо продолжила:
— Давай так, я расскажу тебе то, о чем должна, а ты уж сама все обдумай и прими решение. Только у меня одно условие: ни одному человеку ты не расскажешь то, что услышала от меня. Понимаешь, многие участники событий, о которых я тебе расскажу — достойные люди, многих уже и нет с нами, царство им небесное… И я никогда не решилась бы… Я давно работаю в институте, много лет знаю их всех: Игоря Михайлова, Кирилла Платонова, Мунира Торшхоева — замечательный был выпуск, все они учились у Анатолия Карловича, и всех он привел в институт. Здесь же все и защищались. И Нину хорошо помню, такая красавица была. Она к нам тоже после института пришла. Сама она откуда-то из Перми, ни родных, ни близких у нее нет.
— Ну, насколько я знаю, у нее есть сын.
— Ты что, виделась с ней?
— Она сегодня предложила мне встретиться в кафе в обеденный перерыв.
— И о чем же вы говорили?
Я замялась.
Анна Петровна подняла на меня глаза и задумчиво сказала:
— Впрочем, попробую угадать. Она уговаривала тебя сойтись с Платоновым и родить ему ребенка. Так?
Я потрясенно посмотрела на нее.
— Я ведь уже говорила тебе, что много лет работаю здесь. Когда-то, до Анатолия Карловича, у нас директорствовал профессор Турчинский Глеб Алексеевич. Он был немолод, давно и прочно женат, но Нина была так победно хороша, что профессор не устоял. Впрочем, это не был банальный адюльтер, он действительно полюбил ее. Там еще была своя семейная драма: старшая дочь Глеба Алексеевича — инвалид детства, жена ухаживала за ней. В общем, оставить семью ради Нины профессор не мог. Нина забеременела, и Платонов сделал ей предложение.
— Она примерно это мне и рассказала, — вздохнув, призналась я. — Мне кажется, она чувствует свою вину в том, что собственных детей у Платонова нет. И пытается таким вот образом отблагодарить его.
Анна Петровна искоса глянула на меня:
— Никакого особого благородства от него, положим, не требовалось. Нина всегда была красавицей, и Платонов, женившись на ней, ничуть не прогадал. Вдобавок ко всему он понимал, что Нина всегда будет чувствовать свою вину перед ним, и он сможет и в браке сохранить практически полную свободу. Она ведь никогда не посмеет упрекнуть его за какую-то интрижку на стороне! Насколько я знаю, он всегда широко пользовался своей свободой. Правда, никогда не затевал таких активных военных действий против дамы сердца. Это ведь он скупил цветочный магазин на днях?
Я виновато кивнула.
— Вот, вот. Это-то и показалось мне странным. Не слишком похоже на его обычные похождения. И я подумала, что ты можешь не выдержать такую осаду, поэтому и решилась поговорить с тобой. Я ведь когда-то работала секретарем у Турчинского. Как-то я задержалась позже обычного, и слышала их с Платоновым разговор очень хорошо. Кирилл обязался жениться на Нине, дать ее ребенку свое имя и воспитать его, а Турчинский обещал ему вакантное на тот момент место заместителя по науке, обещал даже содействие в поисках работы за границей, в приличной стране. Он сдержал слово: Платоновы больше десяти лет прожили за границей. Нина всю жизнь любила его, потому что, когда Турчинский умер, она прямо на гроб бросалась, даже потеряла сознание. И все это на глазах у вдовы! Турчинский умер скоропостижно, так что Нине и сыну ничего не досталось. Вдова с дочерью уехала в Израиль, а Платоновы года через два вернулись в Россию.
— Скорее всего, Нина ничего не знала об их договоренностях. Она вполне искренне говорила о душевном благородстве Платонова.
Анна Петровна кивнула:
— Понимаешь, эта дурочка всерьез считала, что Платонов ее облагодетельствовал. Она, я думаю, и не подозревала, каким образом ее мужу достаются быстрое повышение по службе, загранкомандировки и все остальное. А потом для них наступили трудные времена: там, за границей, Платонов никому не нужен, потому что специалист он очень посредственный, а здесь, в России, он работать и вовсе разучился. Конечно, пока какие-то остатки заграничных заработков еще есть, но уже совсем не то, что раньше. А тут еще и все приятели в гору пошли: Мунир стал министром, Шафиров процветает в Израиле, Михайлов с Киршнером открыли проектное бюро, а Платонова даже не пригласили. Вот он и задергался.
Она помолчала, потом посмотрела на меня и вздохнула:
— Уж и не знаю, где он тебя увидел, а только ты для него — символ победы над Михайловым. Говорят, у них и по молодости случилось соперничество из-за девушки, но это уж я точно не знаю, а врать и придумывать не хочется.
— А при чем тут Михайлов?! — возмутилась я.
— Да вот и я так думаю…
Утром мне позвонила Маша Лежнева, она работает у нас в отделе информации.
Без всяких экивоков спросила:
— Лизка, ты почту смотрела сегодня?
Я удивилась:
— Еще нет.
— Ну, так посмотри.
В моем ящике ничего не было, и Машка пояснила:
— Мне уже человек пять звонили. Кто-то разослал им письма, про твоего Демидова и Лорку Крылову. Я уже тут кое-что подчистила, но, ты ж понимаешь… А звоню, чтоб без неожиданностей. А то тебе и так досталось от нашего системщика.
Я искренне поблагодарила ее.
В обед мне показалось, что две девицы за соседним столиком хихикают на мой счет и вздохнула: нервное поведение Демидова в последнее время я склонна была оправдать. В отличие от Женьки, которая кипела негодованием.
Я вздохнула:
— Жень, давай, я у него все спрошу, а потом будем обсуждать это? — с неохотой предложила я. Разбираться мне ни в чем не хотелось.
Вечером я вернулась с работы раньше, чем Демидов, и решила удивить его кулинарными изысками. Сунула мясо с грибами в духовку, порезала салат, свернула рулетики из нежных розовых ломтиков семги.
Я уже почти закончила с приготовлением ужина, когда услышала, как поворачивается в дверях ключ.
Появившись в кухне, Сергей хмыкнул, глянув на стол, накрытый к ужину, и с ходу начал приставать ко мне, шепча какие-то нежные глупости.
— Ты сошел с ума! Мой руки, будем ужинать.
Он вытянул из моих рук полотенце, развернул к себе и начал целовать. Потом отстранился, и умоляющим голосом сказал:
— Слушай, давай поужинаем потом?
Уступая его натиску, я оказалась в спальне.
Сергей улегся в ногах постели, и тихо поглаживал и целовал мои щиколотки. Было слегка щекотно, но я терпела. Сил на то, чтобы вырваться из его рук, у меня просто уже не осталось.
