— Слушайте, так они что, коммунисты? — неожиданно вопросил Матвей.
— Почему коммунисты? — удивился Юра.
— Ну как — за свободу, против денежных мешков…
— Не знаю, — Юра с сомнением пожал плечами. — Про коммунизм они, по-моему, не говорили. Хотя все может быть… Не исключено, что они просто демонстрируют свои способности и ждут покупателя. Смотрите, какую рекламу себе устроили! Кто купит — тому и будут служить. Профессия такая — террористы. Служат за деньги.
— А может, они просто хулиганы? — предположил Матвей. — Ну вот из тех, что телефонные будки ломают, лифты уродуют и все такое…
— Н-нет, — пробормотал Глинка. — Они не хулиганы, я думаю… Они, скорее, романтики… У нас ведь, знаете, все романтики — в каждой подворотне, в каждой пивной… У меня в лечебнице что ни делирик с бредом и галлюцинациями, то романтик. Кто-то, я думаю, это учел и использовал…
— A-а, то есть вы тоже считаете, что ими кто-то управляет? — в глазах у Матвея вспыхнул живой интерес.
Глинка промолчал.
— Почему вы не отвечаете? — не отставал Матвей, не признававший дипломатических тонкостей и предпочитавший им военную прямоту и правду-матку. — Я что, что-то не то сказал?
Вместо Глинки ответил Юра, тоже, впрочем, без особой охоты:
— Ну вы же видите, какие у них точные сведения — насчет перемещений и все такое… Ведь кто-то же дает им информацию — возможно, он и организует…
— И кто же этот «кто-то»? — наседал Матвей.
Юра снова пожал плечами и процедил совсем уж неохотно:
— Откуда мне знать! Разное болтают…
— Нет, но ведь это фарс! — продолжал гнуть свою линию Джеф. — «Отец-хаос», «истинная свобода»… Фарс!
— Так-то оно так… — задумчиво проговорил Глинка. — Но ведь вот что удивительно… Всю жизнь считалось: что смешно — то не так уж и страшно. А тут все наоборот: именно это и пугает. Несерьезность какая-то, пародийность, что ли… Но взрывы-то, взрывы-то настоящие! Что-то дьявольское… Ничего не поймешь. Туман, облако, хрен знает что… Пардон, Олечка! Вы знаете, что про них уже рассказывают?
— Я не знаю, — сказал Миша. — Но могу догадаться. Наверное, что они инопланетяне. С НЛО.
— Молодец, правильно, — одобрил Глинка. — А еще — что у них какая-то фантастическая техника двадцать второго века, что они, все как один, экстрасенсы… Ну и тому подобное. Кстати — a propos — насчет продажи и рекламы…
— А что это за название у них странное? — поинтересовалась до сих пор молчавшая Ольга. (Между прочим, это означало, что газет она тоже не читает и не смотрит по телевизору новостей — про название там говорилось раз сто, не меньше. Но это-то как раз ладно…)
— А это, Олечка, тоже чушь какая-то, — с готовностью пояснил Джеф. — Они говорят, что это означает «мстители» и будто бы это что-то древнеримское…
— А-а… — протянула она со скучающим видом.
Я, наверное, не очень удачно описываю тот вечер. Должно быть, из моего рассказа невозможно понять, какую роль играла во всем этом Ольга. Казалось бы, собрались несколько мужиков и ведут себе умную беседу. А на самом деле все гарцевали перед ней. Не знаю, как это объяснить… Вокруг нее создалось что-то, похожее на магнитное поле. К тому же, Ольга любила умные беседы. Сама, в основном, молчала, может, слушала, а может — и не очень, но явно наслаждалась тем, какие умники у нее в подчинении и как они перед ней стараются. Еще она очень любила, когда собеседники начинали цепляться друг к дружке, и наблюдала за схваткой с каким-то почти древнеримским удовольствием, а потом, тоже с удовольствием — от сознания своей власти — приказывала им помириться. На этот раз, однако, конфликта не возникло, собеседники слишком увлеклись, и Ольга явно начинала скучать. Глинка, как истинный психиатр, уловил это первым и тотчас же перевел разговор на другую, более легкую тему.
Заговорили об ожидавшейся на днях театральной премьере. Об этой премьере мне придется сказать особо — ей суждено, прошу прощения за каламбур, сыграть в моей истории огромную роль.
Вообще-то это не была премьера в собственном смысле слова. Спектакль уже показывали в разных странах. Под словом «премьера» подразумевался его первый показ на нашей сцене. Знаменитый американский фокусник Домби и почти такой же знаменитый немецкий режиссер Фельз, объединив усилия, поставили спектакль по «Фаусту». Да не просто спектакль, а «спектакль-иллюзион», уверяя, что элементы иллюзиона как нельзя лучше соответствуют фаустовской мистике. И прочее в этом же духе. Нужно отдать должное устроителям показа: поработали они на славу. Я вообще не помню другой такой рекламной кампании. Обещали нечто неслыханное. Цена билетов подскочила до небес, и все равно их почти невозможно было достать. Мой отец, разумеется, достал себе билет загодя. В ложу…
Между прочим, спектакль должны были показывать как раз в том театре, где работал один из Ольгиных гостей — актер Гоша, которого я, кажется, уже упоминал. Домби и Фельз возили с собой основных актеров, а массовку набирали тут же, из труппы местного театра. В прошлый раз Гоша похвастался, что выбрали и его. Никакого почета тут, ясное дело, не было, зато маячили кое-какие деньги и — главное — был шанс узнать, каким образом Домби проделывает свои чудеса. Так нам, по крайней мере, казалось. Поэтому все прицепились к Гоше, требуя от него немедленного отчета о том, что происходит на репетициях. Некоторое время он отмалчивался и отнекивался с крайне важным видом, пока Ольга, наконец, не взяла дело в свои и руки и не потребовала категорически объяснений. Тут вид у Гоши вдруг сделался совершенно обалделый. Он потер лоб рукой и сказал:
— А шут его знает, ребята, что там происходит. Вот хотите верьте — хотите нет: ничего понять нельзя. То ты в погребе, то на башне, то на тебе одно надето, то другое, а как он это делает — убейте, не знаю!
На Гошином лице было написано такое неподдельное недоумение, что никто не усомнился в его искренности.
— Ну хорошо, — не отступала Ольга. — Скажи хотя бы, кого ты там играешь?
Гоша снова стал мямлить что-то нечленораздельное.
— Да что же это такое! — возмутилась Ольга. — Это что, бунт? Будешь ты отвечать по-человечески или нет?
— Я играю… черта… — беспомощно пробормотал Гоша.
— Какого черта? — удивился Миша. — Мефистофеля, что ли?
— Не-ет… Мефистофеля играет Сам. А мы — черти в массовке. Бегаем там, бомбочки взрываем, ну в смысле — хлопушки…
Почему-то это сообщение всех ужасно развеселило.
— А признайтесь, Олечка, — вдруг поддразнил ее Глинка, — вы бы не отказались пополнить этим Домби свою коллекцию…
Ольга презрительно надула губы.
— Если бы я очень захотела, он, уж, не сомневайтесь, был бы здесь, — заявила она.
— И как бы вы это осуществили? — продолжал подначивать Глинка. — Ведь до него, говорят, не доберешься.
— Ольга Ильинична попросила бы кого-нибудь очень влиятельного… — с дурацкой ухмылкой ляпнул Тимоша.
Нетрудно было догадаться, кого он имеет в виду. Повисла неловкая пауза, очень, впрочем, короткая, потому что тут же все заговорили разом, стараясь ее заполнить. Ольга жестом заставила всех замолчать и сказала спокойно и холодно:
— Ничего подобного. Я попросила бы вас, господа, похитить его и привести ко мне.
— Ух ты! — воскликнул Гоша.
— А награда? — снова вылез Тимоша. — Какая была бы награда?
Ольга презрительно усмехнулась:
— Самая высокая — можете не сомневаться, — и вдруг добавила, захваченная новой мыслью, — А что, господа, сыграем? Кто из вас был бы готов пойти ради меня на преступление?
— Ну вот! — довольно отчетливо пробурчал Глинка. — Началось. А в следующий раз будет: «Ценою жизни ночь мою»…
На этот раз Ольга его явно расслышала и, по-видимому, даже поняла, но не разозлилась, как я предполагал, а посмотрела на него пристально и проговорила:
— Вот именно. Ну что, господа, начнем? Кто первый?
В свете дальнейшего хода событий решительно невозможно поверить, что она задала свой вопрос случайно. А между тем, именно так оно и было. Случаются же такие совпадения…
