Довольны ли вы, прекрасный молодой человек, удовлетворены ли?
– Но тогда как же?… – спросил банкир.
– Тогда, – отвечал Вердюре, – Кламеран понял, что его первая попытка оказалась без успеха. Что оставалось делать? Но ведь подлецы изобретательны! Из всех своих знакомых бандитов – а их у него множество – он выбрал именно этого, которого вы видите перед собой.
Госпожа Фовель имела очень жалкий вид, но между тем в ней зарождалась надежда. Ее беспокойство вот уже столько времени было так велико, что она отказывалась видеть в истине хотя какое-нибудь спасение.
– Это возможно! – бормотала она. – Это возможно!
– Вы желаете доказательств? – обратился Вердюре к Раулю с насмешливой почтительностью. – К вашим услугам, сеньор. Только сию минуту я приехал сюда от своего приятеля Пало, который прибыл только что из Лондона с массой новостей. Вот что он мне рассказал. Можете возражать на это сколько вам угодно! В сорок седьмом году лорд Мюррей держал у себя жокея по имени Спенсер, к которому относился чрезвычайно нежно. На скачках в Энсоме этот искусный жокей упал так несчастливо, что отдал Богу душу. В отчаянии лорд Мюррей, не имевший вовсе детей, объявил, что берет себе на воспитание его сына, которому было тогда всего только четыре года. Лорд сдержал свое слово. Джеймс Спенсер воспитывался как наследник знатного вельможи. Но когда он вырос, в один прекрасный день лорд узнал, что его приемный сын подделал на векселе его подпись; лорд возмутился этим и прогнал этого голубчика вон. С тех пор целые четыре года Джеймс Спенсер жил в Лондоне игрою и разными проделками, пока не встретил Кламерана, который предложил ему двадцать пять тысяч франков за то, чтобы он разыграл роль сынка в известной вам комедии.
Даже Рауль уже не мог владеть собой.
– Вы агент тайной полиции? – спросил он.
Вердюре улыбнулся.
– Я друг Проспера, – отвечал он. – И судя по тому, как вы себя поведете, так поступлю и я.
– Чего же вы от меня хотите?
– Где украденные вами триста пятьдесят тысяч франков?
Молодой бандит помедлил.
– Здесь! – ответил он наконец.
– Отлично! Это сознание послужит вам на пользу. Я это знал и знаю также, что они лежат именно здесь, в этом несгораемом шкафу. Давайте-ка их сюда!
Рауль понял, что шутки плохи. Он подбежал к шкафу и достал оттуда несколько пачек банковых билетов и целую кипу расписок из ломбарда.
– Превосходно! – сказал Вердюре. – Отлично: что хорошо, то хорошо!
Рауль в это время высчитал момент. Тихо, притаив дыхание, он подкрался к двери, быстро отворил ее и тотчас же скрылся, заперев ее за собой.
– Он убегает! – воскликнул Фовель.
– Ну, конечно! – ответил Вердюре, не поворачивая даже головы. – Я так и предполагал.
– Как же так?…
– А вы разве хотите все это растрезвонить? Уж ограничьтесь, пожалуйста, только тем, что вам придется быть свидетелем перед исправительной полицией, которая будет разбирать то, жертвой чего стала ваша жена.
– О милостивый государь!..
– Предоставьте этому негодяю убегать. Вот вам ваши триста пятьдесят тысяч франков, я сосчитал их, они все налицо. Вот вам расписки от заложенных им вещей. Будем считать, что мы удовлетворены. Правда, он унес с собой еще пятьдесят тысяч, но это тем лучше. Эта сумма понадобится ему для того, чтобы удрать за границу, и мы уже больше никогда не услышим о нем.
Выражение крайней благодарности засветилось в глазах у Фовеля. Он схватил за руки Вердюре, почти поднес их к своим губам и взволнованным голосом сказал:
– Как мне благодарить вас, милостивый государь?… Чем отплатить вам за ту громадную услугу, которую вы мне оказали?…
Вердюре подумал.
– Я попрошу у вас только одной милости, – отвечал он.
– Милости, вы!.. От меня? Говорите же, говорите! И я, и мое состояние к вашим услугам!
– Я друг Проспера. Прошу вас, помогите мне реабилитировать его. Вы столько можете сделать для него!.. Он любит Мадлену…
– Мадлена будет его женой, – перебил его Фовель, – даю вам в этом слово. Да, я реабилитирую его, и с таким треском, что ни одна душа не осмелится упрекнуть его в моей роковой ошибке!
Вердюре подошел к углу и взял оттуда свою палку и шляпу с таким видом, точно был просто в гостях.
– Простите, я вам надоедаю, – сказал он, – но госпожа Фовель…
– Андре!.. – проговорила бедная женщина. – Андре!..
Банкир помедлил несколько секунд, а потом, решившись, бросился к жене и сжал ее в своих объятиях.
– Нет, – сказал он, – не могу более бороться с сердцем! Валентина, я не прощаю тебя, нет; я забываю, забываю обо всем…
Вердюре более ничего не оставалось делать в Везине.
Не простившись с банкиром, он незаметно вышел, нанял карету и приказал кучеру везти его в Париж, в гостиницу «Лувр», и как можно скорее.
Беспокойство его угнетало. С Раулем дело было улажено. Теперь уже он должен быть за тридевять земель. Но можно ли Кламерана притянуть к тому наказанию, которого он так заслуживал? Очевидно, нет. Как предать его суду, чтобы в то же время не скомпрометировать госпожу Фовель?
«Есть только один повод, – думал дорогой Вердюре, – это отравление в Олороне. Стоит только пошевелить немножко общественное мнение, раздуть слухи – и дело в шляпе. Но для этого необходимо время, а Кламеран не такой дурак, чтобы ожидать, когда его схватят».
И Вердюре стал уже отчаиваться в своем умении, когда карета остановилась у гостиницы «Лувр». Наступали сумерки.
У крыльца и у аркад гостиницы толпилось множество людей и, несмотря на просьбы полицейских разойтись, разговаривали о каком-то важном происшествии.
– Что случилось? – спросил Вердюре у одного из зевак.
– Неслыханное дело, сударь, – отвечал за него другой. – Он вылез из слухового окна, почти совсем голый. Его хотели схватить, но не тут-то было!.. С ловкостью обезьяны или сомнамбулы он бросился на крышу, крича, что его хотят зарезать.
Вердюре с трудом пробрался во двор гостиницы.
Здесь, у парадного крыльца, стояли Фанферло и с ним трое каких-то других мужчин с особенным выражением лиц.
– В чем дело? – спросил Вердюре.
Все четверо поклонились.
– Патрон!.. – сказали они.
– Да говорите же, в чем дело? – крикнул Вердюре.
– А в том дело, патрон, – отвечал Фанферло с грустью, – в том дело, что сорвалось! В первый раз в жизни я напал на действительно настоящее дело, и вдруг – паф! – полное сыскное банкротство!
– Значит, это касается Кламерана?
– Да, его… Узнав сегодня утром меня, этот плут вдруг навострил лыжи и, как заяц, пустился бежать во весь дух; я подумал, что он этаким манером самое меньшее добежит до Иври. Но не тут-то было! Дойдя до бульвара
