Две минуты прошли, — ответила святая и продолжила: — Страх — это маленькая смерть, влекущая за собой полное уничтожение. Я встречусь лицом к лицу со своим страхом.
— Да что ты знаешь о страхе? — диким голосом не то засмеялся, не то зарыдал мужчина, смотря на свою ладонь, на которой горел крест. — Что ты знаешь об отчаянии? Когда… Когда не было ни кислорода, ни горючего, и инерция мёртвого корабля уносила меня из солнечной системы…
Беккет зарычал и замотал головой. Капли пота срывались с кончиков его волос, сердце колотилось как бешенное. Тошнота подкатывала к горлу.
— Три минуты, Сэмюэль, — уведомила Клементина. — Я позволю страху пройти через меня и сквозь меня. И, когда он уйдет, я обращу свой внутренний взор на его путь.
Пусть боль была нестерпимой, какая-то часть создания Сэма оставалась спокойной, и эта часть прокручивала перед внутренним взором испытуемого одну и ту же картину — как он стискивает правую руку в кулак и с размаха бьёт Клементину в челюсть, а потом с левой руки, а потом снова с правой.
Эта воображаемая сценка была настолько желанной, настолько притягательной, что Сэм едва переборол дикое желание воплотить её в жизнь прямо сейчас. Стало трудно дышать. Он задыхался, тщетно ловя раскрытым ртом воздух.
— Четыре минуты, друг мой, — сказала Клементина и закончила свою считалку, или что это там было. — Там, где был страх, не будет ничего. Останусь лишь я.
Сэм уже её не слышал. Он жил в той окуклившейся реальности, где была его рука, крест на ней и боль, океан боли. Боялся ли он за свою жизнь? Чёрта с два. Он отбоялся своё ещё тогда, в глубоком космосе — когда его повреждённый охранной ракетой лёгкий разведчик, кувыркаясь, уносился прочь от Солнца. «Вам ведь раньше не приходилось сталкиваться со смертельным риском?» — вспомнил он вдруг вопрос Клементины. «Смертельный риск? Нет, не слышал».
Всё вернулось — темнота, пустота, холод, мёртвая приборная панель, вмятый взрывом фонарь кабины. Бесконечное ожидание смерти.
— Где ж вас столько носило, черти вы ленивые? — крикнул он спасателям, достававшим его из-под искорёженного кокпита.
— Это ты сейчас ко мне обращаешься? — спросила мучительница.
— Нет, — ответил Сэм, вынырнув из нахлынувших воспоминаний, в реальность, полную жгучей боли. Его пальцы так и не сжались, пока он бредил. Он по-прежнему стискивал запястье.
— Пять минут, — сказала Клементина. — Можешь применить противоядие.
Тогда Сэм поднял правую руку на уровень груди и сжал все пальцы кроме среднего.
— Продолжаем испытание, — прохрипел он Клементине в лицо, брызгая слюной и тряся головой. — Я только разогрелся.
— Это становится интересным, — прищурилась мучительница и убрала дюбель в карман. — Ты впервые заинтересовал меня как мужчина, Беккет.
— Сэм, прекрати, — взмолилась Миранда. — Ты же страдаешь.
— Нет, я получаю удовольствие, — возразил детектив и, показав ей ладонь, разъеденную ядом, снова прислонился к стене, чтобы отдышаться.
Прошло ещё десять минут.
— Нет, ну вот же хитрец, — негодовала Клементина. — Ты стискивал запястье всё испытание, не давая крови циркулировать, поэтому яд не подействовал и вполовину своей обычной силы!
— Давай, — отозвался Сэм слабо. — Убеждай себя, что ты не проиграла. Это ведь так достойно настоящего человека — отрицать своё поражение.
— Хватит кривляться. Тебе, наверняка, уже не больно. Омой руку противоядием, — сказала целительница.
— Только после того, как ты признаешь своё поражение, — настоял на своём Сэм.
— С каких пор ты обращаешься ко мне на «ты»? — запоздало рассердилась святая.
— Вот с этих самых пор! — Сэм сунул ей под нос свою руку, где на коже вспух крестообразный рубец.
— Дай руку, — Клементина притянула его кисть к себе и налила в неё противоядие. Вскоре боль прошла.
Сэм рухнул на пол и прислонился к двери. Он сидел так с закрытыми глазами ещё минут пять, а две женщины смотрели на него — одна с уважением, другая с жалостью.
— Сэмюэль Беккет, — обратилась к детективу Клементина. — Я дарую тебе право говорить со мной на «ты».
— Я сам взял себе это право, — усмехнулся Сэм.
— Ты заблуждаешься, — возразила Клементина. — Тем не менее, теперь я готова говорить с тобой на чистоту.
— Вот и славно, — слабо улыбнулся Беккет и, собравшись с мыслями, спросил: — Теперь мы можем поговорить о коррупции?
Клементина манерно закатила глаза, но всё же согласилась:
— Ну давай, Беккет. Уломал.
— Ты как будто не любишь эту тему?
— Для меня это давно уже пустое место, — призналась святая.
— Почему нельзя найти никакой информации по церковной коррупции в русскоязычном сегменте Сети?
— Потому что считается, что это вредно для верующих, — объяснила целительница. — Божья справедливость и человеческая не тождественны друг другу. С точки зрения веры, все мы здесь только гости. Земная жизнь — лишь испытание, подготовка к жизни вечной. За все свои грехи человек ответит перед Богом после смерти. Каждый его даже самый мелкий грешок будет учтён, и виновных в преступлениях перед Творцом ждёт вечная погибель.
— Вообще-то, я в курсе, — вставил Сэм.
— Так вот, Беккет. Боженька сам разберётся с грешниками, без нашей с тобой помощи. Твоя первая задача как христианина — бороться за спасение твоей собственной души, ну и за спасение душ твоих близких, естественно, раз уж ты их любишь и желаешь им добра, — продолжила вещать общие истины собеседница. — Если какой-то священник берёт с прихожан мзду или устраивает кому-нибудь протекцию — Бог ему судья. Он за всё ответит на том свете.
— Ловко, — неодобрительно хмыкнул Сэм.
— Беккет, простые люди часто этого не понимают. Понятие справедливости есть даже у животных. Если две обезьянки за одинаковую работу получат разное количество фруктов, то та, которая получит меньше, будет негодовать и кидаться фекалиями. Человеческая справедливость недалеко ушла от обезьяньей, и люди часто путают эту свою примитивную справедливость со справедливостью Божьей, а они абсолютно разные, хотя бы потому, что человеческая справедливость подразумевает непременное наказание преступника при его жизни, а Божья — только после смерти. Смешивая несмешиваемое, люди считают, что церковь должна активно бороться с коррупцией внутри себя, но церковь никому, кроме Бога, ничего не должна. Более того, церковь постоянно борется с коррупцией в своих рядах,
