избивали, даже если этого не требовали от них охранники. Они доносили на нее. Брат и сестра отбирали у нее еду и одежду. Они тоже доносили на нее. Они ее били. Она не любила их. Они были плохие. Ей казалось, что они были такими всегда. Она попала сюда из-за своей семьи. Она ничего плохого не сделала. Плохое делали они.
– Тогда ты должна действовать, Чун-Ча. Должна избавить свою страну от ее врагов. И ты станешь свободной.
– Но как мне это сделать? – спросила она.
– Я тебе покажу. И сделать это придется сейчас.
Ее отвели в подземелье под тюрьмой. В то самое место, где она какое-то время жила из-за отцовских прегрешений. В подземелье было еще хуже, чем в хижине. Она не верила, что где-то может быть хуже, но оказалось, что может. Ей казалось, она несколько лет не видела солнечного света. Работала она тоже под землей: отбивала уголь киркой, сгребала его голыми руками, так что кожа с пальцев сходила до костей.
В комнате было четыре человека. Все привязаны к столбам. С мешками на головах. И с кляпами, потому что Чун-Ча слышала только стоны и хрипы.
По обеим сторонам от них стояли охранники.
Женщина достала из сумочки нож. Он был длинный, изогнутый, с зазубренным лезвием. Она протянула нож Чун-Ча.
– Ты видишь красные кружки у них на одежде?
Чун-Ча посмотрела и действительно увидела у каждого на груди красный кружок.
– Ты должна ударить ножом в этот кружок. Потом вытащить лезвие и ударить еще раз. И так каждого из четверых, ты поняла?
Чун-Ча спросила:
– Это моя семья?
Женщина ответила:
– Ты хочешь выйти отсюда?
Чун-Ча яростно закивала.
– Тогда никаких вопросов. Следуй приказам. Это приказ. Исполняй сейчас же, или умрешь тут старухой.
Чун-Ча схватила нож и неуверенно подошла к связанной фигуре на крайнем столбе слева; она подумала, что это ее отец.
Он забился в своих путах, вероятно подозревая, что произойдет дальше. Она услышала, как его хрипы стали громче. Но он не мог пошевелиться из-за веревок и прочного столба.
Чун-Ча подняла нож над головой. Потом опустила. Хрипы усилились. Кляп во рту не позволял ее отцу кричать.
Она прищурила глаза до того, что почти ничего не видела. Потом шагнула вперед и вонзила нож в кружок. Его тело застыло и вдруг яростно затряслось, едва не вырвав нож у нее из рук.
– Еще раз! – выкрикнула женщина.
Чун-Ча вытащила лезвие и ударила снова. Он перестал дергаться, и из его груди хлынула кровь. Охранник сорвал с него мешок. Это был ее отец. Его голова свисала вниз, изо рта торчал кляп. Безжизненные глаза были открыты. Казалось, он смотрит на нее.
– Следующий, Чун-Ча. Сделай это – или не выйдешь отсюда! – закричала женщина.
Чун-Ча механически повернулась к следующему человеку и дважды ударила. Это была ее сестра.
– Еще раз, Чун-Ча. Сейчас же. Или останешься здесь.
Следующий. Это был ее брат.
Женщина продолжала выкрикивать угрозы:
– Сделай это, Чун-Ча! Давай! Или просидишь тут остаток жизни.
Последние два удара. Металл взрезал плоть.
Чун-Ча больше не понимала, что делает. Ее рука двигалась сама по себе. Она могла бы втыкать нож в мертвую свинью.
С головы сняли мешок, и на нее сверху вниз посмотрела ее мертвая мать.
Чун-Ча бросила нож, отступила назад и упала на пол, рыдая, перепачканная кровью своих родных. Потом схватила нож и попыталась покончить с собой, но охранники среагировали быстрее. Они отобрали нож у Чун-Ча.
Женщина подняла ее на ноги.
– Ты справилась. Теперь сможешь выйти отсюда и послужить своей стране. Станешь свободной. У тебя получилось, Чун-Ча. Ты можешь собой гордиться.
Чун-Ча посмотрела на женщину. Она улыбалась маленькой девочке, которая только что зарезала всю свою семью.
Чун-Ча не заметила, что плачет в своей постели.
Но она почувствовала, как Мин забралась к ней под одеяло, прижалась всем своим маленьким тельцем и крепко обняла.
Чун-Ча не могла обнять ее в ответ. Только не сейчас.
На потолке по-прежнему стояли картины той бойни.
Вся семья, погибшая от ее руки.
Мертвецы.
Цена ее свободы?
Душа Чун-Ча.
Его имя было Ким Сук. Он бежал из Букчана много лет назад. Сук охотно согласился рассказать Роби и Рил о своем побеге из трудового лагеря. Тогда ему было восемнадцать. Сейчас – около тридцати.
Его отправили в лагерь как члена семьи врага за надуманные преступления его отца против государства. У него был друг, парень на год младше, и несколько месяцев они вдвоем планировали побег. Кое-какой информацией их снабдили двое других заключенных, которым удалось бежать, но их вернули в лагерь, поймав в Китае.
Они возвращались с работы за пределами лагеря. Всем велели расходиться по хижинам. Охранники были нерадивые, сказал Сук. Они толком не считали заключенных и не смотрели, куда те идут. Они с другом сделали вид, что направляются каждый к своей хижине. Но время дня было оживленное, и много людей ходило туда-сюда, поэтому охранники ничего не заметили.
Сук с другом прокрались в укромный уголок, где припрятали старые мешки из-под шерсти, которые собирали уже давно. Там они дождались темноты. Пытаться бежать при свете дня было бы безумием, сказал Сук. Они завернулись в мешки, закрывая в первую очередь голову и руки.
Потом они подкрались к участку ограды, возле которого не было стражи. Понаблюдали за патрулями, обходившими периметр, и подождали, пока пройдет очередной. Теперь у них было полчаса на побег.
Они использовали длинную доску, которую спрятали возле ограды, чтобы раздвинуть в стороны электрические провода. Сук сказал, что почувствовал, как ток через доску ударил в него, но мешки на руках его спасли. Друг протиснулся в проем между проводов, потом Сук просунул доску на другую сторону, чтобы друг раздвинул провода для него, и выбрался сам. Один из проводов коснулся его плеча, и он почувствовал электрический разряд и запах паленой кожи.
Он спустил с плеча рубашку и показал Роби и Рил шрам.
– Мне повезло, – сказал он. – Один мужчина, который пытался так сбежать двумя годами раньше, запутался в проводах, и его убило током.
Потом они оба бежали. Бежали много миль, сначала по дороге, потом по тропинке, потом просто между деревьев в лесу.
Так начался их долгий путь, на котором они воровали еду и одежду, подкупали пограничников сигаретами, несколько раз едва не попались, притворялись, что ищут работу. К счастью для них, миллионы северокорейцев кочевали в поисках работы, и им удалось затеряться в этих толпах.
– И
