Г л а в а 21
"... случайно судьба свела меня с бывшим начальником районного уголовного розыска, который обслуживал и деревню Горелково. Сопоставил я его воспоминания с откровениями Марка. Получилась довольно интересная картинка..."
Запись в коричневой тетради.
Когда два мужика сидят в хате, будто в тюремной камере, неизбежно появляется не только антипатия, но и самая настоящая вражда. Федька весельчак, заводила, рубаха-парень, Прохор - молчун, себе на уме, к тому же болезненно завистлив. Короче - антиподы.
Жрали осточертевший самогон, который поставляла им услужливая соседка, закусывали надоевшей селедкой, набившими оскомину солеными огурцами. Готовила еду и убиралась Настька. Казалось, дура-баба, которую пощупать можно - не оттолкнет, не сбежит. Но когда однажды в подпитии Федька исхитрился запустить руку ей под подол - Настька схватила ухват и пообещала лишить инвалида второй ноги.
Особо горевать Семенчук не стал, по его мнению, мужиков после войны стало меньше, чем баб, поэтому они в цене. Пошастал по деревне, заглянул в пустую лавчонку, посудачил с жительницами. Все же нашел.
-- Давай, друг ситный, малость развеемся, - предложил он компаньону. Так можно свихнуться, перегрызть друг другу глотки.
-- Что ты хочешь предложить? Самогон? Так он уже в горло не лезет, обратно прет.
-- Кто только тебя в старшины произвел? - зашептал Федька, опасливо поглядывая в окно, за которым Настька таскала к баньке дрова. - Никакой тебе фантазии. Чем живут настоящие мужики? Водкой и бабами. Первое мы уже прошли, а вот второе не мешает испробовать...
-- Ты уже пытался, - Прохор насмешливо кивнул на ухват. - Надумал повторить?
Семенчук беззаботно отмахнулся. Сегодня он был на удивление миролюбив.
-- Настька - девка, кажись еще не пробованная, потому и стережется. На кой ляд нам трудиться, рушить невинность? Я тут поговорил со слабым полом, кое-что прояснил. Короче, сегодня, как свечереет, мы с тобой идем в гости.
-- К кому? - не понял Сидякин.
-- Тетку Феклу знаешь? Ну, которая самогоном торгует?
Сидякин самогонщицу однажды видел. Кривая, беззубая ведьма как-то прохромала мимо Семенчуковской избенки. Остановилась и долго о чем-то шепталась с Настькой. Обе хихикали, прикрываясь платками, поглядывали на окна. О чем могут откровеничать две женщины? В городе - о модах и украшениях, в деревне - о мужиках.
-- Так она же - самое настоящее страшилище! Беззубая образина.
-- Во первых, в темноте не побачим, - поучительным тоном принялся декламировать Семенчук. - Во вторых, беззуба - не станет кусаться. В третьих, глотнем пару стакашек - страшилище красавицей покажется... А за пазухой у бабенки все, как должно быть - не упруго, конечно, не молодуха, но и не тряпки натолканы. Под подолом не проверил, но и там, наверное, норма.
-- Что ж мы вдвоем полезем на одну? - внутренне соглашаясь,
засомневался Сидякин. Его давно мучило мужской желание, по ночам часто
снились голые, податливые девки. - На это не согласен!
-- Зачем на одну? - удивился Федька. - Пообещала завербовать подружку.
-- Такую же страхолюдину?
Федька не стал ни опровергать, ни подтверждать - многозначительно покрутил пальцем около виска...
Мероприятие намечено на субботу. По убеждению Семенчука, самое подходящее время. Что делают деревенские мужики по суубботам? В баню идут, водку жрут и баб дерут.
В пятницу Сидякин поехал в Москву. Повидаться с сыном. Его мучило чувство смутной вины. Да, хлипкий пацан, да, не в отца пошел, все правильно, но, как не крути, сын.
Приехал на Маросейку, издали оглядел нищую братию, нашел взглядом
хилую былинку-сына, малость успокоился. Кажется, Марк приноровился к новой
своей жизни, нашел себя. И - слава Богу, значит никакой вины на отце нет,
сделал все правильно.
Осмелился подойти к кривляющемуся подростку, положил в положенную перед ним кепку пару рублевок.
-- Как живешь, сын, - прошептал он. - Никто не обижает?
Марк не ответил - работал. Подражая "наставнику" подрагивал ногами и руками, вывалил из перекошенного рта язык. Тут не до родственных бесед.
Сидякин понял и двинулся дальше. Для маскировки положил рубль в подставленную ладонь Хмыря. Одарил полтиником худющую женщину с младенцем на руках. И окончательно успокоившись, поехал в Горелково...
Днем в субботу компаньоны попарились. Потом, разнеженные, сидели на кухне, блаженно прихлебывали крепкий чай. От самогона, к удивлению Настьки, отказались - берегли силы для любовного свидания.
В хате самогонщицы гостей встретили приветливо. Поглядел Сидякин на широкобедрую, грудастую подружку хозяйки и ужаснулся. Справится ли он с горой жира и мяса, не опозорится ли? Но отказываться, поворачивать оглобли поздно. Будто подслушав сомнения компаньона, Семенчук легонько подтолкнул его к улыбающейся бабе.
-- Серафима, - представилась та, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
- Можно - Сима. Вас знаю - Прохор да Федор.
Такая же уродина, как и самогонщица. Толстая, потная от волнения, с ногами-тумбами и огромной грудью. Но не кривая и не хромая.
-- Проходьте, мужички, сичас поснедаем, попоем.
На чисто выскобленном столе - обычная деревенская закуска: огурцы с помидорами, отварной картофель, жеранное мясо. Под лавкой спрятана бутыль с самогоном.
Устроились попарно. Ближе к стене - Федька и Фекла, напротив
Прошка с Серафимой.
-- Никаких тостов, - предложил Семенчук. - Вначале - на брудершафт.
-- Енто как? - застыдилась Сима, покосившись на соседа. - Охальничать
не позволю!
А сама придвинулась к Прохору, прижалась жарким бедром.
-- Вот так!
Федька обхватил Феклу за необ"ятную талию, другую руку запустил за пазуху и впился в заранее приоткрытый рот женщины. Та притворно охнула, но возражать не стала, наоборот, выпятила об"емные груди.
-- А вы так можете? - кокетливо спросила Серафима, будто невзначай положив широкую ладонь на колено Сидякина.
-- Выпьем - проверите, - буркнул он, в свою очередь ощупав жирное
колено соседки. Оно под его ладонью вздрогнуло.
Ну, почему ему так не везет, чем он провинился перед Всевышним? Семка, вечный его соперник женился на красивой и умной девушке, Прохору досталась костлявая и глупая Галилея. У Клавки родился здоровый, веселый пацан, у супруги старшины - больной Марк. Теперь он полезет на грудастую уродину...
Застарелая зависть набухала внутри Сидякина, вот-вот лопнет и зальет все его существо внючей жидкостью.
Ослабевшая от страстного поцелуя, Фекла дрожащей рукой извлекла из-под лавки бутыль, разлила самогон по кружкам. Положила на тарелку Федьки несколько кусков жаренного мяса, картошку. Серафима последовала примеру товарки. Заполняя тарелку Сидякина, будто случайно, прижалась к его плечу пышной грудью.
Прохор запылал. Охватившее его мужское желание подавило отвращение к жирной бабе. Прав Федька, какая разница - красива или некрасива, изящна или безобразно толста? Главное - женщина!
Федька под столом многозначительно толкнул его протезом, поймав вопрошающий взгляд, неприметно кивнул на дверь боковушки. Дескать, там
- твой "станок".
Бабы после первого же стакашка захмелели. Беспричинно смеялись, трясли грудями, бесстыдно прижимались к мужикам. Второй стакан окончательно свалил Феклу. Пошатываясь, крепко ухватившись за партнера, она потащила его в другую комнату.
Через несклько минут оттуда донеслись сладкие крики, скрип лежанки.
Судя по всему, оголодавший инвалид, не теряя времени на подготовку, вторгся в распластаное под ним женское тело и теперь трудолюбиво обрабатывает его.
И опять Прохор - на втором плане! Сюсюкает, тискает коленки и ляжки податливой Серафимы. А вот Семенчук сразу врубился... Быть на втором плане, видеть превосходсво компаньона - обидно до сердечной боли.
Симка еще держалась. О чем-то болтала, хихикала, прижималась, бесстыдно ощупывала мужчину. Будто он курица, готовая снести желанное яичко. Но не последовала примеру товарки, не потащила его на лежанку.
Пришлось Сидякину проявить инициативу.
-- Куда ведет эта дверь?
-- В боковушку. Желаешь поглядеть?
Не отвечая, Прохор поднялся со скамьи. Часто дыша, пошатываясь, баба пошла за ним. В вытянутой руке - лампа с остатками фитиля.
На дощатой лежанке все приготовлено заранее - постелен сенной матрас, в изголовье брошена тощая подушка. Одна на двоих. Одеяло и простынь отсутствуют, они только помешают.
-- Раздевайся, - приказал Сидякин, стаскивая сапоги и расстегивая
брюки. - Покажу... брудершафт.
Симка дунула на лампу, боковушка окунулась в непроглядную темноту. Шуршание, шорох - женщина торопливо сбрасывает с себя одежду. Голый Прошка лег на спину и принялся ожидать, когда к нему прижмется такое же голое женское тело. Схватить Симку, перевернуть на спину, раздвинуть жирные до безобразия ноги...
