Из этой спокойной рутины меня выдернул Гурьев.
— Ириша, я был прав, все очень серьезно. Тебе больше не стоит вмешиваться в это дело, — сказал он с мрачным лицом, вытащив меня в коридор.
— А можно хоть узнать, что тебя так напрягло? — поинтересовалась я, про себя думая, что шиш я отступлю, тем более сейчас, когда мы наконец-то приблизились к разгадке.
— Хорошо, я тебе скажу, но только для того, чтобы ты поняла всю серьезность происходящего. Я вчера, как и собирался, встретился с Иваном Богдановичем, братом покойной старушки Кочетовой. Дедок оказался общительным и доверчивым, спокойно позволив мне порыться в бумагах старушки. И там я натолкнулся на странное письмо сына Александры Богдановны. Оно лежало в заляпанном грязном конверте, на котором не было никаких опознавательных знаков. Видимо, его привез Кочетовой какой-нибудь однополчанин сына. Но почерк именно Гошин, так звали парня: я сличил с другими, обычными письмами. Ну, все содержание письма я тебе пересказывать не буду, там много всякой сентиментальной чепухи, а главное заключается буквально в двух строках: парень узнал что-то о делишках командира своей части и все время боялся. Он написал, что командиры торгуют смертью солдат в обмен на смерть других парней, и ждал смерти, прося мать обязательно убедиться в том, что ей пришлют именно его тело.
— Валера, по-моему, это бред сумасшедшего. Гоша явно свихнулся в Чечне, что немудрено.
— Нет, Ириша, он не свихнулся. Его слова означают — там были, кстати, еще кое-какие намеки, — что кто-то из командования продает чеченцам оружие, получая за это наркотики. Если бы Александра Богдановна сунулась с этим письмом как с аргументом для эксгумации, вряд ли дожила бы до этого времени. А тут, наверное, она случайно проговорилась, вот ее и поздравили.
— Ты нашел цветок?
— Нет, конечно, что в квартире можно было найти после похорон? Соседка только сказала, что Александра Богдановна принесла в пятницу подарочный набор из военкомата и ворчала, что сына угробили, а теперь откупиться пытаются. Ей же полагалась какая-то военная пенсия за потерю кормильца.
— Страшненькая история, — согласилась я с выводами Валерия. — И ты полагаешь, что есть еще люди, осведомленные об этих махинациях, для которых уже приготовлены цветочки?
— Не сомневаюсь! Теперь ты понимаешь, что тебе стоит отойти в сторонку?
— Валера, не говори ерунду: ну кто знает, что мне тоже что-то известно? — от волнения я стала слегка косноязычной. — Ты знаешь больше, это тебе надо бояться.
— Мне не привыкать, а если с тобой что-то случится, мне этого Володька никогда не простит.
— Ничего со мной не случится, — отрезала я упрямо. — В обед я поеду навестить Катю, и ты меня не останавливай.
— Ирина, — Гурьев снова было попытался наставить меня на путь истинный, но, видя, что это бессмысленно, замолчал и махнул рукой. — Поступай как знаешь, я умываю руки. А если с тобой что-нибудь случится, не жалуйся потом, что я тебя не предупреждал.
— Если утонешь — домой не приходи, — улыбнулась я, вспомнив расхожую напутственную фразу многих мам, с неохотой отпускающих своих чад к водоемам.
— Тебе все хиханьки да хаханьки, — покачал головой Валерий, — неуемная ты наша!
Расстались мы с ним не слишком довольные друг другом, но что поделаешь: любой нормальный мужчина, даже такой циник, как Гурьев, стремится защитить женщину от неприятностей и опасностей. Это лестно, но иногда мешает. Надеюсь, что Валерка не успеет предупредить Костю, а то мне не очень-то улыбается мотаться по городу без машины. Я немножко устыдилась своего меркантилизма, но тут же прогнала это малоприятное чувство, подумав, что мои цели не такие уж и личные.
Шилова я перехватила по дороге в буфет. Он, наверное, собирался обедать, ну да ничего: пост еще не самое страшное, что может случиться с человеком. Вот я же использую свой обеденный перерыв исключительно как прикрытие, и ничего, дистрофия мне пока не грозит, даже гастрита нет, тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.
Разумеется, Костя мне не отказал в такой пустяковой просьбе. Отказ чуть было не случился в больнице, где суровая сестра-хозяйка не хотела нам выдать халаты и пропустить к Кате. И как это Валере удается ладить с такими мымрами? Пришлось подавить свое раздражение и пустить в ход обаяние. Тетка поворчала, но сдалась и пропустила нас, потребовав, чтобы не задерживались. Я ей это клятвенно пообещала.
Катя нас встретила в полусидячем положении, с бледным подобием улыбки на осунувшемся лице.
— Привет, Ирина, прости, что так получилось с твоей передачей. Она ведь сегодня должна была в эфир идти?
— Сегодня, — вздохнула я. — Но это пустяки, главное, ты жива. Хорошо, что Костя успел вовремя.
— Кстати, Костя, — обратилась к нему Катя, — что со мной было? Я ничего такого не могу вспомнить, а врачи пока отказываются говорить, ссылаясь на то, что мне нельзя волноваться. Но ведь ты же знаешь, что у меня крепкие нервы.
— Ты отравилась цианидом, — честно ответил Костя. — Ты мой друг, и я ничего не буду скрывать от тебя.
— Каким образом у меня это получилось? — удивилась девушка.
— Орхидея, — подсказала я.
— Что?! — не поверила Катя. — О черт, кажется, теперь я понимаю!.. Костя, мне немедленно нужно отсюда выбираться, я и так потеряла целую неделю.
В крайнем возбуждении девушка попыталась встать с кровати, и ей это почти удалось. Но в последний момент силы покинули Катю, и она рухнула обратно, чуть не потеряв сознание.
— Черт! — снова выругалась она. — Костя, Ирина, придумайте же что-нибудь!
— Катя, — осторожно начал Костя, — ты еще очень слаба, тебе нужно лечиться, а здесь ты в безопасности…
— Черта с два я здесь в безопасности! Ты думаешь, Шурик мне ничего не рассказал? А Семиреченко уже звонил с утра, интересовался моим состоянием. Я хоть и слаба, но мозги-то работают нормально. Как только Ирина сказала про цветок, мне все стало понятно. Это была единственная недостающая деталь. Думаешь, полковник просто так проявляет обо мне заботу? А лечение мне уже никакое не нужно, только правильное питание, чтобы восстановить силы, да инъекции глюкозы и витаминов. Костя, миленький, ты ведь не знаешь всего, помоги мне, пожалуйста, не заставляй упрашивать. Я тебе потом все-все расскажу, ладно? А сейчас просто поверь, что все это очень серьезно.
— Я тебе верю, Горыныч, — тепло улыбнулся Костя, назвав Катю каким-то, наверное, армейским прозвищем. — Я все сделаю.
— Мы сделаем, — встряла я. — Катю нужно не просто вытащить из больницы, но и надежно спрятать. Твоя квартира для этого уже не подходит, да и жилье всех наших коллег тоже.
— Согласна, — подтвердила Катя. — И к Анне Марковне меня тащить нельзя, там дети…
— Катя, — сказала я, — потерпи немного, нам сейчас пора уезжать, а к вечеру мы обязательно что-нибудь придумаем и вытащим тебя отсюда. Мне кажется, что время у нас в запасе еще есть, так как только вчера старлей принес пять ампул. Пока ребята поменяли только три. Так что полковник будет ждать до завтра, и лишь потом предпримет следующий шаг. Но мы постараемся его опередить.
— Спасибо тебе, Ирина, я буду ждать, — улыбнулась Катя на прощание. — А сейчас попробую поспать…
Девушка сползла в лежачее положение и устало закрыла глаза. Мы с Костей на цыпочках вышли из палаты. По дороге к телецентру я пообещала Косте обязательно поговорить до вечера с кем-нибудь из своих надежных знакомых, у кого можно будет на время спрятать Катю. Он молча кивал, соглашаясь со мной, но думая о чем-то своем. Может быть, вспоминал об армии, а может быть, о чем-то еще, не знаю.
Не успела я на студии войти в нашу комнатку, как тут же подверглась нападению.
— Ирина! Где тебя черти носят? — накинулась на меня Галина Сергеевна. — Срочно нужно ехать на оптовую базу, кресла выбирать!
— А что их выбирать? Купите точно такие же, и все.
— Нет таких же, понимаешь, нет! Немедленно беги к Андрею Юрьевичу, он тебя дожидается. Ведь сама ворчать будешь, если он что-нибудь не то купит. Я ведь помню, как ты придиралась, когда выбирала наше студийное кресло.
— О господи! А вы сами что, не можете съездить? — в отчаянии закатила я глаза.
— Не могу. У меня зуб разболелся! Неужели не видишь, как мне плохо?
— Ну… пусть Валерия съездит… — попыталась я отбрыкаться от несвоевременного поручения.
— Ага, как же, будет с ней Андрей Юрьевич разговаривать! Приобретет что-нибудь самое дешевое и успокоится. Езжай немедленно, не спорь и не заставляй меня мучиться: мне разговаривать больно!
— Ладно, уже еду, — процедила я сквозь зубы и помчалась к Андрею Юрьевичу, нашему хозяйственнику. Раз уж не получилось отбрыкаться, то надо хотя бы постараться справиться с покупкой кресел как можно быстрее.
