Ознакомительная версия.
– А членский билет мне дадут? – осведомился он, не скрывая сарказма.
Сосед налил себе еще водки и заглянул в холодильник, надеясь, что грибочки там все-таки есть.
– Ты, конечно, можешь устроить скандал и послать нас к черту, со всеми вытекающими отсюда последствиями, а возможные последствия просто неограниченны, но можешь сказать «да» и неплохо себя после этого чувствовать.
– Жизнь вообще полна сложных выборов, – философски заметил замминистра.
– Никто не заставляет тебя становиться изменником и предателем, продолжай исполнять свой долг, – наседал сосед, наклонившись к самому лицу Уткина. – Но иногда, уверяю тебя, очень нечасто, тебе придется всего лишь проявить излишнюю принципиальность.
Уткин закурил и, слишком резко затянувшись, закашлялся.
– Освободись от этого.
– От чего? – Иван Сергеевич, пытаясь справиться с кашлем, схватил со стола стакан и, сделав большой глоток, закашлялся еще сильнее. В стакане была водка.
– От курения. И от приглушенного бешенства, которое грызет тебя, жизнь прекрасна и удивительна.
– Он прав, Иван Сергеевич, это только кажется, что все кончилось, на самом деле все еще только начинается. Когда меня поставили перед таким же выбором, я даже хотел застрелиться, но вовремя одумался, и теперь, как видите, со мной все в порядке.
«А это мысль, – подумал Уткин, – спасибо, что подсказали, застрелиться – и все, не станут же они ворошить это все после моей смерти».
…Застрелиться он не смог: поднес пистолет к виску, но нажать на курок не хватило мужества. Не смог даже снять оружие с предохранителя.
"Днем, 23 февраля, спокойно пообедав в ресторане гостиницы «Белград», я отправился в Домодедово на рекогносцировку, плавно перетекающую в акцию. Базу я организовал в автомобиле в километре от объекта; слава богу, теперь в Москве, как в любом порядочном городе, можно взять машину напрокат. В «секонд-хенде» приобрел экипировку, вполне подходящую для инженера-бюджетника средних лет без дополнительных источников дохода. Затем – в двух оптиках – контактные линзы минус семь и очки плюс семь. Надетые одновременно они позволяли видеть нормально, но толстенные сильные дальнозоркие очки искажали черты почти до неузнаваемости. В особенности учитывая, что на лоб надвинута шапка, подбородок закутан в шарф и окуляры составляют единственную видимую часть лица.
В образовавшемся после переодевания чучеле меня выдавала лишь одна деталь – собака. Впрочем, объективности ради надо признать, что она в полной мере соответствовала облику своего хозяина. Я выбрал на Птичьем рынке самую отвратительную и беспородную образину. Уступила ее по цене проезда на метро взбалмошная нервная женщина лет сорока пяти. Я еле отделался от нее: гналась метров двести, пытаясь даром впихнуть еще трех четвероногих страшилок.
– Они так любят друг друга! Они совсем ничего не едят! А как они чувствуют скопления темной энергии!
Насчет еды бывшая хозяйка Муси (так называлось это чудище), без сомнения, была права – животное достаточно долгое время совсем ничего не ело. На батон у меня под мышкой оно, вернее, она не могла смотреть спокойно, хотя предназначался он по первоначальному замыслу не для утробных нужд, а для завершения картины идеально безобидного человека.
Выгуливая вокруг трехэтажного особняка Сенатора Мусю, имя которой без ее ведома было расширено до Марии Стюарт, я обнаружил все необходимое для выполнения задания: почтовый ящик и водопроводный люк. С последним повезло: он был сильно приподнят над землей, торчал из-под снега.
Во дворе шатался замерзший, но бдительный охранник. Обойдя дом, я разорвал полиэтиленовый пакет с запаянной в него сарделькой, дал понюхать ее Мусе, едва не потерявшей сознание, и забросил во двор. Зайдя с фасада, я отпустил поводок. Собака рванула через калитку за добычей, к крайнему неудовольствию стража.
– Эй ты, лох! А ну живо забирай эту тварь и вали отсюда!
– Муся, Муся, ко мне, ко мне! – запричитал я, талантливо (надеюсь) изобразив смертельный испуг.
Охранник слепил снежок и запустил в собаку. Потом отыскал в снегу палку и бросился прогонять незваную гостью.
– Ща я тебя!
Я незаметно опустил в ящик конверт и воткнул рождественский проспект, так чтобы он бросался в глаза, – нынче исчезла традиция регулярно вынимать почту. Затем пристегнул испуганную питомицу, спасавшуюся бегством от неласкового хозяина, и отправился прочь. Отойдя на почтительное расстояние, я обернулся и крикнул назидательным тоном:
– Животных нужно любить!
Вернувшись в машину, я первым делом снял оптику: линзы с непривычки сильно мешали, потом накормил честно отработавшую свой хлеб Марию Стюарт. Затем облачился в робу, слегка извозил лицо гарью и, прихватив инструмент с лестницей, вновь двинулся к особняку Сенатора.
Охранник смотрел сквозь «сантехника» так, как будто тот был прозрачен. Почту он тоже пока не заметил. Я спустился в люк, перекрыл вентиль, подающий воду в дом, и принялся энергично сверлить дырку в трубе. Справившись с работой, я надел хирургические перчатки, извлек из кармана ампулу под номером два, содержащую пастообразную массу, нанес содержимое на тряпку, свернул в трубочку и затолкал ее в отверстие. Конец зафиксировал снаружи, чтобы не унесло течением. Наложил на дырку муфту и пустил воду, – в итоге вся операция заняла меньше пяти минут. Состав теперь будет потихоньку растворяться в течение суток.
Далее можно предположить, что через несколько часов письмо, наверное, на всякий случай уже распечатанное охраной, попало на стол к Сенатору. Внутри неподписанного конверта находился сложенный и заклеенный по краям листок с надписью: «Г-ну Сенатору. Вскрыть лично». Выполнив предложенную процедуру, Сенатор должен был прочесть немногословное послание: «Низложен». Текст дополнял рисунок, изображающий череп с перекрещенными костями. При внимательном рассмотрении кости походили на две руки, изображающие один и тот же неприличный жест. Надпись и рисунок были выполнены не шариковой и не наливной ручкой, а скорее чем-то напоминающим штемпельную мастику. Потрогав ее рукой, Сенатор должен был слегка испачкаться, после чего, наверно, выругался и отправился мыть руки. «Какая гнида могла прислать эту дрянь? – вероятно, обдумывал Сенатор, направляясь к умывальнику. – Наверняка кто-то из своих. Чужие постарались бы усыпить бдительность и прихлопнуть из-за угла. А на кой своим светиться?» – Сенатор открыл кран. – Ждут, что я начну психовать, устрою чистку. Тогда под шумок можно меня убрать и сесть на мое место! Хрен вам! Сопляки!"
Вот, собственно, и все. Сенатор почувствовал зуд в ладонях, через несколько секунд появилась резь в глазах и в носу, потом страшно закружилась голова… Возможно, он хотел позвать на помощь, но не успел. А может, и успел позвать, да все равно было поздно.
Письмо было написано, естественно, не штемпельной мастикой, а веществом из ампулы номер один. Само по себе оно практически безвредно, как и состав в ампуле номер два. Сильнодействующий яд получается при их смешивании – принцип, часто применяющийся в так называемых бинарных химических боеприпасах.
Алекс Миль. 28 февраля 199…
ТУРЕЦКИЙ
28 февраля, поздний вечер
Грязнов возлежал в персональной палате.
– Вячеслав Иванович, – пропела совсем юная медсестричка, приготовив шприц, – раз вы все равно не спите, то пора!
Слава вздохнул, с видом приговоренного повернулся на бок и спустил пижамные штаны. Медсестричка очень лихо и с видимым удовольствием сделала свою работу и, стрельнув глазами в сторону Турецкого, покинула палату.
– Ты знаешь, – поделился Грязнов, потирая мягкое место, – у меня уже все было бы более-менее в порядке, если б не обезболивающие уколы. Мне их лупят два раза в сутки и все время в задницу! Я сидеть уже не могу. Причем колют такие девицы, ты бы видел! Вначале была только одна, а остальные сестры – пожилые. Так эта хитрюга, наверно, передала всем девицам в отделении, что лежит мужик не старый еще, ну и они повадились задницу начальника МУРа разглядывать! Главное, я сперва не понимал, что происходит, думал, так и надо. А оказывается, они инициативу проявляют! Если б не чертовы уколы, я бы уже был в полном порядке.
– Судя по тому, что я видел, ты не очень-то сопротивляешься.
– Что там у тебя в сумке? – Грязнов сделал вид, что не расслышал.
– Апельсины я купил по дороге, а это чего-то Ирка испекла. Кладу в холодильник. А вот от Меркулова велено было вручить «в собственную длань». – Он положил какую-то коробочку на тумбочку. Ну и… кое-какие новости.
– Ладно, рассказывай, не тяни резину.
– Ты еще помнишь, с чего все началось?
– С картинок в твоем букваре, – буркнул Грязнов.
– Верно, с внутреннего расследования по Сафронову и с гибели криминалиста, который на него стучал. Но тогда на Каширском шоссе было два трупа, и неопознанный парень был в неопознанном «БМВ». Так вот могу тебя обрадовать: эта машина, как и твоя, – одного поля ягоды. Они обе были из фонда совета директоров, который предполагалось пустить на частичное обеспечение спортивной лотереи.
Ознакомительная версия.
