На экране красовалась единственная фотография Авы — в черном парике и черном плаще. Идея заключалась в том, чтобы изменить ее и получить портрет женщины, которая ушла из дома вечером в среду. Когда они закончили, от оригинала остался только овал и черты лица. Даже глаза без фальшивых ресниц, подводки и густых теней выглядели по-другому. Что до парика, то его просто стерли.
Начали с одежды. Рой описал ее жакет; его рисовали снова и снова, пока все не совпало. Определить цвет оказалось трудно. Он не хотел произносить при Карен и остальных слово «дерьмо» и выразился более деликатно:
— Цвета золота. — А потом неуверенно добавил: — Нет, скорее хаки. — В результате слово «горчица» назвала Карен.
На каштановые кудри тоже ушла куча времени. Их делали то светлее, то темнее. Добавляли то рыжий, то белокурый оттенки. Когда Рой сказал, что похоже, Карен возразила: по ее мнению, волосы получились слишком рыжими. Казалось, они пробыли в участке целую вечность, но на самом дел времени прошло не так много. Сержант Брирли принесла сандвичи, шоколадные конфеты «Хобнобс» и апельсиновый сок. Когда все кончилось и их отправили домой, Рой был разочарован. Потом он долго рассказывал об этом и всерьез думал, не заняться ли ему компьютерами.
В девять часов утра эксперты начали тщательно изучать место преступления. Форбс-Эббот сгорал от любопытства. При виде большого микроавтобуса, битком набитого диковинным оборудованием, зеваки раскрыли рты. Они пялили глаза и задавали полицейским вопросы, на которые никто не обращал внимания.
Другие обитатели деревни, столь же любопытные, но считавшие, что мешать людям неприлично, внезапно вспомнили, что им нужно прогулять собак, и таскались с ними взад-вперед, бегали на почту и заходили к знакомым.
Уткам привалило счастье. Обычно пара пригоршней крошек хлеба и печенья доставалась им раз в день, но сегодня у пруда собралась целая толпа. Речь шла не о том, чтобы бросить в воду несколько крошек и тут же уйти. Эти люди расположились здесь всерьез и надолго. Неопытные покупали не только хлеб, но пирожные, торты и все прочее. Одна женщина бросила в пруд целую лимонную ватрушку и подталкивала ее длинной палкой, как лодочку. Другая спустила на воду батон, усыпанный кунжутом. В пруду стало грязно, в воде плавал целый кондитерский магазин. Утки вылезли на другой берег и уселись там.
— По-моему, тут дело серьезное, — сказала одна из зрительниц, кивнув в сторону микроавтобуса. — В этом доме произошло преступление.
— Говорили, что он умер в результате несчастного случая, — возразил мужчина, стоявший рядом.
— Ха! — воскликнул другой мужчина, с уверенным видом опиравшийся на капот. — Это покажут в «Чрезвычайном происшествии», вот увидите. Реконструкция.
— Ник Росс во всем разберется. Он мастер на такие штуки.
В этот момент к толпе подъехал Трой. Обычно в таких случаях сержант нажимал на гудок, но сегодня с ним был главный инспектор, поэтому Гейвин опустил стекло.
— Прошу прощения… Спасибо… Будьте добры… Спасибо.
— Погуди им как следует, — сказал Барнеби.
Когда машина пробиралась между зеваками, женщина с годовалым малышом заглянула в лобовое стекло и сказала соседке:
— Я уже видела этого толстого.
— Серьезно?
— В пятницу он приезжал к Гарретам.
Трой уставился прямо перед собой, но все же услышал слабое шипение у своего левого уха. Шеф был очень чувствителен к замечаниям в свой адрес. И предпочитал, чтобы его называли коренастым. На худой конец — крепко сбитым. Не стал бы жаловаться, если бы услышал, что он «хорошо сложен». Но толстый…
— Думаю, мы приехали, сэр.
— А наверняка не знаешь?
— Ну, судя по описаниям…
— Тогда сходи и посмотри. Да поживее. Я не собираюсь сидеть здесь весь день.
Несправедливость всю жизнь преследовала сержанта Троя. Несправедливость и ложные обвинения. «Почему всегда я? — подумал он. — Неужели я всю жизнь буду оставаться мальчиком на побегушках?»
Конечно, это был Эпплби-хаус. Он доложил об этом главному инспектору. Тот вышел из машины и постучал в дверь. А Трой нажал на кнопку звонка.
Барнеби решил, что мужчина, открывший дверь, его ровесник. Если он моложе — значит, его сильно потрепала жизнь. Или болезнь. Но улыбка у него была приятная.
— Мистер Лоусон?
— В чем дело?
— Главный инспектор Барнеби, полиция Костона.
— Сержант уголовного розыска Трой.
— Нам нужно поговорить с вами о смерти Денниса Бринкли.
— Да? А что случилось? — спросил Лоусон. — Ваши люди уже приходили ко мне за ключами от его дома. Помахали какой-то бумажкой. Догадываюсь, что это был ордер на обыск.
— Можно войти?
Мебель в комнате была расставлена странно. Барнеби невольно вспомнил кукольный домик, надоевший хозяйке и перевернутый с ног на голову. Лоусон туманно извинился.
— Может быть, присядете? Мы только что переехали.
Трой достал из стопы верхний стул, сел к столу, открыл «дипломат» и достал из него блокнот. Лоусон остался стоять. Барнеби взгромоздился на низкий детский стульчик. «Хозяин дома выглядит скорее нервным, чем любопытным, но это вряд ли имеет значение», — мельком подумал он.
— Боюсь, у меня плохие новости. Вновь открывшиеся обстоятельства заставили полицию пересмотреть это дело. Сейчас оно квалифицируется как убийство.
Лоусон внезапно согнулся пополам и опустился на ближайший предмет мебели, которым оказался кофейный столик. У бедняги отвисла челюсть. Он посмотрел сначала на главного инспектора, а потом переключил внимание на сержанта Троя, словно надеясь, что тот выскажет другую точку зрения.
Однако Трой только пожал плечами и добавил:
— Сэр, мы читали ваши показания, но, учитывая изменение обстоятельств, должны поговорить с вами снова.
— Что?
— Я так понимаю, что мистер Бринкли был…
— Вы ошиблись. Это невозможно…
— Мистер Лоусон, будьте добры ответить на наши вопросы.
— Никто не смог бы причинить вреда Деннису. Он был самым безобидным человеком на свете. Добрым и дружелюбным.
— Догадываюсь, что вы знали его много лет, — сказал Барнеби.
— С детства. Он был финансовым советником моей тети.
— Как бы вы его описали?
— Я его уже описал.
— А в деловом плане?
— Дотошный, умный, абсолютно честный. Кэри ему полностью доверяла.
— Его дела шли успешно?
— Очень.
— Но, как я понимаю, у него был партнер.
Лоусон вкратце изложил историю конторы «Фоллон и Бринкли», ныне «Бринкли и Латам». Когда его спросили о партнере Денниса, Мэллори лаконично ответил:
— Понятия не имею. Я с ним незнаком.
— Как вы считаете, Латам… э-э… унаследует долю Бринкли?
— Ни в коем случае. Деннис не выносил этого человека.
Трой спросил, как зовут Латама, и записал: «Эндрю Латам. Бринкли его не любил. Не доверял? Причина?»
Барнеби перешел к более важным вопросам. Он спросил, имеет ли Лоусон представление, кто мог желать смерти Деннису Бринкли.
— Конечно нет. Эта идея кажется мне абсурдной.
— Может быть, его что-то тревожило?
— Вообще-то… Боюсь, это вряд ли вам поможет.
— Пусть это вас не волнует. Рассказывайте, мистер Лоусон.
— Он хотел обсудить какую-то проблему, которая не давала ему покоя. В вечер его смерти мы собирались поговорить об этом за обедом.
— Он не сказал вам, что это за проблема?
— Увы, нет.
— Вы не знаете, это было связано с работой или с чем-то личным?
Мэллори покачал головой.
— Вы знаете человека, с которым он мог бы поделиться? Наверно, у него были и другие друзья.
— Нет, не знаю. Правда, на его похороны приехало много народу.
— Сэр, рано или поздно нам понадобятся их фамилии и адреса, — сказал сержант Трой.
— О господи… Я понятия не имею, кто это был. — Лоусон начинал злиться. — Было объявление в «Таймс». Они приехали сами по себе.
— Очень жаль, — промолвил Барнеби. — А как насчет других жителей деревни?
