Лаврентьев отодвинул пакет:
— Да нет, этот они не открывали, я тот имел в виду…
— Так то не пакет, а сумка! Ну, проверяйте!
Гарику вдруг стало неловко вытаскивать свои вещи при посторонних людях, но тут же он сказал себе: «Тоже мне люди — менты!» Халат был на месте, и тапочки, и вся гигиеническая дребедень, не было только конвертика с деньгами. Не хотелось говорить милиционерам о долларах, но тут же мелькнуло: «Вдруг поймают тех, они покажут, что взяли доллары, эти сразу вцепятся, почему скрыл».
— Не хватает денег, — сказал он. — Были доллары в конверте, две сотни.
— А посмотрите как следует, может, где-то в вещах, — сказал майор и услужливо кинулся все перебирать и разворачивать. — Пиши, Зайцев: халат махровый мужской, бэ-у, тапочки домашние, размер сорок два, тоже бэ-у… Щетка зубная в футляре, бритва безопасная «Жиллет», двухлезвийная, с запасной головкой, щетка для волос, паста зубная импортная «Колгейт тотал», крем для бритья… А это что?
— Дезодорант, — сердито буркнул Лаврентьев.
— Все на месте?
— Как будто все.
— А что, наших денег у вас с собой не было?
— Почему же не было, были. В бумажнике.
— Сколько?
— Не помню точно, несколько двадцаток, может, штук пять, и мелочь…
Майор покачал головой:
— Может, штук пять… Это ж десять миллионов!
Лаврентьев поднял голову:
— Мне неловко, господин майор, но я все-таки директор акционерного общества, и десять миллионов, на которые и три дня не проживешь, — это для меня небольшие деньги.
— Да, — вздохнул майор, — разные у людей мерки… — Побарабанил пальцами по столу. — Опишите нападавших.
— Четверо мужчин, особо я их не разглядел, моего возраста и помоложе, один — в меховой шапке, надвинутой на глаза, его называли капитаном, ещё одного этот капитан называл сержантом, но тот был у меня за спиной, я его не видел…
— И все?
Лаврентьев развел руками.
— Рост, сложение, одежда? Кроме меховой шапки было ж ещё что-то на них?
— Кожаные куртки, длинные, до середины бедра. Рост — все крупные, выше меня, капитан чуть выше второго, что с ним был, хотя мне могло так показаться из-за шапки…
— Выше вас — на сколько?
Лаврентьев показал двумя руками сантиметров двадцать, тут же немного свел пальцы.
«Э-э, браток, а ты, выходит, закомплексованный! И богатый, наворовался, и кандидат в губернаторы, и домик у тебя в частном секторе, и баб вагон… А вот насчет баб… Любопытно, уж не сидел ли ты? Или, может, в армии служил где-то в глуши, где женщин совсем не было, опустили тебя, а теперь доказываешь себе, что ты ещё понормальней других будешь?»
— Ладно, так запишем, лейтенант: рост мужчины в меховой шапке — около 190, второго — чуть меньше. Я извиняюсь, гражданин Лаврентьев, я так понял, в наших краях вы не коренной… А где вообще жили?
— Помотала жизнь по стране… институт кончал в Москве, три года по распределению отработал на Печоре, на целлюлозно-бумажном комбинате, я ведь бумажник по образованию, после перебрался в более теплые края, тут, правда, пришлось слегка переквалифицироваться, пошел на деревообрабатывающий комбинат — сначала мастером, потом предложили отдел кадров. С тех пор работаю с людьми, на административных должностях. Здесь женился и пустил корни…
— А как надумали макулатурой заняться?
— В восемьдесят седьмом — восемьдесят восьмом годах работал в кооперативе «Великан», там собирали макулатуру, за неё продавали дефицитные книжки, много киосков по городу было, помните, наверное?
— А как же, сам «Три мушкетера» так купил! А после что?
— Они макулатуру вывозили на переработку в Федерацию, здесь мощностей практически нет. А потом, после обретения независимости, я и подумал: не годится нам последние леса на бумагу переводить, когда её вон сколько валяется на любом углу!
«Легко повествует, обкатанный рассказ… Бумажник по образованию, говоришь, на Печоре работал? А любопытно… Институт в Москве? Можно проверить…»
— А вот как вам показалось, — внезапно повернул разговор Казьмин, эти неизвестные… они на вас случайно попали или направленно целились? Вы все ж таки человек не бедный, да ещё кандидат, может, это была попытка похищения? Киднэппинг, как на Западе говорят?
«Задумался, нахмурился. Вопрос логичный, уместный, сам на язык просится, но, похоже, обсуждать его с милицией гражданин пострадавший не склонен».
— Не знаю, что и сказать… В разговоре они ничего такого не выдали, только обвиняли в квартирных грабежах, но все было тщательно организовано: двое вышли из дверей напротив, двое в лифте поднялись… Не знаю, не могу сказать.
— А вы, кстати, в какой квартире были?
Лаврентьев задержался с ответом совсем немного:
— В сто семьдесят первой. Заходил к бывшей сотруднице, Зубко Наталье Викторовне. Был там минут десять.
— Она вас что, даже чаем не напоила?
— Да я по делу заскочил, забрать кое-что…
— Вот эти вещи? Или вот это? — майор, словно невзначай, снова обратил внимание на пакет с бумагами.
Лаврентьев пожал плечами:
— По-моему, бандитам было все равно, за чем я заходил, а в пакет они и заглянуть не успели.
— Может, считали, что ещё успеют… — раздумчиво пробормотал майор. А вы вот что скажите: вы сотруднице-то звонили, предупреждали, что зайдете?
— Да, звонил.
— А не могла ли гражданка Зубко бандитов на вас навести? Вы её хорошо знаете? Может, за что-то зло на вас держит, или подкупили ее? Или запугали?
У Лаврентьева по лицу пробежала мгновенная растерянность, но он быстро взял себя в руки:
— Нас с Натальей Викторовной ещё со времен совместной работы связывали доверительные отношения, сугубо товарищеские, — поспешил подчеркнуть он, делить нам с ней было нечего, а потому и злиться не за что.
— Понятно… Не заметили ли вы чего-то особенного в разговорах нападавших? Какие-то необычные слова, может быть?
Лаврентьев добросовестно задумался.
— Да нет. «Падло», «сука», «ворюга» — это обычные слова или необычные? С одной стороны, лексикон уголовников, на Печоре я их наслушался, с другой — все вокруг так говорят, а милиция, как во всех детективах написано, тоже от своих клиентов словечек набирается…
— Есть такое прискорбное явление, — согласился майор. — А их машина?
— Не знаю… Сзади дверцы двойные, ручка никелированная, внизу откидная ступенька…
— М-да… — вздохнул майор. — Это на всех «уазиках» так, если фургончики… На руках не заметили татуировок, например?
— Нет, — покачал головой Лаврентьев. — Они в перчатках были, по-зимнему. Хотя… тот, что мне сзади руки заламывал, кажется, был без перчаток…
Майор оживился:
— Так, может, на ваших вещах пальчики остались? А ну, сейчас проверим! — Схватил трубку, накрутил трехзначный внутренний номер. — Черкашина ко мне, быстро! — Положил трубку, пояснил: — Это наш дактилоскопист.
Через минуту зашел хмурый тощий мужик в коричневом халате, сказал:
— Звали?
— Иван Семеныч, а проверь-ка ты вот эту сумку и вот этот целлофановый пакет…
— Полиэтиленовый, — буркнул мужик.
— Ну, то тебе виднее… Проверь, может, остались на нем пальчики грабителей, покушавшихся на гражданина Лаврентьева.
Мужик вытащил из кармана большой пинцет, осторожно поворочал вещи.
— Какие там пальчики, это ж добро, по-моему, в луже побывало, а потом по нему тряпкой возили. Хотя надо повнимательнее осмотреть. Но, я так думаю, пальчики гражданина пострадавшего там в любом случае есть, не будете возражать, если мы ваши отпечатки снимем, чтобы не отвлекаться на них?
И опять Лаврентьев задержался с ответом, и опять совсем немного, даже пошутил:
— Сколько угодно, тут у вас уже моих отпечатков полно на всем, до мыла включительно.
Черкашин ушел, скоро вернулся с набором, аккуратно откатал пальцы Лаврентьева на бланке, дал ему тряпочку, смоченную растворителем:
— Протрите, запах быстро отойдет… Внутри вещи проверять надо?
Майор чуть нахмурился:
— Пострадавший говорит, что в сумку грабители лазили, а в пакет — нет.
— Ага, тогда работы меньше…
Черкашин выудил откуда-то ножик, распорол пакет по боковому шву, вытряхнул из него папку.
— Это вам, это мне…
Забрал разрезанный пакет, сумку с барахлом и ушел.
— А вы пока проверьте, все ли цело в папке, — сказал майор. Голос его звучал теперь тверже, словно первоначальная растерянность от внезапной встречи с большим человеком прошла и вернулась привычная уверенность чиновника, который действует на своей территории.
— Не вижу необходимости, — резко ответил Лаврентьев.
— А мы вот видим! После хватитесь, чего-то не окажется, начнете нас обвинять, сто раз уже такое бывало! Извиняюсь, гражданин пострадавший, правила нам положено выполнять. Развязывайте и проверяйте!
