все.
Весна – осень 1980 года
Николай Губанов
С начала марта не проходило недели, чтобы Славик не появился у Губановых.
– Ну, что? Звонили? Есть ответ? – требовательно спрашивал он.
Услышав, что ответа из прокуратуры нет, становился злым и придирчивым, словно Юра был в чем-то виноват. Николай Андреевич с грустью констатировал, что из симпатичного веселого любознательного мальчишки Славик превратился в агрессивного нетерпеливого парня, живущего только своей правдой и не желающего слушать доводы других. Все попытки и Юры, и Николая Андреевича объяснить, что быстро ничего не делается, нужно время, нужно уметь ждать, наталкивались на упрямое недоверие: «Юрка сделал что-то не так, потому ничего и не выходит. С этим прокурором не получается – надо другого искать, а не сидеть и ждать у моря погоды».
Первое время Юра очень болезненно воспринимал Славкино неудовольствие, потом привык. Николай Андреевич видел, что регулярные визиты друга становились для сына все более тягостными.
В мае, когда режим «предолимпийской подготовки» заработал в полную силу, Славик перестал приезжать. Пару раз явился к Губановым после десяти вечера, Юру не застал, выслушал объяснения Николая Андреевича и угрюмо спросил:
– Теперь до августа так будет? Юрку не поймать никак? Если какой ответ придет, то я и не узнаю, что ли?
Губанов напоил гостя чаем с бутербродами, снова, в который уже раз, повторил, что у прокуроров республиканского уровня очень много работы, и каждая жалоба подолгу ждет, когда дойдут руки до ее проверки. Тем более речь идет о том, что случилось четырнадцать лет назад, и людей, которые могут ответить на вопросы, быстро разыскать не получится.
– Я тебе обещаю, Слава: как только будет ответ – ты сразу узнаешь. Мы в тот же день телеграмму пошлем. Вам не говорили, когда в поселок телефонную связь проведут?
– Да есть же связь, только она для начальства. Простым людям иметь домашний телефон не обязательно, – зло проговорил Славик. – Это у вас в Москве в каждой квартире свой телефон, а у нас… Мать сколько раз спрашивала – ответ один: номеров нет, ждите, когда построят новую АТС. А вы точно сразу сообщите? Обещаете?
– Обещаю, – твердо ответил Губанов. – У меня душа болит смотреть, как ты ездишь сюда, тратишь время. Ты же работаешь, тебе нужно и отдохнуть, и матери по дому помочь, и своей жизнью заняться, с девушками встречаться, в кино ходить, книги читать.
– Не хочу я с девушками. И книги эти мне не сдались, – огрызнулся Славик. – Книги мне отца не вернут.
– Но и ответ из прокуратуры его не вернет.
– Да знаю я! Но хоть доброе имя… Столько лет ждал, надеялся, верил, что Юрец станет милиционером и поможет… Ладно, дядя Коля, поеду я назад, поздно уже. Не буду больше вам мешать.
Уже на пороге снова повторил:
– Смотрите, дядя Коля, вы мне обещали. Как что узнаете – сразу телеграмму отбейте, я тут же примчусь.
Слово свое Славик сдержал: до конца августа у Губановых не появлялся.
В следующий раз он приехал только в сентябре.
– Ну почему? Почему? – негодовал он. – Полгода прошло, а до моего дела все руки не доходят? Как так может быть?
Николай Андреевич прекрасно понимал, «как так может быть». Но разве правильно требовать от молодого парня, чтобы он разбирался в тонкостях аппаратных игр? Если то, что рассказывают про Боронина, соответствует действительности, то он наверняка запросил дело, убедился, что там полно огрехов, и теперь ждет удобного момента для решающего выпада против следователя Полынцева и против милиции. Разумеется, уже проконсультировался с Комитетом, там ситуацию взяли «на карандаш» и тоже собираются использовать, когда им станет нужно. Однако объяснять все это Славе Лаврушенкову нельзя.
Тот визит стал необыкновенно тягостным. И последним. Славик злился, повышал голос, упрекал отца и сына Губановых в неправильных действиях, подозревал во лжи. Кончилось все тем, что они с Юрой крупно поссорились, и Славик сорвался и ушел. Юра после этого не спал всю ночь, и до самого утра Николай Андреевич слышал, как сын тихонько проходит на кухню, ставит чайник, а из-под двери тянет сигаретным дымом.
Юра долго переживал из-за этой ссоры и через какое-то время сказал отцу, что хочет съездить в Успенское.
– Не могу я так, пап. Я должен поговорить со Славкой, уладить все это… Ну за что он на меня злится? В чем я виноват? Или ты тоже считаешь, что я где-то неправильно поступил?
– Ты ни в чем виноват, сынок. Конечно, поезжай. Поговорите спокойно, разберитесь во всем. В конце концов, мы живем в той системе, в какой живем, другой у нас не будет, придется приспосабливаться. Постарайся объяснить это Славику. Он же неглупый парень, должен понять.
– Он мне не верит.
Николай Андреевич в тот момент поймал себя на недоброй и, наверное, не очень справедливой мысли: «Читал бы побольше книг – поверил бы. Когда мало знаешь, жизнь кажется простой и устроенной по четким понятным правилам. Чем больше читаешь, тем лучше понимаешь, что ничего простого и легкого в жизни нет. Все трудно, все больно, все сложно, и решения приходится принимать далеко не самые приятные. Тяжело, наверное, Юрке с таким другом, очень уж они разные».
Но вслух этого, конечно, не сказал, только похлопал сына по плечу:
– Поезжай. Ссора между друзьями – это нехорошо.
Юра выкроил время, съездил в Успенское. Вернулся молчаливый и расстроенный. Подробностей отцу не рассказывал, но было и без слов понятно, что разговор не получился и конфликт не улажен.
* * *
В ноябре в Москву вернулся Михаил с женой и двумя детьми: маленьким сыном и новорожденной дочкой. Все получилось так, как он и говорил: повышение в должности, трехкомнатная квартира на «Войковской», всего одна трамвайная остановка до метро или несколько минут пешочком.
Собрались у Нины. Сестра благополучно развелась в самом начале лета, перестала переживать предательство мужа, похудела, осунулась, но снова была похожа на себя прежнюю: радушную хозяйку, с удовольствием принимавшую в своем доме гостей. Только улыбалась намного реже.
Михаил пришел один, без супруги: детей оставить не с кем, а приводить их с собой – хлопотно, малыши требуют внимания и не дадут спокойно поговорить.
– Через два-три дня придет контейнер с нашими пожитками, расставим мебель, разложим барахлишко, обустроимся – вот тогда пригласим вас на новоселье, – оживленно говорил он, сияя довольством и самоуверенностью.
Попозже, когда братья и сестра выпили, наелись и расслабились, подтянулся Юра и с жадностью накинулся на еду. Кулинаркой Нина была отменной, прошла школу Татьяны Степановны. В юности она терпеть не могла стоять у плиты и под любыми предлогами увиливала от готовки, но
