Э. Хартли - Прожорливое время

Томас снова рассмеялся, хохотал так, что у него запершило в горле. Опять последовала долгая тишина, и Томас наконец перестал гадать, собираются ли здоровяки расправиться с ним.

— Грешэм, — вдруг сказал мистер Уоттлинг.

— Тот тип из кино? — спросил Найт. — Это он вас нанял?

— Совершенно верно, — подтвердил мистер Уоттлинг.

Томас оглянулся на мистера Барнабюса, задумчиво смотревшего на своего напарника.

— Почему вы сейчас говорите это? — спросил Найт.

— Как вы сами сказали, мы перед вами в долгу, — объяснил мистер Уоттлинг. — Однако на вашем месте я не стал бы делиться этой информацией с кем бы то ни было.

— Да? — удивился Томас. — Это еще почему?

— Мистер Грешэм… кстати, его звали Майлз, вы ведь этого не знали, да? Так вот, он был честолюбив, порой не брезговал не совсем чистыми делишками, но не больше, чем почти все те, кто добился успеха в жизни. У него остались жена и двое детей: девочка восьми лет и мальчик двенадцати. Он играет в футбол за школьную команду.

— В настоящий, не в американский, — уточнил мистер Барнабюс.

— Точно, — согласился мистер Уоттлинг. — Благодарю вас, мистер Барнабюс. Я не знал, что там, в Америке, мальчишки в школе играют в футбол, однако дело обстоит именно так.

— Почему вы рассказываете мне все это? — снова спросил Томас, на этот раз настойчивее.

— Да так, просто я подумал, что вам следует это знать. — Мистер Уоттлинг пожал плечами. — Мне не хотелось бы, чтобы вы видели в нем еще одного злодея или просто очередную жертву. Понимаете, безликую? Мне многое известно о мистере Майлзе Грешэме. Не желаете послушать?

— Кажется, я все понял. — Томас покачал головой.

— Вот и отлично, — сказал мистер Уоттлинг.

Через две минуты, прошедшие в полной тишине, послышался звук санитарного вертолета, летящего со стороны холма Белой Лошади.

— Вот видите? — сказал мистер Барнабюс, глядя в ту сторону, где по вершинам деревьев скользил луч прожектора. — Все хорошо, что хорошо кончается.

— Это не та пьеса, — заметил Томас.

Вертолет с ревом приблизился, затем, как только его прожектор нашел стоящих на земле людей, развернулся и совершил посадку на соседнем поле. Найт смотрел, как санитары с носилками бегут, низко пригибаясь под вращающимися лопастями несущего винта, и вдруг до него дошло, что, если не считать неподвижного тела Эльсбет Черч, он остался совершенно один.

Томас развернулся, но двое мужчин, только что стоявших рядом с ним, уже нырнули в сосновую рощу и скрылись из виду.

Пока двое санитаров — или как там называют их англичане — суетились вокруг Эльсбет, другие направились по Гребню к кургану Смитис.

Найт остановил полицейского, сопровождавшего их, и сказал:

— Один из тех, кто был там убит, — профессор Рэндолл Дагенхарт. У него был ноутбук. Он оставил его в машине или в Шекспировском институте в Стратфорде. Очень важно забрать компьютер до того, как станет известно о гибели Дагенхарта. В интересах дела. Как только компьютер будет у вас, я поговорю с вами о том, что в нем находится, и сделаю одно предложение.

Полицейский принялся что-то черкать в блокноте.

— Еще вы наверняка захотите переговорить с управляющим Даниэллы Блэкстоун, — продолжал Томас. — Полагаю, вы выясните, что он шантажировал Дагенхарта, пытаясь заставить его открыть местонахождение одной пьесы.

— Пьесы?

— Да. Посейчас это уже не имеет значения. Она уничтожена.

— Этот управляющий шантажировал Дагенхарта относительно смерти Даниэллы Блэкстоун?

— Нет. По поводу того, что произошло раньше. Давным-давно.

Он направился по погруженной в темноту тропинке, ведущей к холму Белой Лошади, размышляя о том, как переплелись истории ученых и студентов, живых и мертвых, сплавляясь воедино соприкосновением, общим прошлым и словами той песни Пола Саймона, которая всплыла у него в сознании. Что-то про то, чтобы взять два тела и скрутить их в одно…

«Очень верно, — подумал Томас. — В духе Шекспира».

В Чикаго стояла жара. Даже у берега озера было знойно и душно. Шоссе Лейкшор-драйв оказалось запружено сплошным потоком машин. Вечером «Чикаго кабс» предстояло сражаться за титул чемпиона Центрального дивизиона НБЛ, поэтому с приближением начала игры ситуация должна была стать только еще хуже.

Томас не понимал, почему Полински, когда они виделись в прошлый раз, предложила встретиться именно здесь. Наверное, красивее — как сказал бы мистер Барнабюс, в духе Шекспира — было бы завершить дело там, где все началось, то есть у него дома. Но Найт сомневался, можно ли считать конец пьес великого драматурга их настоящим финалом, поэтому такой вариант устраивал его больше. За последние несколько дней он много думал о случившемся, о том, как оказался втянут в это и чего добился, если вообще получил хоть какой-то результат. Все в значительной степени возвращалось к Эсколму.

Утерянная пьеса по-прежнему таковой и оставалась. Единственный существовавший экземпляр ее был уничтожен. Блэкстоун умерла, как и Эсколм, Грешэм, Дагенхарт и Тейлор Брэдли.

Счет трупам, достойный «Гамлета».

Была ли во всем этом его вина? Томас решил, что только косвенная, за исключением ситуации с Брэдли. Как знать, быть может, если бы он не вмешался, все было бы гораздо хуже. Ему удалось выяснить некоторые вещи — в своем роде истину, — тоже ценные, хотя они и не могли воскресить мертвых или вернуть утерянную пьесу Шекспира. А ведь именно в этом и заключается суть его работы как учителя: находить и распространять истину, подталкивать других искать ее самостоятельно.

Найт подумал, что забыть это было очень просто. Вероятно, в научных кругах все обстояло еще хуже. Там царила суета, связанная с публикациями и учеными званиями. Томас поймал себя на том, что скрепя сердце сочувствует скептицизму Тейлора Брэдли насчет того, что ему нужно было сделать, чтобы сохранить свое место. Тейлор относился к Шекспиру со страстным восторгом, однако это было просто никому не нужно. Быть может, если бы он преподавал в школе или работал в театре, его место занял бы кто-то другой, пишущий труды об отношении полов и классовой динамике эпохи Возрождения, увиденных через призму горстки пьес какого-то там Шекспира. Тогда, возможно, все остались бы живы.

Томас также разделял гнев Тейлора по поводу сожжения пьесы. Этот акт культурного вандализма не могли оправдать никакие личные неурядицы Дагенхарта. В последние несколько дней Найт, словно одержимый, крутил музыку «ХТС», купил все альбомы группы и скачал из Интернета видеоклипы. Так он наткнулся на песню «Сжигая книги». В ней говорилось, что от этого занятия недалеко и до огня, в котором сгорят люди, писавшие и читавшие эти книги. Хотя у Дагенхарта и в мыслях не было убивать девочек или даже Тейлора, его пылающий фанатизм был таким же жарким и опасным, как у любой религии или политической идеологии.

Слова, слова, слова. Могущественнее меча и, по крайней мере, такие же смертоносные, хотя Томасу казалось, что отношение Энди Партриджа к печатному слову как к чему-то бесконечно священному являлось единственным правильным подходом. Сжигать книги по каким бы то ни было мотивам во все времена могли только варвары и диктаторы. Так будет и впредь.

Сегодня утром Томас позвонил в Атланту Деборе Миллер, чтобы поблагодарить ее и прокрутить ей эту песню, но она все еще была в Мексике, и Тоня понятия не имела, когда та вернется. Ему показалось, что за шутливыми замечаниями насчет того, что Дебора загорает на пляжах Канкуна, в то время как ей, Тоне, приходится одной держать музей на ногах, прозвучало определенное беспокойство.

— Скорее всего, она лазает вверх и вниз по пирамидам майя, — задумчиво произнес вслух Томас, наблюдая за волнами, ласково набегающими на берег.

— Вы уже повадились разговаривать сам с собой, Найт?

Он не увидел, как подошла Полински.

— Привет.

— Репетируете следующее интервью? — спросила следователь, искривляя в усмешке широкий рот. — В последние дни нельзя включить телевизор, чтобы не наткнуться на вас.