– Что-то мне насчет страстей ты ничего не сказал, Дик. Я что же, не актер уже? – Уилл глотнул из стакана. – Или статист – не действующее лицо?
– Напротив, Уилл, такой статист, как ты, – главное действующее лицо любого спектакля. Ты молчишь, но понимаешь больше всех.
– Так на какую роль в театре ты взял меня? – Дик пропустил вопрос мимо ушей, но Шакспер не отступался. – Или ты не мог не взять? Не молчи, Дик, не молчи, а то я подумаю, что мы не настоящие друзья. Тебя заставили, да? Меня навязали театру? Кто, Дик? Мне нужно знать – кто? Или ты боишься?
– При чем здесь страх? Уилл, конечно, тебе оказали протекцию, когда ты приехал в Лондон. Но ты и сам знаешь об этом. К чему весь этот допрос? Мне известно не больше твоего. Почему через полтора десятка лет ты решил спросить? Я уже и забыл подробности. Ну попросили и попросили. Тебя же рабочим сцены взяли. Да и не я все решал, а отец, Царство ему небесное… Но теперь всё это не имеет значения. Мы компаньоны, Уилл. Ты такой, а я такой. И я всё равно люблю тебя.
– Дик, что это значит – всё равно? Скажи, Дик.
– Уилл, ты сам все знаешь. И не заставляй меня оправдываться.
– Мне не нужны твои оправдания, Дик. Я хочу, чтобы ты просто вспомнил.
– Что вспомнил, Уилл? Прошлое еще более туманно, чем будущее. Я актер, Уилл. Я живу настоящим. Мне некогда думать о прошлом и будущем, я должен произносить слова в настоящем. Слова, слова, слова…
– Да, Дик, я понял, чужие слова. Тебе есть что произносить. Но что будет со мной? Для меня слов не пишут. Это был единственный раз, когда я играл роль призрака. Они смеются надо мной, Дик. Тени позволили заговорить… С третьего удара…
Уильям Шакспер много выпил, но плакал он не от виски.
Джонатан Андерсен плакал не от виски. Плакал он от жалости к себе. У Андерсена было все. Все, что можно купить за деньги. За эти волшебные зеленые бумажки с портретами американских президентов. Но ему шел восемьдесят шестой год и рак не обошел его стороной. Поэтому у него был выбор: умереть от старости или от рака. Это было его главное достояние: возможность выбора. О медиаимперии, властелином которой был он, Джонатан Андерсен, сейчас не стоило и вспоминать. Ну империя и империя. Всё суета.
Думал Джонатан Андрсен о другом, как ему казалось, о вечном. Его дедушка в тридцатых годах прошлого века (ох, как странно было Джонатану считать свой двадцатый век прошлым!) основал Фонд подлинного Шекспира. Тогда модно было открывать благотворительные фонды. Их основатели и инвесторы получали налоговые льготы, а деньги фонда были хорошо оборачиваемым капиталом: дедушка знал, в какие ценные бумаги вкладываться, и не прогадал!
Нет, дедушка Джонатана, Эрнест Теодор Андерсен, открыл свой фонд вовсе не из чистой корысти. Он прочитал какую-то книжку о Шекспире и вполне искренне усомнился в подлинности авторства. Эрнест Теодор Андерсен был прирожденным бизнесменом и понимал, что настоящее дело не бывает без стартового капитала. Для писателя стартовый капитал – образование, а его-то как раз у Шакспера, судя по прочитанной им книге, как раз и не было. И не сказать, чтобы Эрнест как-то сразу проникся этой проблемой. Он запросил у аналитического отдела своей компании прогноз: насколько вероятно, что шекспировский вопрос вообще когда-нибудь будет решен, и если это хоть сколько-то вероятно, то когда приблизительно это произойдет. Через две недели напряженного труда аналитики принесли ему выжимку отчета на одной страничке. Вывод был прост: «В двадцатом веке решение не будет найдено, это однозначно. Вся лежащая на поверхности информация ненадежна и неполна, то есть не может помочь в решении данного вопроса. С другой стороны, трудно поверить, что вопрос никогда не будет решен: уж слишком очевидно, что сын перчаточника из Стратфорда – подставная фигура. Кроме всего прочего, в деле замешана борьба капиталов. Стратфорд и Лондон активно развивают туристическую индустрию, основанную на традиционном восприятии Шекспира как подлинного автора. И очень мало средств вкладывается в антистратфордианские разработки. Поэтому вся академическая наука двумя руками держится за Шакспера, упорно называя его Шекспиром».
Прочитав эту аналитическую записку, Эрнест Теодор Андерсен понял, что, с одной стороны, ничем не рискует, основывая премиальный фонд, деньги которого должен получить человек, установивший личность скрывавшегося за именем Шекспира автора, а с другой – возможность получить кругленькую сумму будет стимулировать научную мысль в правильном направлении. Назначили управляющего, дали информацию о фонде, куда положено, – и вот уже больше семидесяти лет деньги крутятся: вкладываются в успешные предприятия, кладутся на депозиты в банки, а в последние десятилетия и в хедж-фонды. Короче, деньги размножались и делением, и почкованием – без любви и поиска партнера. И все уже успели позабыть, с чего всё начиналось.
Джонатан и сам почти забыл о фонде. Напомнил о нем внук Николас, студент-историк Оксфордского университета. Теперь там миллионов двести – триста, не меньше, прикинул Джонатан, а возможно, и еще больше. Действительно, неужели за такие деньги нельзя решить этот вопрос? Если найти того, истинного Шекспира и вручить исследователю премию Андерсена… Тогда Андерсеновская премия станет позвучней Нобелевской.
Раздался звонок телефона – старинного аппарата с круглым тяжелым диском и трубкой на длинном проводе.
– Алло, это ты, Ник? Да, доброе утро. Как не рад тебе? Очень рад. Почему не зову в гости? Зову. Приезжай прямо сейчас. А… ты как раз проходил мимо… Ну так заходи. Да, жду.
«Вот он, Ник, легок на помине, – думал Джонатан. – Последние полгода он ко мне зачастил, а то, бывало, годами в дом не заманишь. Чует мою смерть, что ли? Или просто повзрослел, кое-чего понял в жизни. Впрочем, одно не противоречит другому».
– Ник, я только вспомнил о тебе, подумал, что ты уже повзрослел…
– Неужели, дед? Я старый?
– Ну, старый ты или нет, я не знаю. Но я вижу, что ты стал взрослым. Это объективно. А старость – понятие субъективное. Кстати, у тебя как с деньгами, нормально? А то дед на бензинчик подбросит. Чтобы был стимул почаще заезжать.
– Не, дед, мелочь у меня есть. Я не о мелочах пришел с тобой поговорить. Меня интересует крупное дело.
– Вот это разочарование. Я-то думал, что ты соскучился по деду, а ты по крупному делу. – Джонатан не мог сдержаться и сделал ударение на слове «крупное». – Горькое разочарование.
– Нее, дед, я правда скучаю без тебя, я из любви зашел, потому что крупное дело это любовного свойства.
– Неужели ты женишься, Ник? Так значит, я с утра пью виски не просто так. Давай я тебе тоже налью.
– Не надо, дед, повода нет. Не женюсь я… пока. Рано жениться, я еще и университет не закончил. И потом, ты же знаешь, как мне трудно поверить, что кто-то может выйти за меня, а не за твои капиталы.
– Да есть ли они еще, Ник?! СМИ сейчас такое ненадежное предприятие. Я давно не интересовался делами, может, там одни долги. Так что успокой своих невест. Скажи, что богатств нет и не предвидится.
– А фонд «Подлинный Шекспир»? Чем не капитал?
– Капитал, Ник, но не наш, а ученого, который докажет… Ну, ты знаешь.
– А если я докажу?
– Ник, не валяй дурака. Тебе что, правда деньги нужны? Да и как ты докажешь?
– Приезжал тут в декабре один русский, бросил интересную идейку.
– Ник, опомнись. Это его идея. Да и мало ли идей у этих русских?! Только результата никакого…
– Дед, ты вообще телевизор смотришь?
– Ты что, с ума сошел? Я еще буду телевизор смотреть?! Да я сам себе телевизор.
– Этого русского, который якобы напал на след подлинного Шекспира, взорвали в номере лондонского отеля. Что бы это значило?
– Возможно, он связан с русской мафией. Они теперь повсюду.
– Да нет. Помятый дешевый пиджачишко. Очечки нелепые. Он правда ученый… был.
– Просто ученый? Сумасшедший профессор? Интересно.
– Что же интересного? Он теперь не сумасшедший ученый, а обгорелый труп… Его тут же опознали.
– Еще интереснее. Тут же! Рояль в кустах… Кто же опознал?
– Его однокурсница, которая сейчас живет в Оксфорде.
– Боже, Христос Милосердный! И однокурсница оказалась под боком… Мы полвека боялись, что русские начнут ядерную войну. А теперь, когда мы перестали бояться, русские лишат нас нашей главной святыни – нашего Шекспира из Стратфорда!
– Нет, дед, я им не позволю.
– Вот как?
– Какого черта отдавать им такую кучу денег? Они и так весь Лондон захватили. Скупили все приличные дома, да что дома – дворцы! Гоняют по городу на «бентли» и «майбахах» со странными номерами типа «BYK»… Что бы это значило, кстати? Паркуются где ни попадя. Говорят, у них правостороннее движение, поэтому они, видно, по встречке и гоняют. Все причалы своими крейсерами заставили. Они их почему-то яхтами считают…
– Ты несправедлив, Ник! Они нам денежки приносят, а не в своей Сибири оставляют. Плюют на то, что мы в «холодной войне» победили, и прут сюда со своими нефтедолларами не хуже арабов. К тому же они христиане.
