– Спасибо, но не волнуйся, со мной все будет нормально.
Знаменитые последние слова.
Через полтора часа Пейдж стояла у кулисы вместе с капитаном Кэпом, Рози Роберт и пятью утонувшими матросами, готовая «начать с самого начала». Каллум и Шарлотта, исполнявшие роли мистера Эдвардса и мисс Прайс, болтались позади них, хотя до их выхода было еще далеко. Вступительное слово Пейдж было очень длинным, и хотя она знала роль наизусть, но сию секунду не могла вспомнить ни единого слова.
– Вдохни, – шепнула ей на ухо мисс Кендрик. – Сделай несколько глубоких вдохов.
Пейдж послушалась, и постепенно строки снова собрались вместе, насыщенно остроумные и полные диковинных прилагательных и странных глагольных форм, словно бы поэтическое заклинание, способное разбудить спящий городок Лларегуб. По ту сторону занавеса бубнили голоса, Пейдж мысленно представляла себе сидящую в зале маму, Оливера и даже Келли Дарем, если той удалось пробраться. Как только зажгутся софиты, она не сможет никого увидеть, поэтому не узнает, где кто сидит, но, может, это и хорошо.
Что она станет делать, если все снова начнут мяукать и освистывать ее?
Умрет и больше никогда не окажется в таком глупом положении.
– Хорошо. Сухой лед! – скомандовала мисс Кендрик Ллойду Брэйсу, одному из рабочих сцены.
Предрассветный туман начал расползаться по сцене, а Пейдж внезапно захотелось сбежать. Она бы и сбежала, если бы паника не пригвоздила ее к месту.
Дыши. Просто дыши.
Капитан Кэп – школьный клоун Том Парсонс – выходил на сцену, чтобы улечься на койку. Когда он скрылся в тумане, рука мисс Кендрик коснулась плеча Пейдж, осторожно подтолкнув ее на выход.
Когда занавес поднимется, она целых три минуты будет произносить монолог. Все будут смотреть на нее, слушать ее исполнение известных на весь мир строк, определяя, насколько она их понимает, заслуживает ли она вообще такой неслыханной чести. Женщины очень редко исполняли роль Первого голоса, она была написана для мужчин, и твердолобые последователи Томаса предпочли бы увидеть в этой роли мужчину.
Они ее возненавидят, освистают и выгонят со сцены.
Боковым зрением Пейдж увидела, как мисс Кендрик взмахнула рукой, подавая сигнал Ллойду открывать занавес, а Пейдж «начинать сначала».
Она услышала собственный голос:
– Начнем с самого начала, стояла весна, безлунная ночь в маленьком городке… – Теперь зрители видели ее, девочку-самозванку, которая, казалось, парила в тумане, призрак Лларегуба. – Беззвездная и по-библейски темная, вымощенные камнем улицы тихи…
Шепот в зале стих, единственным звуком были ее голос, когда она мягко, лирично и с оттенком иронии произносила свои слова, да посапывание капитана Кэпа, едва различимого на своей койке.
Пейдж сама не поняла, в какой момент она утратила чувство собственного «я» и полностью растворилась в этой причудливой и прекрасной трагикомедии, она лишь знала, что оказалась на рубеже слишком далеком, чтобы к нему прикоснуться, где уже ничего не было, кроме веселых и интригующих странностей персонажей с их мечтами, соперничеством, разочарованиями и страстями, и дня, который они проводили под сенью молочного леса.
Пока наконец Полли Гартер не встретила в лесу мистера Вальдо, потом «совсем стемнело», и в Лларегубе снова воцарилась тишина.
Пока актерам аплодировали, Пейдж чувствовала, что ее пробивает такая сильная дрожь, что даже сложно улыбнуться, просто сделать шаг вперед и поклониться. Она с громким глухим ударом приземлилась обратно в реальность. Не верилось, что уже конец пьесы, она все смогла, все позади, никто не освистывал ее и не гоготал, разве что смеялись в положенных местах, и зрители впитывали каждое слово. Перед ней колыхалось море лиц, неотличимых друг от друга, все хлопали в ладоши и свистели, но в знак одобрения.
Пейдж нашла глазами мать, сидевшую вместе с Ричардом, тетей Ханной, Беной, бабушкой, Оливером и Каллумом в первом ряду, и едва не лопнула от гордости. Затем она заметила поодаль две фигуры – юноша и девушка со светлыми волосами смотрели прямо на нее. Ее сердце удивленно забилось, но стоило встретиться глазами, как Оливия и Оуэн, словно призраки, развернулись и ушли.
Пора было выйти на поклон. Пейдж сделала шаг вперед и улыбнулась, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать или не засмеяться. Она снова и снова скользила взглядом по зрительному залу, а потом остановилась, когда увидела отца, сидевшего в одиночестве, почти в самом конце. Теперь он стоял и хлопал, задрав руки вверх и сияя от радости.
Он все-таки пришел! Она надеялась, что папа придет, но не догадывалась, как сильно ее это порадует.
«Ты выступила просто потрясающе. О.»
Она показала СМС Шарлотте, сердце колотилось от волнения, адреналин все еще бушевал в крови.
– Оливер? Оливия? Оуэн? – Пейдж перекрикивала гомон остальных актеров. – Понятия не имею, кто из них.
– Проверь номер! – прокричала в ответ Шарлотта.
Пейдж так и сделала и удивилась.
– Ну? – не терпелось узнать Шарлотте.
– Это не Оуэн и не Оливер. Наверное, Оливия.
Видя растерянность и неуверенность подруги, Шарлотта обняла ее:
– Наверное, это ее способ как-то все уладить.
Пейдж кивнула, задумавшись, ответить на сообщение или проигнорировать.
Она решит завтра.
Лицо Шарлотты приняло лукавое выражение:
– Ты не злишься, что это не Оливер?
Глаза Пейдж блеснули:
– Ничуточки, ведь он придет в «Кувшин и пианино», так что хватай вещи и валим отсюда.
Через полтора месяца Дженна сидела в гостиной, вокруг нее возились дети, застекленные двери были распахнуты в сад, и солнечный свет лился в дом так фривольно и настойчиво, словно хорошее настроение на счастливом торжестве. Перед Дженной стоял открытый ноутбук, весь экран был заполнен словами, которые она напечатала в порыве вдохновения, длившемся большую часть дня. Она написала уже пять страниц, закончила наброски первой главы и в голове уже держала четкое представление о том, в какую сторону будет развиваться повествование.
Дженна не знала, что конкретно вывело ее из кризиса, почему внезапно герои книги стали потягиваться, зевать и разминаться, а потом и вовсе начали жить полной жизнью, хотя и могла высказать несколько предположений. Скорее всего, это целый комплекс факторов: эмоциональная подавленность, которая трансформировалась в творчество, воспоминания о собственных словах, сказанных дочери «ты не жертва и не должна дать ей превратить тебя в жертву» (что сама Дженна позволила сделать писательнице Натали Уэст с ее жестокими нападками) и – в большей степени – головокружительный успех двух детских книг, которые Дженна написала меньше чем за месяц.
Ну, справедливости ради нужно заметить, что книжки были всего по двадцать страничек, да и то когда добавят иллюстрации, но ее новый издатель считал, что «Забияка Зак» и «Плохишка Полли» – те самые книги для детей, которые они искали и в которых нуждается страна.
– Эта тема постоянно звучит в новостях, – с жаром заявила Тина Нэш, ее молодая и полная энтузиазма редактор, – и важно в самом раннем возрасте вложить в головы детей, что травить других – это плохо. После прочтения этих книжек никто не захочет быть похожим на Зака или Полли, и мы сможем включить их в школьную программу для малышей… возможно, книга будет адаптирована и для телевидения в виде мультфильма. На самом деле, тут у нас целая франшиза, если вы сможете сочинить еще.
Дженна все еще размышляла над этим. Писать для самых маленьких – не та сфера, в которую ей хотелось бы уйти, однако, наверное, ей захочется поучаствовать в проекте, если часть гонораров будет перечислена в «Кидскейп», благотворительный фонд по защите детей от жестокого обращения, в работу которого они с Пейдж недавно включились. Но пока что ей хотелось оставаться писателем для взрослых, и она снова гордо именовала себя писателем теперь, когда слова наконец потекли обнадеживающим потоком. На третий день ей удалось сесть перед компьютером и напечатать подряд пять страниц, и это было только начало… Ну, начало, у которого намечались середина и конец, и это определенно прогресс по сравнению с ее состоянием месяц назад. Более того, благодаря гонорару за права на экранизацию «Поэзии чувств» Дженна смогла вернуть последний аванс, поэтому над ней больше не висел дамоклов меч.
Можно сказать, что жизнь наконец повернулась к лучшему, по крайней мере в плане финансов и творчества. Что касается семьи и личной жизни, то порой Дженна ощущала, что быть матерью-одиночкой и брошенной женой так сложно и удручающе, что нужно прилагать силы, чтобы выбраться из трясины уныния. Однако ей удавалось, в основном потому, что так надо. Депрессивная мамаша – обуза, которая ее детям не нужна, особенно сейчас, когда Пейдж еще продолжает оправляться после пережитого. В один день она могла казаться веселой, а уже на следующий становилось очевидно, что ее уверенность и способность доверять себе и окружающим пошатнулись.
