— Не думаю, что она сама все дело провернула. Я её, правда, один раз в ресторане с Глебом видела, но впечатление не то. На кого-то она пахала, может, на того же Глеба.
А он её подставил.
— Или не подставил, а сделал вид. Сейчас наша Полечка проживает спокойно в Европе со своими миллионами в ожидании ребеночка и прибытия Сарычева. — Алла замолчала. Она который раз вдалбливала себе эту версию, но не очень-то в нее верила. Хорошо помнила растерянный голос подруги, метавшейся в поисках Глеба и называвшей имя Крафта. Нет, она тогда конечно не знала, в чем дело, кто кашу заварил. И, возможно, не успела узнать. Травка пропал одновременно с ней.
Вывод напрашивается сам собой: Красновский убрал Ласточкину с помощью своего «бультерьера», а потом избавился от него самого. Не веселая, в общем-то версия.
Алла Писецкая в сердцах отшвырнула ногой заслонившее солнце кресло. Не любила она душевных метаний. Жалости, сомнений терпеть не могла. На дух не выносила. Катя задумчиво сдирала на плечах лупящуюся кожу.
— Ал, и как некоторые бабы в себе такие силы находят?.. Я иногда думаю, может, и в самом деле, нечто этакое, запредельное существует. Ведь про Крафта говорили…
— Не повторяй глупостей. Может, он вроде Кашпировского, умел наводить тень на плетень, но уж вампиром, Дракулой… П-ф-ф, милая! Страшилки для бедных. Принеси-ка лучше с террасы конфеты. «Рафаэлло» — райское наслаждение, готова присягнуть.
Катя вернулась с коробкой, поправила купальник, с трудом сдерживающий телеса, разорвала обертку и надкусила кокосовый шарик.
— Кайф… Ты думаешь, они этот понт с Крафтом нарочно устроили? Ну, что его цэрэушники подловили и дело прикрыли… Помнишь, прошло сообщение о нескольких взрывах…
— Да, в мае. Мой мужик сильно всполошился. Дома не ночевал, куда-то летал «на спортивные сборы». Приехал, говорит: «Ложная информация, чтобы внести панику в ряды оппозиции — это они так себя называли. — Все под контролем, подыскивай домик на Средиземноморье».
— Значит, он все же есть. — Катя села. — Есть! Я чувствую. Говорят, сильнейший экстрасенс. Проводит сеансы внушения на любом расстоянии. Скрутить может кого угодно одной силой мысли. Ты ведь Володьку Мальцева хорошо знаешь?
— Еще бы. Вместе в НИИ работали. Я, значит, тренером, а он хотел спортивным врачом стать. Массажистом-экстрасенсом. Внушать волю к победе. Сдвинутый. Его благоверная тоже. И сын, вроде, на учете в психушке состоит.
— Это теперь называется «потомственное ясновидение». У него в роду колдуны, Петр говорит, до восьмого колена… Они ему биографию впечатляющую сочинили. Да и платят хорошо.
— Слава Богу. Вечно в нищете перебивался. Теперь на своей тачке ездит. По моей, между прочим, протекции. Меня Генка как-то спросил, будто между прочим: ты про одного типа вспоминала, что мысли угадывает, можно на него глянуть? Ну, пригласили, глянули, взяли в «структуру». Уж не знаю, чем Вован там занят, но припижонился здорово. Костюм нормальный, куртец. Только видно сразу крыша не на месте, глаз беспокойный.
— А у Полины, что сбежала, ты говорила, тоже порывы какие-то к тайным глубинам наблюдались… — Катя взяля вторую конфету. — Не верю я этим экстрасенсам.
— Она, вроде, всерьез. Что-то все думала, о чем-то размышляла, нечто улавливала… А вот как мужика удержать — со мной советовалась. Фирму из-под носа увели — ухом не повела.
— Так ты говоришь, она сама все оттяпала?
— А! Разве поймешь? История полна нераскрытых тайн… — Алла сделала «велосипедик». — Пора размяться, расплавились, как пластилин. — Она бодренько вскочила, выполнила серию махов ногами, вращений бедрами, руками. Все складно, машинально, с привычной сноровкой профессиональной «физкультурницы». А на черта нам с тобой, Кэт, эти тайны нужны? Ты на велотренажер подналяг, я тебе методичку дам. От сладкого пока откажись. Петр — мужчина видный. Фотомодели сейчас стаями бродят, хоть отстреливай, голодными глазами на состоятельных мужиков зыркают… — Алла тряхнула шезлонг подруги. — Больше движений, держи форму. И тонус, тонус! — Она легкой трусцой вбежала в парадную, обшитую дубом комнату. — Иди, глянь, какую фигню мне Геночка притащил. Длина семнадцать сантиметров. Почти что косметичка. А возможности побольше, чем у Кашпировского. — Она открыла крышку продолговатого черного аппарата с маленькой антенной.
Компьютер, факс, модем, записная книжка и телефон. Все «в одном флаконе».
Сейчас мы выясним у наших грибников, что соорудить к ужину… Шашлык или в ресторан двинуть… — Алла нажала кнопку. — Это ты или косолапый мишка?
Что голос-то такой, Гечик? Ну как зачем беспокою? Грибы, что ли, от телефона разбегаются… Не груби… Хотели с Кэт согласовать меню… Что? Пожав плечами, Алла отключила связь.
— Шашлык? — уточнила Катя.
— Не в настроении. Не знаю, что там у них в лесу делается. Похоже, ведьмы на шабаш собрались…
— А Петр-то с ним?
— Не спросила. — Алла погрузилась в задумчивость.
— Но что сказал-то? — Обеспокоилась Катя.
— Послал. Передаю дословно: «Идите вы со своим грибами и меню на х…!». Конец цитаты.
Всю долгую службу в системе органов безопасности, Кирилл Сергеевич придерживался принципа «разумного компромисса». Он помогал продержаться на плаву, да и просто выжить. Оба слова в этой формулировке были ключевыми. Компромисс мог оказаться опасным, вредным, подлым, мог скрутить, изломать человека, уничтожить его изнутри. Тому жизнь давала немало примеров. Полное отрицание компромисса, то есть заключения обоюдовыгодного договора с обстоятельствами приводило к не менее трагическим последствиям. Печальное доказательство тому — судьба несгибаемого Ласточкина.
Главным рецептом выживании во все времена оставалась точно выверенная доза отступлений от требований ума и совести. Рассаду, одному из немногих «бойцов невидимого фронта», удавалось соблюсти пропорции. Он был осторожен, объективен, нетороплив в решениях, нелицеприятен с подчиненными и начальством, умел находить выходы из щепетильных положений. Говорил: надо подумать, в то время, как другие на его месте уже хватались за пистолет. За всю свою очень непростую служебную карьеру Кирилл Сергеевич мог упрекнуть себя в открытой сделке с совестью лишь один раз. В остальных случах имел место «разумный компромисс». Раньше Рассада называли «честным коммунистом», что вовсе не означало в его случае наивности и глупости. Идейная платформа была для него лишь условием разумного существования и активной работы в рамках предлагаемых обстоятельств.
Проведя строгий анализ проделанного, Рассад убеждался, что положительный баланс намного превышает негативные составляющие. Занимая важное кресло в серьезнейшем ведомстве, ему удалось сделать во имя добра и справедливости значительно больше, чем некоему диссиденнтствующему сторожу с тремя образованиями, не желавшему приспосабливаться и «пахать» на советскую власть. Теперь Кирилл Сергеевич числился в «центристах». Он вел открытую борьбу за демократическое общество на крепкой экономической платформе и руководствовался все теми же лозунгами гуманности, чести, преданности родине. Враги считали Рассада крепким орешком, скользким человеком, опасным противником. Друзей у него было мало, в основном посторонние, не из «системы». Да и тех с каждым годом становилось все меньше, с каждым годом все чаще подступал нерешаемый вопрос из породы «вечных» — «Зачем?», «За что воюешь, старик?»
Отбиваясь, как можно, от философских аспектов вопроса о смысле жизни и борьбе за выживание, Рассад старался жестко сузить рамки рызмышлений, свести свои счеты с действительностью до уровня частного случая.
Андрей умер. Спешно проведенное следствие признало его виновным в чудовищных хищениях и совершении противоправных сделок по продаже военной техники, исчезли огромные суммы денег. Состряпавшие ложное обвинение люди колебались в выборе козла отпущения. Какое-то время находился в бегах содиректор «Оникса» Глеб Сарычев. Потом исчезла Полина Ласточкина и тут же стало ясно, что исчезла она вместе с украденными отцом капиталами. Глеб Сарычев дал исчерпывающие показания, говорящие о том, что его хитро подставили компаньон и неизвестные сообщники. О роли в хищении Полины Андреевны, с которой находился в связи, Сарычев говорить отказывался, ссылаясь на полную неосведомленность.
В тот самый момент, когда Полина скрывалась на подмосковной даче, Рассад встретился с Глебом. Ему хотелось убедиться, что Полина не ошиблась, вручив этому человеку свою судьбу. Обладавший кое-какой информацией, Рассад легонько надавил на Сарычева, действуя, якобы, от лица Крафта. Глеб упорствовал в борьбе за справедливость недолго. С первых же фраз Рассаду стало ясно — Сарычев не тот, за кого принимала его Полина. Он явно трусил и готов был отступиться от всего — от попытки оправдаться, назвав имена истинных виновников краха «Оникса», от женщины, которую собирался сделать своей женой. Кирилл Сергеевич с легким сердцем отправил Полину в Германию, надеясь, что сумеет разобраться с московской авантюрой. Но не тут-то было. Куда бы ни направлял поиск Рассад в деле Ласточкина, он упирался в непроницаемую стену. Его явно дезинформировали и давали понять: не суйся, запретная зона.
