Еще раз мельком оглядел гостиную. Может, они надеются его куда-то переправить? Она выходила за кофейником. Могла кое-что подложить...
Все эти мысли вихрем проносились в его голове.
Она внесла не поднос с чашками, а именно кофейник. И разлила по чашкам при нем. Возможно, выпила то же самое противоснотворное средство, что и он, отправляясь сюда... И потому ведет себя столь непринужденно. И в то же время явно торопит события. Хочет, затащить его в свою спальню до того, как он заснет?
Смотрит ему в глаза, ожидая, когда его разморит? Ну же, будто говорит она, давай, засыпай...
Не хотелось ее разочаровывать, а придется... Можно, конечно, разыграть, что снотворное подействовало. На курсах мистера Реддвея он проделывал это лучше других. Или все-таки он ошибается?
Решил разыграть усыпление. И посмотреть ее реакцию.
Так и есть... Нечто вроде облегчения на ее лице. Даже коротко вздохнула: ну наконец-то...
Голова Солонина неудержимо клонится, он таращит осовелые глаза. Все натурально. Она встает, помогает ему подняться, ведет в спальню. Он что-то бормочет: ну и кофе у вас... Опирается на ее плечо, почти висит на ней, жалея, что доставляет ей такое неудобство.
Не слишком ли рано он стал изображать сонливость?
Наверное, она это все затеяла ради мужа. Ей сказали, что не станут его добивать, если она проделает то-то и то-то. Если добудет им этого молодчика, выдающего себя за русского эмигранта, постоянно путающегося у них под ногами.
Придется опять их разочаровать. Профессия у него такая — время от времени разочаровывать самонадеянных господ. Тех, кто решил, будто уже держат Бога за бороду. Это он, Витя Солонин, будет дергать их за бороды, пока не поймут, что к чему на этом свете.
Похоже, она не знает, что с ним делать.
Все-таки расстегивает и снимает с него рубашку. Зачем ей его раздевать? Или так велено? Чтобы предстал перед своими захватчиками голый и безоружный.
Итак, сказал он себе, теперь я удильщик и наживка в одном лице. Дело осталось за щуками. Ну где вы там?
И они вошли... Двое. Сначала он даже не понял откуда. Подошли к нему вполне грамотно, с изголовья, неслышно ступая, и он их вначале скорее почувствовал, чем увидел.
Краем глаза, периферическим зрением, которое у него превосходно было развито, он увидел, что руки у этих двоих свободны — ни ножей, ни удавок, ни пистолетов.
Он им нужен живым. И все-таки они боятся его, даже сонного. И правильно делают, что боятся...
Они едва коснулись его, как он рванул их на себя, так что они стукнулись лбами. Следующим неуловимым движением он лишил их сознания, прижав большими пальцами определенные точки на шеях.
Оба рухнули вниз, не издав стона. Солонин стремительно вскочил с постели и подмигнул застывшей от ужаса Фирюзе.
— Можно одеться? — спросил он.
Она ничего не ответила, глядела на него глазами, полными слез.
— Вас заставили, — сказал он утвердительно. — Обещали добить вашего супруга, если вы им не поможете.
Он быстро одевался, стараясь держать в поле зрения шкафы, шторы, занавеси... Сколько их здесь всего?
— Их было двое? — спросил он.
Она кивнула, не переставая дрожать.
— Что они собирались со мной делать дальше?
— Сказали: закатают в ковер... и увезут как заложника, — еле выговорила она. — Сказали, что за вас дадут хороший выкуп. Как за иностранца.
— Успокойтесь, — сказал он. — Хотя не могу сказать, что все уже позади. А насчет выкупа они вам наврали. Тех денег, что я стою, никто не сможет дать.
Он обшарил их карманы, потом деловито связал им руки и ноги, оторвав для этого длинный шнур, ниспадавший с гардин. Потом заткнул им рты кляпами из найденных в шкафу кружевных платков.
— Об архивах они вас спрашивали?
— Да... Но я в самом деле не знаю, где они.
— Теперь вы хотите, чтобы я тоже в это поверил? — усмехнулся он.
Фирюза растерянно пожала плечами. Сейчас она казалась ему особенно красивой.
Два швейцарских автоматических пистолета он извлек из карманов нападавших. Эти пистолеты были как нельзя кстати. Он подумал о том, что где-то его, Солонина, ждут сейчас в качестве жертвы и уже наточили нож.
Именно так зарезали беднягу Новруза и кое- кого там, в Москве. Только такая месть, унижающая врага, месть-торжество над поверженным и беспомощным, как баран, противником, может на какое-то время успокоить мятущуюся душу горца Кадуева.
Теперь Солонин не сомневался, что все было именно так. Оставалось ждать гостей. Они могут сюда пожаловать, когда станет невтерпеж ждать пленника в ковре.
Он осторожно выглянул в окно. Возле ворот стояла машина. Похоже, в ней кто-то был.
— Это их машина? — спросил он.
Она пожала плечами, вытирая платком слезы.
— Сдается мне, что мы с вами не тем должны бы заниматься... — сказал он с сожалением. — Вы все-таки созданы для любви.
— Госпоже Амировой вы говорили то же самое? — не удержалась она.
— Уже и не припомню. Возможно... А вы с ней соперницы?
Она печально улыбнулась. Потом перевела взгляд на зашевелившихся похитителей.
— Не бойтесь, — сказал он.
— Почему вы не хотите вызвать полицию? — спросила она.
— Это все равно что вызвать сюда самого Кадуева... Кстати, что вы слышали про него? Кто он? И почему располагает дипломатической неприкосновенностью?
— Муж кое-что рассказывал... Но они ведь слышат, — показала она на лежащих.
— Пусть, — махнул он рукой. — Это уже не имеет никакого значения.
— Он говорил, что на самом деле за Кадуевым и его группой стоят иракские и ливийские деньги. Их влияние здесь усилилось в связи с чеченской войной. Там воевали не только чеченцы. Там были палестинцы, саудовцы, египтяне. Группа большая, подчинялись они все Ибрагиму Кадуеву. Мой муж тоже помогал Кадуеву и теперь очень об этом сожалеет.
— Я его понимаю. И что дальше? Я бы сам предпочел поехать к этому господину, если бы знал, где он прописан. Ждать, когда он пожалует сюда, — опасно... Впрочем, мы уже опоздали.
Он увидел в окно, за которым быстро, по- зимнему, темнело, как к дому подъехала сначала одна машина «фольксваген-поло», потом следом подкатили «форд» и «девятка».
Из «фольксвагена» выскочил парень и стал нажимать на кнопку звонка в воротах, оглядываясь на своих преследователей.
— Это Рустам... — охнула Фирюза и выбежала в гостиную. Там находилось устройство, которое открывало ворота.
Рустам появился на лужайке перед домом. Следом за ним бежали шестеро здоровых парней. Раздался звон разбитого стекла. Фирюза увидела, как ее гость метнулся вниз, туда, где Рустама уже сбили с ног. Он лежал на траве, и ему заламывали руки. И тут вмешался Солонин. Такое Фирюза видела только в кино. Минуты не понадобилось, чтобы все шестеро катались по траве, мыча и хватая раскрытыми ртами холодный сырой воздух.
Солонин поднял голову и крикнул хозяйке дома:
— Извиняюсь за беспокойство! Боюсь, что в вашем доме не найдется столько веревок. Но бросайте сюда сколько есть и ключ от вашего подвала.
Через несколько минут он поднялся к ней с бледным, перепуганным Рустамом.
— Только не надо на меня так смотреть, — сказал он Фирюзе. — Это моя обычная работа. Кстати, мне нужен телефон.
— Боюсь, что его прослушивают, — сказала она, промывая ранки и ссадины на лице и руках Рустама.
— Это уже не имеет особого значения, — ответил Солонин, раскладывая на столе партию трофейного оружия. — М-да... когда я работал в нашей милиции, нам такие пушки и не снились. На любой вкус.
Потом он позвонил в гостиницу.
— Это я, — сказал, услышав голос Турецкого. — Все так и было, как вы предполагали.
— Благополучно закончилось?
— Восемь человек по лавкам. Связанные. Но веревок больше нет. Что делать, если подтянутся основные силы, не знаю.
