class="p1">Чун-Ча достала маленький пакетик «M&M’s» и протянула Мин:
– Думаю, тебе понравится.
Мин покрутила упаковку в руках, потом осторожно надорвала. Вытащила одно драже и посмотрела на Чун-Ча:
– Мне положить это в рот?
– Да.
Мин сунула конфету в рот, и ее глаза широко распахнулись:
– Это очень вкусно!
– Только не ешь слишком много, а то станешь толстой.
Мин аккуратно достала еще четыре штуки и медленно их съела. Потом закрутила край упаковки и хотела положить ее назад в мини-бар.
Чун-Ча сказала:
– Нет, теперь они твои, Мин.
Мин уставилась на нее:
– Мои?
– Положи себе в карман, потом доешь.
Мин молниеносно затолкала упаковку в карман. Обошла комнату, трогая мебель, потом остановилась перед большим телеэкраном, встроенным в другой шкаф.
– Что это?
– Телевизор. – Как у большинства северокорейцев, у Чун-Ча в квартире не было телевизора. Владеть ими в Северной Корее не запрещалось, но каждый следовало зарегистрировать в полиции. Программы строго цензурировались и ограничивались – в основном восхвалениями руководства страны и нападками на Южную Корею, США и организации вроде ООН. В поездках Чун-Ча смотрела телевидение других стран. У нее было радио, потому что приемники были больше распространены, но и радиопрограммы подвергались такой же цензуре.
Ситуация начала медленно меняться с появлением интернета, но ни один человек в Северной Корее до сих пор не мог считаться по-настоящему знакомым с внешним миром. Правительство просто-напросто не могло этого допустить. Хотя северокорейские законы, как и американские, гарантировали свободу слова и свободу прессы, в этом смысле контраст между двумя странами был огромным.
Чун-Ча взяла пульт и включила телевизор. Когда на экране появилось изображение мужчины и он начал говорить, Мин отшатнулась в испуге.
– Кто это? – прошептала она. – Что ему надо?
Чун-Ча положила руку ей на плечо:
– Он не здесь. Он в маленькой коробочке. Он не может ни видеть, ни слышать тебя. Но ты можешь видеть и слышать его.
Она пощелкала каналы, пока не наткнулась на мультик.
– Посмотри это, Мин, а я пока кое-что проверю.
Мультик заинтриговал Мин настолько, что она осмелилась даже протянуть руку и коснуться экрана. Чун-Ча тем временем достала телефон, который ей передали, и проверила текстовые сообщения. Их было несколько, все на корейском. И все зашифрованные. Даже взломай кто-то шифр, текст остался бы для него бессмысленным, потому что был закодирован еще раз и код знали только Чун-Ча и отправитель. Для его расшифровки требовалась книга, тоже известная только им. Такие одноразовые коды было практически невозможно взломать, потому что без книги никто ничего бы не понял.
Используя свой экземпляр книги, она расшифровала сообщения. Теперь у них было свободное время.
Она поглядела на Мин, так и сидевшую перед телевизором:
– Мин, хочешь пойти погулять, а потом перекусить где-нибудь?
– А телевизор будет здесь, когда мы вернемся?
– Да.
Мин вскочила и натянула куртку.
Они прошли много кварталов, пока добрались до воды. На другом берегу бухты стояла статуя Свободы, и Мин спросила, что это такое. На этот раз Чун-Ча не смогла ответить. Она тоже не знала, что это.
Они поели в кафе. Мин все время разглядывала людей на улицах и в магазинах.
– У них рисунки на коже и какие-то железки на лицах, – сказала она, поглощая гамбургер с картошкой-фри. – Их так наказывают?
– Нет, я думаю, они делают это по своему желанию, – сказала Чун-Ча, посмотрев на людей с татуировками и пирсингом, которые привлекли внимание Мин.
Мин покачала головой. Теперь она не сводила глаз с группы девушек-азиаток, которые хихикали, тащили сумки с покупками и были одеты как типичные студентки колледжа. У них в руках были телефоны, и они бесконечно писали сообщения.
Мин негромко сказала:
– Они похожи на нас.
Чун-Ча посмотрела на девушек. Одна из них заметила Мин и помахала ей рукой.
Мин спешно отвела взгляд, и девушка рассмеялась.
Чун-Ча сказала:
– Они выглядят как мы. Но они на нас не похожи.
В ее голосе промелькнула зависть, но Мин была слишком увлечена, чтобы это заметить.
Мин медленно произнесла:
– Люди здесь много смеются. – Она подняла голову на Чун-Ча. – В Йодоке смеялись только охранники.
Помрачнев, она продолжила озираться по сторонам.
Глядя на девочку, Чун-Ча думала, что она как будто родилась в пещере, а теперь на машине времени перенеслась в настоящее, в город, представлявший собой самый большой в мире плавильный котел.
Где люди смеются.
Позднее они остановились на Вашингтон-сквер и понаблюдали за уличными артистами: там были мимы, и жонглеры, и фокусники, и акробаты на одноколесных велосипедах, и музыканты, и танцоры. Мин стояла, вцепившись в руку Чун-Ча, ошеломленная зрелищем. Когда человек, одетый как статуя, вдруг зашевелился и вытащил у нее из-за уха монетку, Мин вскрикнула, но не убежала. Человек протянул монетку ей, Мин взяла ее и улыбнулась. Он улыбнулся ей в ответ и смешно отсалютовал.
Когда Чун-Ча решила, что им пора уходить, Мин, сжав монетку в руке, долго оглядывалась на артистов и музыкантов.
– Что это за место? – спросила она. – Где мы, Чун-Ча?
– Мы в Америке.
Мин остановилась так резко, что ее пальцы выскользнули из ладони Чун-Ча. Она воскликнула:
– Но Америка – империя зла! Нам говорили это в Йодоке.
Чун-Ча быстро огляделась по сторонам и с облегчением поняла, что никто не обратил внимание на Мин, хоть она и говорила по-корейски.
– В Йодоке много чего говорят. Но не все из этого правда.
– Так Америка – не зло?
Чун-Ча присела на корточки и взяла Мин за плечи.
– Так или нет, но ты не должна заговаривать об этом здесь, Мин. Ко мне могут приходить люди. Когда они будут с нами, молчи. Это очень важно.
Мин медленно кивнула, но теперь у нее в глазах был страх.
Чун-Ча выпрямилась и снова взяла девочку за руку. В молчании они дошли до своего отеля.
Уже не в первый раз Чун-Ча сомневалась, правильно ли поступила, когда взяла девочку с собой.
«Но я не могла ее оставить».
Поезд катился по Средне-Атлантическим штатам. Мин и Чун-Ча сидели вместе в одном из вагонов. Мин крепко спала. Она была в таком восторге от Нью-Йорка, что совсем не высыпалась, поэтому, едва сев в поезд, сразу провалилась в сон.
Чун-Ча посмотрела в окно: поезд как раз проезжал по мосту над рекой. Она понятия не имела, что это река Делавэр. Не знала, что такое Делавэр, и ей было все равно. На такой миссии, как эта, надо сосредоточиться на важном, а неважное забыть.
Она повернулась к Мин. Убрала прядь волос с
