Началась война.
Девять с половиной миллионов голов овец. Четыре десятка волков.
Камилла, найдя убежище за столиком кафе, через стекло следила за воинственными приготовлениями, вглядывалась в решительные лица, наблюдала, как мужчины приветствуют друг друга, демонстрируя солидарность. Вокруг них носились и оглушительно лаяли собаки. На призыв участвовать в облаве не откликнулись только Полуночник да Солиман. Самый почтенный и уважаемый пастух в округе не присоединился к охоте: то ли таков был приказ Сюзанны, то ли он сам так решил. Камиллу это не удивило. Полуночник относился к той породе людей, которые все счеты сводят сами. А вот мясник, наоборот, переходил от одной группы к другой, не в силах стоять на месте. Мясо, вечно мясо. Камилла узнала также Жермена, Турнера, Фроссе, Лефевра, остальные ей показались незнакомыми.
Люси, сидя за кассой, тоже наблюдала за охотниками.
— А этот как на прогулку собрался, — процедила она сквозь зубы.
— Кто? — спросила Камилла, подойдя к Люси и усевшись с ней рядом.
Люси махнула тряпкой в сторону окна:
— Массар, парень, что работает на скотобойне.
— Вон тот, толстяк в синей куртке?
— Нет, другой, за ним. С таким лицом, как будто ему налили, а пить не дают.
Камилла видела Массара впервые. Говорили, что он редко покидает свое жилище. Он работал на бойнях в Дине, жил уединенно в своем домике на вершине горы Ванс, а еду привозил себе из города. Поэтому его редко видели и не особенно старались с ним сблизиться. Его называли странным, Камилле он представлялся скорее нелюдимым, но в деревне это было почти одно и то же. Однако он и вправду был немного странным, пожалуй, каким-то нескладным. Крупный, кривоногий, с коротким массивным туловищем и длинными, безвольно висящими руками, он все время ходил, плотно надвинув на голову кепку, из-под которой, прикрывая низкий лоб, свисала прядь темных волос. Здесь, в горах, все жители были смуглыми, загорелыми, а кожа Массара сияла молочной белизной, словно у кюре, никогда не покидающего церковные стены. Парень стоял в сторонке, опустив ружье стволом вниз и неуклюже прислонившись к белому грузовичку. Он держал на поводке огромную пятнистую собаку.
— Он никогда не выходит из дому? — поинтересовалась Камилла.
— Только когда едет на бойню. Все остальное время торчит у себя наверху, как затворник, и чем он там занимается, бог его знает.
— А чем?
— Бог его знает, — задумчиво повторила Люси. — Женщины у него нет. И не было никогда.
Люси медленно протерла тряпкой стекло, словно что-то обдумывая и подбирая слова.
— У него, наверное, не получается, — сказала она, понизив голос. — Похоже на то, что он вообще не может.
Камилла не нашлась что ответить.
— А некоторые другое про него говорят, — продолжала Люси.
— Например?
— Другое, — повторила Люси, пожав плечами. — Во всяком случае, — снова заговорила она после недолгого молчания, — с тех пор, как здесь появились волки, он ни разу не подписал петицию против них. А их было достаточно — и петиций, и собраний. Можно подумать, что он — за волков. Должно быть, все оттого, что живет он там, наверху, один-одинешенек, ни женщины у него, никого. Мы не разрешаем детишкам подходить к его дому.
— На вид он вроде бы не дикарь, — сказала Камилла, разглядывая выглаженную майку, чистую куртку, гладко выбритый подбородок Массара.
— И вот сегодня он заявился, — продолжала Люси, не слушая Камиллу, — нате вам, с ружьем и своей здоровенной псиной. Как ни в чем не бывало.
— Никто с ним не разговаривает? — спросила Камилла.
— А это бесполезно. Он людей не любит.
По знаку мэра люди разом затушили сигареты, завели моторы, забрались вместе с собаками в машины. Захлопнулись дверцы, и охотники тронулись в путь. Площадь окутало облако едкого дыма, а потом все исчезло.
— Интересно, они и вправду собираются его только поймать, и все? — с сомнением протянула Люси, положив руки на стойку.
Камилла снова промолчала. Она все еще не могла определиться так же четко, как это делал Лоуренс. Со стороны казалось, что волков надо защищать, всех без исключения. На деле выходило, что все не так просто. Пастухи боялись оставлять стада на летних пастбищах, овцы стали приносить меньше ягнят, нападения участились, фермеры завели множество сторожевых собак, дети больше не гуляли в горах, как раньше. Однако Камилле не нравились войны, ей не нравилось, когда истребляют живых существ, а облава была первым шагом к этому. Она представила себе одинокого волка, подумала, что хорошо бы внушить ему чувство опасности, как бы предупредить: беги, прячься, живи своей жизнью, приятель. Вот если бы эти серые лентяи могли удовольствоваться сернами из заповедника! Так нет же, они нашли более легкую добычу, и разыгралась трагедия. Пойти бы сейчас домой, запереться, сосредоточиться на работе. Хотя сегодня Камилле явно было не до музыки.
Значит, нужно заняться ремонтом сантехники. Пожалуй, это выход.
У нее накопилось несколько невыполненных заказов: нужно поменять смеситель в табачном магазине, починить газовую колонку, которая грозила взорваться всякий раз, как ее включали, — по местным меркам, история серьезная, — а еще прочистить слив тут, в кафе.
— Займусь-ка я этим сливом, — задумчиво произнесла Камилла. — Сейчас, только за инструментами схожу.
К восьми часам вечера никто еще с облавы не вернулся, и это наводило на мысль, что зверь задал охотникам непростую задачку. Камилла уже заканчивала работу, закрепила последнюю деталь на старой газовой колонке, отрегулировала давление. Ждать оставалось еще больше двух часов. Потом стемнеет, охотникам придется возвращаться и отложить облаву до следующего утра.
Камилла устроилась на скале из окаменевшей лавы, возвышавшейся над деревней, и стала следить за дорогой. На еще теплом от дневного солнца камне она разложила хлеб и сыр и принялась медленно, чтобы убить время, есть, отщипывая кусочек за кусочком. Около десяти часов площадь заполнилась машинами, захлопали дверцы, мужчины неловко выбрались наружу, уже не такие возбужденные, как утром. По их вялой походке и бесцветным голосам, по жалобному поскуливанию усталых собак Камилла поняла, что затея с облавой провалилась. Зверь всех перехитрил. Камилла мысленно послала ему поздравительную телеграмму. Живи своей жизнью, приятель.
Только тогда она решила вернуться домой. Прежде чем включить синтезатор, она позвонила Лоуренсу. В заповедник охотники не заходили, Сибелиус неизвестно где, равно как и его братец, Красс Плешивый. В первый день войны обе противоборствующие стороны решили держать марку.
Но игра еще не окончена. Облава возобновится завтра на рассвете. А послезавтра, в субботу, в выходной день, народу будет в пять раз больше. Лоуренс решил остаться наверху, в горах.
Прежде чем наступил воскресный покой, два последних дня недели начинались с утренней суматохи, проходили в напряжении и заканчивались в угрюмом молчании. В субботу после полудня Камилла, не выдержав, сбежала из деревни и отправилась пешком к Камню святого Марка, который, как гласила молва, излечивал от бессилия, бесплодия и любовных неудач, — нужно только было правильно на него сесть. Касательно последнего пункта, видимо слишком деликатного, Камилле не удалось получить внятных объяснений. Впрочем, если этот камень может решать столь сложные проблемы, он уж наверняка сумеет справиться с ее плохим настроением, сомнениями, тоской и отсутствием музыкального вдохновения, — ведь это не что иное, как вторичные проявления бессилия.
Камилла взяла с собой окованную железом тяжелую палку и «Каталог профессионального оборудования и инструментов». Она любила листать это издание в особые моменты: за завтраком, за чашечкой кофе или просто когда настроение грозило испортиться всерьез и надолго. Кроме этого каталога, Камилла читала то же, что и все нормальные люди.
Эта любовь к разного рода инструментам и технике раздражала Лоуренса, однажды он недрогнувшей рукой выбросил в мусорное ведро каталог вместе с рекламными проспектами и буклетами. Довольно и того, что Камилла ремонтирует сантехнику, но ведь она зарится на оборудование для других слесарных работ. Камилла вытащила слегка запачканный каталог из ведра и не стала выяснять отношения. Лоуренс возлагал на женщин слишком большие надежды, из-за чего, как это ни парадоксально, вынужден был мириться с их многочисленными недостатками: он считал, что они стоят на высшей ступени мироздания, могут повелевать сферой бессознательного и призваны облагородить мужчин, которые находятся на низком, примитивном уровне развития. Он хотел видеть женщин возвышенными, а не банальными, он полагал, что они почти бестелесны и ни в коем случае не прагматичны. «Каталог профессионального оборудования и инструментов» плохо вписывался в эти идеальные представления. Камилла признавала право Лоуренса на мечты, но также считала своим законным правом любить всякие инструменты, «как любой придурок», если процитировать Сюзанну.
