— А в то, что в округе полно дохлых овец, он тоже не верит?
— В это он, конечно, верит. А в зверя — нет.
Камилла недоуменно пожала плечами:
— И во что же он тогда верит?
— Он верит в то, что это человек.
Камилла выпрямилась, тряхнула головой.
— Человек? Душит овец? А как же следы зубов?
Лоуренс поморщился: Камилла не увидела, но почувствовала это.
— Тот человек считает, это оборотень.
Снова воцарилось молчание, потом Камилла положила руку на плечо канадца.
— Оборотень? — переспросила она, инстинктивно понизив голос, словно это слово нельзя было произносить громко, потому что оно могло навредить. — Оборотень? Ты хочешь сказать, сумасшедший?
— Нет, оборотень. Тот человек считает, что это настоящий оборотень.
Камилла внимательно всматривалась в лицо Лоуренса, желая понять, не издевается ли он над ней. Но канадец выглядел совершенно невозмутимым.
— Ты хочешь сказать, что имеешь в виду тех, с кем ночью происходят превращения: у них вырастают когти, клыки, тело покрывается шерстью, да? Ты говоришь о тех, кто после этого сразу мчится жрать кого ни попадя, а на рассвете прячет шерсть под пиджаком и идет на работу?
— Именно так, — серьезно произнес Лоуренс. — Я говорю об оборотне.
— И у нас тут якобы завелся оборотень?
— Да.
— И он еще зимой начал убивать овец?
— По крайней мере, убил десятка два за последнее время.
— А ты-то сам в это веришь? — с сомнением спросила Камилла.
Лоуренс пожал плечами, чуть заметно усмехнулся:
— God. Конечно, нет.
Камилла встала, улыбнулась, взмахнула руками, словно желая разогнать тьму.
— И кто же тот чокнутый, который тебе это сказал?
— Сюзанна Рослен.
Потеряв дар речи, Камилла не отрываясь смотрела на канадца, по-прежнему невозмутимо сидевшего на ступеньке со шлемом в руке.
— Лоуренс, это правда?
— Правда. В тот вечер, когда ты чинила что-то в туалете. Она сказала, что это оборотень, чертов придурок, заливший кровью целый район. Поэтому у него зубы не такие, как у нормальных волков.
— Это Сюзанна сказала? Ты действительно имеешь в виду Сюзанну?
— Да. Толстуху.
Камилла, вконец раздавленная, замерла, безвольно свесив руки.
— Она сказала, — продолжал Лоуренс, — что этого чертова оборотня… — он на секунду замолчал, подбирая слово, — разбудили волки, вернувшиеся сюда, и что теперь он прикрывается ими, чтобы скрыть свои преступления.
— Но Сюзанна же не сумасшедшая, — пробормотала Камилла.
— Ты сама знаешь, она совершенно чокнутая.
Камилла не ответила.
— Ты ведь сама это знаешь, — снова заговорил Лоуренс. — Я тебе еще не все сказал, — добавил он.
— Может, зайдем в дом? — попросила Камилла. — Я замерзла, совсем замерзла.
Лоуренс посмотрел на нее и рывком поднялся на ноги, словно только что заметил, как неприятны Камилле его слова. Девушка любила толстуху. Лоуренс обнял ее, погладил по спине. Ему доводилось слышать столько нудных историй о старухах, обернувшихся медведицами-гризли, о медведицах, превратившихся в снежных куропаток, о куропатках, в которых вселились неприкаянные человеческие души, что все эти басни до смерти ему наскучили. Человек всегда враждовал с дикой природой. А здесь, в крохотной Франции, люди и вовсе от нее отвыкли. Да к тому же Камилла так любит толстуху.
— Пойдем в дом, — тихонько сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.
Камилла не стала зажигать свет, чтобы не пришлось снова вытягивать из Лоуренса каждое слово. Взошла луна, и все было видно. Камилла забралась с ногами в старое плетеное кресло, обхватила руками колени. Лоуренс открыл банку винограда в водке, положил десяток ягод в чашку, подал Камилле. Нацедил себе немного водки.
— Может, напьемся? — предложил он.
— Этой банки нам не хватит.
Камилла съела ягоды, бросила косточки на дно чашки. Она могла бы выплюнуть их в камин, но Лоуренс был против того, чтобы женщина плевалась косточками в камин, ведь она должна быть выше мужчин с их грубыми манерами и привычкой постоянно плеваться.
— Поверь, меня огорчает эта история, — проговорил он.
— Наверное, Сюзанна начиталась африканских сказок, — устало предположила Камилла.
— Все может быть.
— В Африке есть оборотни?
Лоуренс развел руками:
— Думаю, есть. Только там люди, наверное, превращаются не в волков, а в гиен или шакалов.
— Что ты еще мне хотел сказать?
— Она знает, кто он.
— Оборотень?
— Да.
— Скажи кто.
— Массар, парень, работающий на бойне.
— Массар? — воскликнула Камилла. — Господи, почему именно Массар?
Лоуренс смущенно потер щеку.
— Не молчи, — приказала Камилла.
— Потому что у него не растут волосы на лице и на теле.
Камилла твердой рукой протянула пустую чашку, и Лоуренс положил ей еще ягод.
— Что это значит — не растут волосы на теле?
— Ты видела этого типа?
— Да, один раз.
— У него действительно безволосая кожа.
— Я что-то не пойму. — Камилла помрачнела. — У него на голове растут волосы, как у тебя и меня. Челка весь лоб закрывает.
— Я имею в виду не это: у него нет волос ни на лице, ни на теле.
— Ты хочешь сказать: на ногах, на руках, на груди?
— Да, кожа у парня гладкая, как у младенца. Я, конечно, его не рассматривал, но мне показалось, что он даже не бреется.
Камилла прикрыла глаза, пытаясь представить себе Массара, когда он стоял тем утром, прислонясь к фургону. Она вспомнила, как ее удивили его белоснежные руки и лицо, он выглядел особенно странно рядом с другими, смуглыми охотниками. Да, может, у него действительно безволосая кожа.
— И что? — с сомнением произнесла она. — Что с того?
— Вижу, ты не очень разбираешься в оборотнях, да?
— Разумеется, не разбираюсь.
— И не сумеешь распознать его при свете дня.
— Нет. А по каким приметам я должна узнать его, беднягу?
— По этой примете. У оборотней нет волос на теле. А знаешь почему? Потому что они у него внутри.
— Ты что, шутишь?
— Почитай старые книги твоей еще более старой, съехавшей с катушек страны. Увидишь. Там так и написано. Большинству людей, живущих в сельской местности, хорошо это известно. И толстухе в том числе.
— Сюзанне.
— Сюзанне.
— И им известно также про этот фокус с волосами?
— Это вовсе не фокус. Это знак, которым отмечены оборотни. Другого нет. У него волосы внутри, потому что это человек наизнанку. Ночью он выворачивает себя налицо, и тогда шерсть оказывается снаружи.
— Значит, выходит, что Массар — что-то вроде шубы, вывернутой наизнанку?
— Да, если тебе так больше нравится.
— А зубы? Они у него тоже… двусторонние? Куда он их прячет днем?
Лоуренс поставил рюмку на стол и повернулся к Камилле.
— Ну что ты так разволновалась, Камилла? Это ни к чему. Bullshit. Это же не я придумал, это сказала толстуха.
— Сюзанна.
— Сюзанна.
— Да, ты прав, — признала Камилла. — Прости меня.
Камилла встала, вытряхнула остатки винограда в чашку. Если есть не торопясь ягодку за ягодкой, можно постепенно расслабиться, хотя бы физически. «Пьяный» виноград приготовила Сюзанна. В комнате за кухней хозяйка Экара гнала водку из виноградных выжимок — жгучую воду, как называла ее Сюзанна, и количество этого крепкого напитка сильно превышало «предельную норму», установленную законом для владельцев виноградников. «Плевать я на нее хотела, на эту норму», — не раз говорила Сюзанна. Впрочем, ей никогда не было дела ни до каких норм, ограничений, налогов, квот, пошлин, страховок, инструкций, сроков годности и тому подобного. Ее управляющий Бютей следил за тем, чтобы хозяйственная деятельность в Экаре не выходила слишком далеко за рамки гражданского законодательства, а Полуночник — за тем, чтобы не было претензий со стороны санитарной инспекции. Камилла спрашивала себя, каким образом Сюзанна, которой переступить через общепринятые правила — все равно что лужу перешагнуть, могла присоединиться к тем, кто распускает упорные, а потому особенно опасные слухи об оборотне. Камилла завинтила крышку на опустевшей банке и прошлась по комнате, крепко сжимая в руке чашку. Разве что Сюзанна решила отныне придерживаться собственных правил, поскольку принимала в штыки законы общества. Создать свои правила, свои законы, дать свое объяснение событиям. Когда все местное население, сплотив ряды, ринулось ловить зверя, Сюзанна Рослен, противница всякого единомыслия, предпочла держаться в стороне. Она бросала вызов общности мнений, следовала иной логике — какой угодно, лишь бы не той, которой придерживались остальные.
— Она свихнулась, — подытожил Лоуренс, словно прочитав мысли Камиллы. — Она не от мира сего.
— Как и ты. Ты ведь живешь в снегах, бок о бок с медведями.
