Ехал домой я быстро, смело и безразлично к последствиям лавируя между машинами, и даже хотел было проскочить на красный сигнал светофора, но в последний миг удержался, осознавая, что лучше приехать на две минуты позже, чем не приехать вообще.
Руслана дома не было. Кровать его стояла незаправленной, край смятого одеяла свисал до пола. Одежды, в которой он обычно играл в футбол, видно не было. Не нашел я и его старых, предназначенных для битья о футбольный мяч кроссовок. Но сам мяч был здесь — он сиротливо лежал на нижней полке шкафа в прихожей. Я с надеждой ухватился за мысль, что друзья его могли взять свой, но это была очередная уловка для самоуспокоения, потому что Руслан почти всегда брал мяч — лишним не будет. «Может, он и не в футбол пошел играть!» — подумал я, и, подойдя к окну, принялся высматривать сына во дворе.
Но залитый июльским солнцем двор был пуст. Лишь старуха из соседнего подъезда, известная своим зловредным характером и черноротостью, проковыляла, раскачиваясь из стороны в сторону на ревматических ногах, по направлению к магазину.
Я торопливо перешел к другому окну и снова весь превратился в зрение, но и здесь Руслана не увидел. Они вполне могли играть неподалеку, вне области оконного обзора, и я уже собрался было идти вниз. Остановившись на пару секунд посреди гостиной, я стал думать, где еще он может гонять с друзьями. На ум мне пришла заросшая бурьяном площадка возле котельной, у ворот которой обычно собиралась целая свора бродячих псов. Пацаны, в конце концов, могли отправиться куда угодно и без мяча, и где ж его теперь искать. Я нерешительно двинулся к входной двери, но тут раздался телефонный звонок. От неожиданности я вздрогнул и застыл в коридоре, как соляной столб, потом развернулся и обреченно побрел обратно. Я был уверен, что сейчас звонить мне может только один человек.
— Не веришь, значит, мне, — раздался в трубке знакомый голос. — Знаю, что не веришь, поэтому и звоню. Не бегай, не ищи, не трать напрасно сил, они понадобятся тебе для другого. Ты знаешь, для чего.
— Послушай, ты… — захлебнулся я злобой, — да кто ты такой? Ты перешел все границы… Если с Русланом что-нибудь случится…
— И что ты сделаешь, если случится? Да ни хрена! Поэтому закрой свою пасть! Можешь пометаться немного, если приспичило, а потом успокойся и выполняй задание, которое я тебе дал. Какой ты тяжелый на подъем, какая ты размазня! А время идет. Побыстрее вправляй себе мозги и начинай работать. Пойми, наконец, что другого пути нет, как взяться за голову и добывать деньги. Поверь — придет время, все утрясется, ты станешь другим, и будешь жить настоящей жизнью! Не я, в конце концов, виноват, что тебе требуются такие сильные стимулы.
— Где Руслан? Он у тебя? Позови его к телефону. Слышишь или нет? Я хочу убедиться, что он жив-здоров. Если не позовешь — я не буду ничего делать из того, что ты выдумал!
— А убедишься — будешь?
— Сначала я хочу поговорить с сыном.
— Привет, папа, — раздался вдруг в трубке звонкий и радостный голос Руслана.
— С тобой все в порядке?
— Конечно, все в порядке. Слушай, тут у дяди такая компьютерная система!
— Он никакого вреда тебе не причинил? Тебя силой увезли, скажи?
— Да нет! Почему силой? Он сказал, что твой друг, и ты сам об этом его попросил, что это такая игра.
— Руслан, послушай меня внимательно. Делай все, что тебе говорят, не спорь с ним и не зли его, чтобы он ничего тебе не сделал…
— Да ничего он мне не сделает, что ты такое придумал! Он же твой друг! Он сказал, что и заниматься будут со мной, английским и математикой, а я не хотел — ведь сейчас каникулы. Но тут такая игровая система занятий, что мне интересно!
— Ладно, Руслан, ладно, скоро мы заберем тебя оттуда.
— Да не спеши, я же говорю, что здесь все супер!
— Руслан, послушай меня. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай только да или нет, хорошо? Скажи мне, сколько ему лет, этому дяде, тридцать или пятьдесят? Говори только да или нет. Тридцать?
— Нет.
— Пятьдесят?
— Не знаю, наверное.
— Хорошо. Он высокого роста?
— Нет.
— Низкого?
— Нет.
— Там, где вы находитесь — это частный дом или многоэтажка? Частный?
— Ну, прямо Шерлок Холмс! Никак не угомонишься. Когда до тебя дойдет, наконец, что все серьезно! Когда ты начнешь действовать и жить, как волевое существо, а не переполняемая эмоциями горилла? Все уже сказано, условия поставлены, и менять их никто не будет, ни при каких обстоятельствах. Мой тебе совет: расслабься, полежи, а потом — действуй, вместо того, чтобы метаться и тратить время. Все, выполняй задание. Он отключился.
Я бросил трубку на журнальный столик. Руки мои подрагивали, лицо заледенело от злобы. «Так ему там хорошо, — прошептал я, — это хорошо, хорошо». И ревность оттого, что сыну лучше у какого-то мерзавца, выкравшего его, чем дома, вдруг затопила меня. «И компьютерная система там есть у него, и еще черт знает что. Как он увез его? Он или они? Наверняка есть сообщники. Он сказал, что силой никто его не увозил. Что это за чертовщина — гипноз, психология? Что это творится такое?»
Взгляд мой лихорадочно блуждал по комнате. Я посмотрел на мебельную стенку, симпатичную стенку, которой было уже лет десять, и жена как-то уже твердила в своей раздражённо — пренебрежительной манере о том, что пора бы ее поменять. Глянул на потолок, оклеенный светлыми обоями, не скрывавшими неровностей бетонных плит. Посмотрел на компьютер, исправно работавший, но далеко не новой модели, и снова подумал, что «у той сволочи» и компьютерная система, и… «О чем это я, черт возьми», — одернул я себя, и только сейчас почувствовал духоту.
Первым побуждением моим было отчаянно рвануть у горла рубашку, приличную светлого тона рубашку, которая мне шла, — у нее была расстегнута только верхняя пуговица. Мои пальцы уже вцепились в воротник с целью дернуть и оторвать пару пуговиц, но в последний момент я остановился. Я ведь собрался куда-то идти, что-то делать, чтобы найти сына и вызволить его из того пока сладкого плена. Мне хотелось рвать и метать, добиваясь цели, но для этого в условиях так называемой цивилизации рубашку желательно было иметь целую, да еще и выглаженную, и брюки требовались соответствующего вида, и туфли. И физиономия должна быть выбрита, и на ней, на физиономии, будет уместна улыбочка, несмотря на кошмар, воцарившийся в душе, — или в данном случае неуместна? Ну, улыбочка — это ладно, улыбочка, может, и необязательна, но все остальное надо, иначе тебя примут за гражданина без определенного места жительства, к которому отношение не лучше, чем к запаршивевшей приблудной псине.
Дежурный, выслушав и внимательно изучив паспорт, предложил писать заявление. Но тут же, что-то вспомнив, куда-то позвонил и направил меня на второй этаж, к следователю. Следователь, худощавый, среднего возраста, со странно свернутой набок переносицей, подозрительно взглянул на меня и небрежно указал пятерней на стул, не проронив при этом ни звука. От этой небрежности я почувствовал себя подозреваемым, а не человеком, явившимся поведать о чудовищном преступлении. Я уселся и нетерпеливо поерзал, пытаясь привлечь внимание. Краем глаза уловив ёрзания, следователь сказал: «Сейчас, сейчас». Произнес он это протяжно, скрипучим голосом, и даже со слегка угрожающей интонацией: сейчас, мол, я покажу тебе кузькину мать, дай только срок. И срок он сам определил немалый — минут десять (как показалось мне) он перебирал и изучал на столе бумаги, пока я молча и покорно ждал.
— Послушайте, у меня срочное дело, — не выдержал я наконец.
Следователь едва слышно хмыкнул — знаем мы, мол, ваши срочные дела. Много вас тут таких, важных персон, околачивается, и у всех дела первостепенной важности.
— Сейчас, сейчас, — с такой же угрожающей интонацией выдал он.
— У меня сына похитили, — с напором заявил я, чувствуя разгоравшееся желание устроить скандал.
— А-а… да, да, — произнес следователь и отложил, наконец, бумаги в сторону.
— Что — да? Вы что-нибудь об этом знаете?
— Откуда же мне знать? Рассказывайте все по порядку. Фотография сына есть? Как зовут, сколько лет, когда пропал. Вот, пишите заявление.
Я вынул из барсетки фотографию годичной давности и протянул ее. Он едва взглянул на нее и бросил на стол. Я вкратце поведал о звонках незнакомца. Я не был уверен, говорить ли об осведомленности звонившего обо всех мелочах моей интимной жизни, но все произошло будто само собою — я рассказал обо всем.
— Ага, — многозначительно выдал следователь, с интересом и неизменной подозрительностью поглядывая на меня. — Значит, даже интимные подробности он знал.
— Как это понимать, я не знаю, — я пожал плечами.
— На курсах, вы говорите, был другой человек.
— Да, и голос, и манеры… он совсем не производил такого впечатления.
