Рейнер подошел поближе к официанту.
– Кто эта леди?
Но человек лишь пожал плечами и с мимолетной испанской улыбкой сказал:
– Смелее вперед – и она ваша.
Рейнер не стал сразу заговаривать с нею, так как надеялся, что она пришла сюда для встречи и он сможет увидеть еще кого-нибудь с одной из сорока двух фотографий. Теперь же он был просто в недоумении: на столе перед женщиной стоял бокал, но в течение часа она не прикоснулась к нему, не выкурила ни одной сигареты, не развернула никакого журнала.
Жизель Видаль уставилась в открытую дверь, словно загипнотизированная несущейся водой. Она не смотрела на Рейнера, но иногда, переводя взгляд с потопа за дверьми на женщину, он успевал заметить движение головы, будто она поспешно отводила глаза.
Он никогда не смог бы забыть ее лицо или позу, в которой она сидела. Если бы ее портрета не было среди фотографий, он все равно был бы рад попасть сюда и смотреть на нее, так же, как сейчас.
Где-то в пяти тысячах миль отсюда, возможно, близ Парижа, лежал могильный камень с ее именем; конечно, она не могла знать об этом, хотя все же должна была.
Рейнер подошел к ней, неслышный за шумом дождя. Она удивленно посмотрела на него.
Он уселся, положил руки на стол, сцепив пальцы и, не отрывая от них взгляда, сказал:
– Не ожидал увидеть вас снова. – Рейнер умолк. Тщательно продуманная фраза должна была означать: «Я тоже был там».
За тот час, который Рейнер глядел на женщину и снова и снова прокручивал предстоящие действия в мозгу, он понял одну очень важную вещь. Пассажиры хотя и разделили друг с другом момент истины, должны были остаться незнакомыми между собой. Пилоты могли всего лишь окинуть девяносто три лица беглым взглядом, проходя из кабины в туалет. Ни экипаж, ни пассажиры не узнали бы друг друга, доведись им нормально приземлиться и попасть в здание аэропорта.
На ее прекрасное лицо, конечно, глядели бы больше, чем на большинство других, но в салоне, похожем на трубу, никто не мог беспрепятственно подолгу разглядывать ее.
Его собственное лицо было ничем не примечательно; о нем сказали бы только «англичанин». Она не узнала бы его даже в таможне после нормального приземления. Тем более теперь.
– Кто вы? – ее голос был низким, но Рейнер ясно слышал его, несмотря на шум дождя.
Он ожидал услышать более сильный французский акцент. Собираясь подойти, он думал, не стоит ли обратиться к ней по-французски и назвать по имени: мадемуазель Видаль; но это грозило слишком сильно раскрыть карты. Лучше на некоторое время остаться незнакомыми.
– Мы не знаем, кто из нас кто, не так ли? – с улыбкой сказал он. – Это так опасно.
Ее неприступный вид сложился давно и стал частью внешнего облика; пальцы лежавших на столе рук сцепились и напряглись.
– Вы следили за мной? – резко спросила она.
– Все мы следили друг за другом, ведь правда? Или вы лишились памяти, когда это произошло? Все было так впечатляюще.
Рейнер видел, что она стиснула руки, пытаясь справиться с дрожью; губы женщины дергались, будто она не доверяла себе и пыталась найти правильные, неопасные слова. Если бы он наблюдал за ней не так внимательно, то мог бы обмануться ее внешне спокойным видом: Жизель твердо смотрела ему в глаза и не сменила позы с того момента, как он сел рядом с ней. Он понял, что ей, возможно, приходилось делать такие усилия в течение двух лет; но все же она сидела здесь по часу, даже не выкурив сигареты. Он выстрелил наудачу и попал в цель:
– Скоро я покину эту страну.
– Как?
Вопрос резанул ему слух. Значит, они были здесь в плену?
– Это еще не точно, – ответил Рейнер, слегка улыбнувшись, чтобы она не подумала, что он скрывает от нее правду.
– Когда вы уезжаете?
– Это еще не точно, – повторил Рейнер и понял странную вещь: ему больше не хотелось уехать из этого адского места. Ее «когда вы уезжаете?» опечалило его и вызвало всплеск эмоций.
– Думаю, вы и сами пробовали, – небрежно сказал он.
Он не знал, в чем была ошибка, но этим вопросом мгновенно превратил ее во врага. Глаза женщины стали холодными, а голос прорезался сквозь шум дождя:
– Я никогда не пробовала. Я совершенно не хочу уезжать.
– Вы когда-нибудь раньше видели мое лицо? – спросил Рейнер.
– Нет.
– Тогда чего же вы боитесь?
– Я не боюсь. В этом городе никто не станет иметь дела с незнакомцем… со шпионом. – В последнем слове слышалось глубокое презрение; Рейнер подумал, что оно было вызвано вспышкой гнева, а не являлось обдуманным оскорблением, поскольку она добавила: – Может быть, вы и не шпион…
– Мир круглый, – ответил он, – и очень маленький.
Она вновь посмотрела на дверь – там сквозь шум дождя донесся похожий на выстрел звук захлопнувшейся дверцы автомобиля. Женщина встала настолько поспешно, что ее бокал зашатался, упал и разбился, пока она не оборачиваясь шла между островками желтого света. В бар вошел мужчина и снял шоферскую фуражку. Жизель Видаль приостановилась, ожидая, пока он расплатится с барменом, а затем вышла. Она медленно шла даже по тротуару, где поток воды, конечно, сразу же насквозь промочил ее туфли. Шофер обогнал ее, распахнул дверь «мерседеса», женщина села и сразу же тронула машину с места.
Рейнер подошел к дверям и успел заметить номер белого микроавтобуса, двинувшегося вслед за «мерседесом». Он записал его, а рядом по памяти записал номер машины, на которой приехала Жизель.
Он вернулся и сел на прежнее место. Один из официантов вытер пролитый коктейль и собрал мелодично звеневшие осколки стекла. Казалось, будто он трогает струны какого-то инструмента, лежащего в тени на полу.
Когда аромат ее духов улетучился, Рейнер вышел из ресторана и пошел пешком в гостиницу, держась под черными облаками древесных крон; его ноги почти по щиколотку погружались в воду.
Он обнаружил сотрудника службы безопасности авиакомпании Уиллиса в гостинице, когда тот у стойки портье отправлял письмо. Портье облизывал марку нового выпуска, с портретом президента Икасы.
Уиллис сказал по-испански:
– Вам повезло – страну возглавляет такой человек, как ваш президент.
– Очень повезло, сеньор. – Портье пришлепнул марку кулаком, чтобы она получше приклеилась.
– Привет, Уиллис, – окликнул Рейнер.
Сотрудник службы безопасности посмотрел на его промокший до нитки костюм и криво улыбнулся.
– Забыли зонтик?
Они обменялись рукопожатием. Уиллис был высоким, тощим и сутулым человеком с устремленными куда-то вверх маленькими глазками. Казалось, что он все время разглядывает невидимую стену и не может решить, стоит ли ему влезть на нее и посмотреть, что же за ней находится. На плаще Уиллиса было всего несколько больших мокрых пятен от дождя: должно быть, он приехал сюда от причала гидросамолета на такси.
– Давайте выпьем, – предложил Рейнер, и они сели под лампой в углу зала. Уиллис передал ему письмо от председателя.
«Со всех точек зрения, Вы просто великолепно справились там с делами, и мы решили – как видите – послать Уиллиса, чтобы он принял от Вас эстафету. Пожалуйста, возвращайтесь ближайшим удобным рейсом. Я буду ожидать Вашего возвращения, чтобы выразить мою искреннюю благодарность за отличную работу, которую Вам удалось проделать в условиях, которые, как мне известно, были чрезвычайно тяжелыми».
Это казалось вполне естественным. Его оторвали от обычных обязанностей в лондонском аэропорту, исполнение которых доставляло ему удовольствие, и послали на экватор в жаркий сезон для охоты за химерами, причем в страну, которую он, как было известно, вообще терпеть не мог. Несколькими днями раньше он радостно помахал бы этим письмом над головой и бросился бы упаковывать чемоданы.
Даже благодарность была высказана в письме не случайно: эти слова, скорее всего, продиктовал сам Гейтс, уговоривший его приехать сюда.
– Я сдаю вам дела, – сказал он Уиллису, – впрочем, это вы, наверно, уже знаете.
– Да. Но вы не кажетесь от этого счастливее. – Уиллис глядел поверх него куда-то под потолок.
– Я слегка промок. – Рейнер положил письмо на стол. – Если не возражаете, я пойду в номер и попытаюсь отжать из себя воду.
За пятнадцать минут, которые потребовались, чтобы принять душ и переодеться в сухую одежду, он успел подумать. Когда Рейнер вновь вышел в холл, Уиллис изучал большой план города, висевший на стене.
– Это здесь? – спросил Уиллис, ткнув длинным бледным пальцем в карту.
– Да. Бар Вентуры.
– А где Марш ловил свою рыбу? – Он не упомянул название или имя Эль Анджело, так как в двух шагах находился портье.
– Здесь.
– Хорошо. Где мы можем поговорить?
– Если соблюдать осторожность, то прямо здесь.
– Хорошо. – Они снова сели, и Рейнер обнаружил, что его раздражает профессиональный подход этого человека и его интонации: «Здесь болит? Да? Хорошо!». Он мог бы потерять часть своего спокойствия завтра, поднимаясь под лучами здешнего солнца по бесконечной лестнице к Вентуре.
