В сети, расставленные полицией вокруг места преступления сразу же после находки тела, попалось великое множество граждан обеих рас, обоих полов и всевозможных возрастов, измученных жарой, возбужденных, напуганных и имеющих виноватый вид. Однако никто из них не вызвал подозрений у Эллери. Допросы заняли целую ночь. В конце концов у измученной многочасовым бедламом полиции остались только две сомнительные рыбешки — белая и черная. Белая была двадцатисемилетним безработным джазовым трубачом, которого обнаружили лежащим на траве и курящим сигарету с марихуаной; черная — тощим и низкорослым мужчиной средних лет, торговавшим газетами. Обоих тщательно обыскали, но это не дало никаких результатов. Негра отпустили, когда нашлись свидетели, подтвердившие его алиби на возможный период совершения преступления и на час до него. При этом все, кто помнил «Черные иды», облегченно вздохнули. Белого музыканта препроводили в Главное управление для продолжения допроса. Но, как заметил инспектор Квин, это было почти безнадежно. Если бы трубач был Котом, то он должен был находиться в Нью-Йорке 3 и 22 июня, 18 июля, 9 и 19 августа, а трубач утверждал, что уехал из города в мае и вернулся только пять дней назад. Он заявил, что работал на роскошном лайнере, совершавшем кругосветное плавание, и описал корабль, капитана, эконома, других музыкантов оркестра, а особенно подробно — некоторых пассажиров, относящихся к прекрасному полу.
Пришлось подойти к делу с другого конца и как следует заняться жертвой, о которой удалось узнать только самое лучшее.
Битрис Уилликинс была видным членом негритянской общины, принадлежащей к абиссинской баптистской церкви и проявляющей активность в самых различных областях. Она родилась и выросла в Гарлеме, получила образование в университете Хауарда[30], работала в агентстве по улучшению условий жизни детей, причем ее деятельность протекала исключительно среди постоянно дискриминируемых юных правонарушителей Гарлема.
Битрис писала статьи по социологии в «Журнал негритянского образования» и стихи в «Филон». Иногда ее заметки появлялись в «Амстердам стар ньюс», «Питтсбург курьер» и «Атланта дейли уорлд».
Все знакомства Битрис Уилликинс не вызывали подозрений. Ее друзьями были черные педагоги, социологи и писатели. Правда, по работе ей приходилось бывать от Черной Богемии до Сан-Хуан-Хилл; она часто контактировала с торговцами наркотиками, сводниками и проститутками; встречалась с пуэрториканцами, неграми-мусульманами и иудеями, выходцами из французской колониальной Африки, темнокожими мексиканцами и кубинцами, китайцами и японцами. Но Битрис появлялась среди них как друг и целитель, и ей никогда не причиняли вреда. Полиция Гарлема знала ее как стойкую защитницу юных правонарушителей.
— Она была борцом, но не фанатиком, — сказал инспектору местный полицейский. — Я не знаю никого в Гарлеме — черного или белого, — кто бы не уважал ее.
В 1942 году Битрис обручилась с молодым врачом-негром по имени Лоренс Кейтон, но он вступил в армию и погиб в Италии. Смерть жениха, очевидно, поставила точку в личной жизни девушки; больше не было никаких свидетельств о ее близком знакомстве с мужчинами.
Инспектор отвел в сторону негра-лейтенанта, тот кивнул и подошел к скамье, на которой рядом с Эллери сидел отец девушки.
— Папаша, кто, по-вашему, убил Битрис?
Старый негр что-то пробормотал.
— Что-что?
— Он говорит, — объяснил Эллери, — что его зовут Фредерик Уилликинс и что его дед был рабом в Джорджии.
— О'кей, папаша, но с каким мужчиной она гуляла? С белым?
Старик напрягся. Было видно, что он борется с собой. Наконец Уилликинс, словно змея, отвел назад свой коричневый череп и плюнул.
Негр-детектив нагнулся и вытер слюну с ботинка.
— Очевидно, папаша считает, что я дважды его оскорбил.
— Но нам важно выяснить. — Инспектор направился к скамье.
— Лучше позвольте мне, инспектор, — сказал детектив, — а то он плюнет и в вас. — Он склонился над стариком. — Ладно, папаша, ваша дочка была единственной девушкой на миллион. Но вы же хотите наказать того, кто ее прикончил, верно?
Старик опять забормотал.
— По-моему, лейтенант, — расшифровал Эллери, — он говорит, что все в руках Божьих.
— Только не в Гарлеме, — усмехнулся лейтенант. — Постарайтесь вспомнить, папаша. Ваша дочь знала кого-нибудь из белых?
Старик не ответил.
— Кто он, папаша? — настаивал негр-лейтенант. — Как он выглядел? Битрис когда-нибудь рассказывала вам о своем белом дружке?
Коричневый череп снова отодвинулся.
— Поберегите слюну, — посоветовал лейтенант. — Слушайте, папаша, я хочу получить ответ только на один вопрос. У Битрис был телефон? Ей когда-нибудь звонил белый мужчина?
Потрескавшиеся губы скривила горькая усмешка.
— Если бы она путалась с белым, я бы убил ее собственными руками. — Он съежился в углу скамьи.
— Это уже интересно!
Но инспектор покачал головой:
— Ему не меньше восьмидесяти, лейтенант. И посмотрите на его руки — они изуродованы артритом. Он не смог бы задушить даже больного котенка.
Эллери поднялся.
— Здесь нам больше ничего не узнать. Я нуждаюсь в нескольких часах сна, папа. И ты тоже.
— Иди домой один, Эллери. Если я смогу, то прилягу на койке наверху. Где ты будешь вечером?
— В Главном управлении, — ответил Эллери. — Погляжу на твою картотеку.
* * *
Утром 27 августа Кот появился на прежнем месте редакторской полосы «Нью-Йорк экстра», продолжая пугать читателей. Однако бизнес сильно посодействовал, и уже к вечеру начальник отдела распространения «Экстра» получил премию, причина которой стала ясна на следующее утро. В этом выпуске Кот перекочевал на первую полосу — новое место оказалось настолько удачным, что к концу утра все экземпляры были проданы.
Словно отмечая новоселье, Кот помахивал новым хвостом.
Трюк был весьма изобретательный. На первый взгляд — подписи под рисунком не было — карикатура извещала о новой трагедии: над шестью пронумерованными хвостами возвышался гигантский седьмой. Читатель хватал газету и тщетно искал сообщение об очередном убийстве. Озадаченный, он возвращался к рисунку и видел, что исполинский хвост с номером семь образовывал не петлю, а вопросительный знак.
Во властных структурах мнения относительно того, какой именно вопрос символизирует знак, резко разошлись. 28 августа издатель «Экстра» в интересной телефонной беседе с мэром заявил тоном оскорбленной невинности, что вопрос, безусловно, заключается в том, намерен ли Кот потребовать новую жертву, и что он вполне логичен, высокоэтичен и вытекает непосредственно из имеющихся фактов. Мэр едко возразил, что ему, как и великому множеству ньюйоркцев, которые видели карикатуру и до сих пор беспокоят телефонных операторов мэрии и полиции, кажется, что вопрос поставлен грубо и определенно: «Кто станет седьмой жертвой Кота?» При этом он задан в вызывающем стиле, который не имеет ничего общего с этикой и которого он, мэр, мог скорее ожидать от оппозиционной газеты, не способной подчинить грязные политические интересы интересам общества. На это издатель ответил, что ему, мэру, виднее, так как у него самого рыльце в пушку. «Что вы подразумеваете под этим клеветническим замечанием?» — завопил мэр. Издатель объяснил, что не уступит никому в уважении к рангу главы нью-йоркской администрации, но всем известно, что назначенный мэром теперешний комиссар не в состоянии поймать даже бейсбольный мяч, не говоря уже об опаснейшем преступнике, и что если мэра так заботят интересы общества, то почему бы ему не назначить на высший полицейский пост кого-нибудь поумнее — тогда жители Нью-Йорка, возможно, снова станут спокойно спать по ночам. Более того, «Экстра» намеревалась опубликовать это предложение в завтрашней передовой статье — «в интересах общества, мистер мэр». После чего издатель положил трубку и углубился в отчеты о продаже газеты, читая которые он сиял от восторга.
Однако издатель рано радовался.
Когда мэр сердито нюхал зеленую гвоздику в петлице пиджака, комиссар сказал:
— Джек, если тебе нужна моя отставка…
— Не обращай внимания на эту газетенку, Барни.
— У нее множество читателей. Почему бы не опередить ее, прежде чем она завтра появится на улицах?
— Уволив тебя? Будь я проклят, если это сделаю! — И мэр задумчиво добавил: — Впрочем, я буду проклят, если и не сделаю этого.
— Вот именно, — согласился комиссар, закуривая сигару. — Я много думал о сложившейся ситуации. В этом кризисе, Джек, ньюйоркцам нужен герой — Моисей[31], который захватит их воображение и…
— И уведет их от проблемы?
— Ну…
— Слушай, Барни, что у тебя на уме?
