Она притронулась к алой ткани.
— Здесь их так много. Они ведь ей больше не понадобятся.
— Убирайтесь, — сказал я, однако взбешенным себя не чувствовал.
Кто-то послал ее сюда, и, если она из тех женщин, которым можно приказывать, нетрудно угадать все остальное.
— Послушайте, Бирс. Не будьте ханжой. Почему бы здесь кому-то не поселиться? Больше ведь и нет никого. Как думаете, кто платил за электричество, воду и газ? Кто вымыл некоторые предметы, чтобы они не пахли? Я. Вот кто. В большом доме нужна женщина.
Она дотронулась до моей руки, погладила ее. Почти нежно.
— Меня зовут Элис. Если позволите остаться с вами, не пожалеете.
— Вон, — сказал я, и сам услышал, как неуверенно это произнес.
Я чувствовал изнеможение после наркоза Мартина-медика и последующих событий. Я был жив, но не ощущал этого.
К тому же я не мог отвести от нее глаз. Тело девушки было так похоже на тело Мириам. Такое же тонкое, гибкое, как у гимнастки, и немного надломленное. Если бы и не видел ее лица, то мог бы представить…
— Вам нужно платье, — сказала она. — Возьмите.
Легко и непринужденно она нагнулась и через голову стащила алую тряпку, потянув вместе с ней и волосы. Затем встала передо мной, слегка ссутулившись. Рот искривился гневом и обидой.
Она сунула платье мне в руки. Я почувствовал мягкое прикосновение ткани, ощутил его свежесть, такую знакомую. Когда-то это была часть ритуала, начинавшегося и заканчивавшегося здесь. Иногда мне казалось, что в этой комнате мы будем жить вечно, заключив друг друга в объятия, не двигаясь, едва дыша, ощущая восторг людей, сделавшихся одним целым. Мы так много находили друг в друге, что ничто в мире за оконными ставнями больше не значило.
Я разжал руки. Платье скользнуло между пальцев и упало на пол. Она смотрела, как оно легко опустилось на старый ковер, затем подняла его осторожно и кинула на кровать. Взглянула на меня, изогнув стройное бронзовое тело, как в танце. У нее была маленькая грудь с темными, почти черными сосками. Треугольнику волос над длинными стройными ногами была придана геометрическая форма, напоминавшая изогнутый астрологический символ. В нижней части живота — тату в виде маленького красно-зеленого дракона.
Она погладила меня сквозь дешевые брюки, которые мне выдали в тюрьме.
— Думаю, здесь нужно поработать, — прошептала девушка без всякой уверенности.
«Почти застенчиво, — подумал я. — И неохотно».
Это не выглядело как предложение, даже если она подумала, что от нее чего-то ждут.
— У меня много работы, — сказал я, повернулся и пошел вниз по лестнице.
Прикосновение ее пальцев разрушило чары. Вместе с этим пришло воспоминание.
В саду было нечто важное.
Два из четырех прожекторов зажглись, словно маленькие серебряные солнца. Сад, огороженный с трех сторон высокими стенами, стал неузнаваемым.
Трава и сорняки на лужайке вымахали высотой по пояс. Шиповник задушил жимолость. Я увидел заросли колючек и белые цветы сорняков, клонившиеся к земле.
Широкая кривая тропинка из разбитого булыжника вела к стене, и старая деревянная дверь, выходившая на пустырь, была едва различима за сорняками и полевыми цветами. Затем — дерево. За ним не ухаживали более двадцати лет, и оно превратилось в монстра с тяжелыми ветвями, клонившегося на одну сторону под тяжестью зеленых яблок. Старый, кривобокий великан.
Несмотря на отсутствие ухода, все цвело и плодоносило. Оказывается, небрежение не всегда плохо.
Я услышал подле себя какой-то звук и оглянулся. Это была девушка, Элис. На ней были джинсы и дешевая футболка. Теперь она выглядела более естественно.
— Я сюда еще не заходила, — сказала она спокойно и остановилась подле меня. — Никогда не жила в доме с садом. Зачем он?
Я подошел к плодоносящей стороне дерева и снял два яблока. Они были такими же, как те первые, которые сорвала для меня Мириам. Зеленые с розовым бочком. Я протянул одно девушке. Она недоверчиво смотрела на меня. Я потер блестящую кожуру рукавом рубашки и откусил. Она сделала то же самое, не отрывая от меня глаз.
Они все еще немного пахли смогом. Вкус у них был не слишком кислый и не слишком сладкий. Я не был в претензии. Все же это лучше того, что я ел в Гвинете.
— Сады существуют для того, чтобы напомнить тебе: в мире есть что-то еще, кроме зданий, автомобилей и денег.
Она рассмеялась.
— В самом деле?
Воспоминание было ярким. Впрочем, это может подождать.
— Я бы хотел ключи, — сказал я.
Зеленые глаза сверкнули немного обиженно.
— Отдайте.
Ключи оказались у нее в кармане. Они были новыми, с ярлычком из мастерской, в которой их выточили.
— Вас прислал сюда черный мужчина? Стэплтон? Пожилой. Седеющие волосы. Под носом щетина?
Она кивнула.
— Его фамилии я не знаю, но похоже, что он. В таких случаях вопросов не задаешь. Я просто услышала, что им нужен человек, который устроил бы радушную встречу. Они наняли меня накануне. Сказали, чтобы я вымыла самые загаженные места. Позаботилась бы об электричестве и прочих коммунальных услугах.
Она сложила на груди руки и неловко продолжила:
— Со мной договорились, что, когда вы придете, я сделаю то, что вам понравится. Думаю, он хотел сделать вас счастливым. Извините, я не думала, что расстрою вас.
— Вы меня не расстроили, — искренно сказал я.
— Они дали мне пятьсот долларов, Бирс. Это большие деньги.
Разумеется, сумма не была большой. Даже и двадцать три года назад.
— Вы могли бы их получить от двух клиентов в Вестмонте, — сказал я.
— Что? Я не проститутка.
Ее лицо гневно вспыхнуло, в нем проступили ум и благородство.
— Кто же вы тогда?
Она подумала, прежде чем ответить.
— Я человек, который зарабатывает себе на жизнь. Вернее, старается. В наши дни многим приходится этим заниматься. Кроме того, у меня на то есть свои причины.
Я взял ее за запястья, повернул к себе руки и внимательно вгляделся. Следов уколов не было.
— Что это за причины?
— М-м?
Они всегда держали это при себе. Я похлопал по карманам ее тугих джинсов, не обращая внимания на сопротивление. Коричневый пузырек оказался в левом кармане. Я вынул его и помахал перед ее лицом. Фармацевтический ярлычок. Что-то не так.
— Это от сенной лихорадки, болван. — Она вывернулась из моих рук. — Правильно говорят: бывших копов не бывает. Могу я забрать свое лекарство? Да что же это такое?! Я у вас и проститутка, и наркоманка. Не много ли обвинений для меня одной? Как вам удалось жениться? Может, приворожили?
Забавно: Мириам говорила что-то в этом роде. После нашей близости меня клонило в сон, а она становилась разговорчивой.
«Скажи, в чем твой секрет, Бирс? Приворот?»
Секрета ей я так и не открыл.
Я посмотрел на ярлычок и открыл флакон. Он был до середины наполнен белыми безобидными на вид пилюлями. «Должно быть что-то, — подумал я. — Настоящая причина».
— Спасибо за яблоко, — сказала она, отвела назад руку и швырнула огрызок так далеко, как смогла.
Огрызок мелькнул в ярком свете прожектора, перелетел через высокую стену и упал за бывшим складом. Хороший бросок. Мощный.
— Вы правы. Мне лучше уйти.
— Это Стэплтон дал вам запись Хорнсби? Ту, что вы поставили в спальне.
— Так это был он? У стариков встречаются неплохие мелодии.
Я заморгал.
— Какие старики? Это восьмидесятые годы. Начало восьмидесятых. Все это время я сидел в одиночной камере, и ничего другого у меня не было.
Элис облизнула губы, не решаясь сказать то, что было у нее на уме.
— Бирс, это старая музыка. И вы старый.
Я взглянул на свои руки. Оглядел себя.
— Я ничуть не изменился. И не чувствую, что стал другим.
— О'кей, — согласилась она. — Вы не изменились, изменился мир, что одно и то же.
— Он попросил вас присматривать за мной?
— Нет.
— А о чем он вас попросил?
— Ни о чем. Я же сказала. Он хотел, чтобы вы почувствовали себя счастливым. Вот и все.
— И что же, за такую сумму вы соглашаетесь провести ночь с человеком, осужденным за убийство собственной жены и ребенка? В доме, где, как полагают, он и совершил это преступление?
Она покраснела.
— Что до платья, то это была моя идея. Я уже извинилась. Иногда… — Она скривилась. — Послушайте. Физический контакт — самый легкий способ общения с большинством мужчин. Так можно избежать неловких вопросов. Это все равно что поздороваться.
Я искренне рассмеялся, и даже сам удивился неожиданности этого.
— Для того чтобы поздороваться, есть множество способов.
Она смотрела на меня с тревогой.
— Двадцать три года? — спросила она.
— Плюс сорок семь дней, — уточнил я. — И просто, для вашего сведения, я не попадаю и никогда не попадал в категорию «большинства мужчин».
