— О боже, да вам еще столько нужно узнать! Вы сказали, что не убивали их.
Я кивнул в сторону высокой стены в конце сада.
— Скажите об этом тем людям.
— От меня ничего не требуют. Во всяком случае, это ничего не значит. Они не знают, кто вы такой, Бирс. Им плевать.
Ей не понравилось, как я на нее посмотрел.
— Кроме того, — добавила она, — вас выпустили. Виновных ведь не выпускают. Помните?
— Нет, — честно сказал я. — В этом-то и проблема.
Я пошел к невысокой южной стене, в том углу мы держали садовый инвентарь. Рядом с граблями стояла ржавая лопата. Я выдернул ее из виноградных зарослей, прошел сквозь высокую траву к концу сада, к цементной трубе. Там когда-то бежал настоящий ручей, а не воображаемая линия на карте.
У большинства городских полицейских имелись собственные боеприпасы. Когда в спальне пальцы Элис ощупали меня, я вспомнил, где хранил свое оружие. Я держал его у цементной трубы возле птичьей кормушки, заказанной Мириам.
Это была неплохая задумка. В случае тревоги я бежал в сад к кормушке и нащупывал маленькую ручку в цементном блоке.
Сейчас все заросло: густая трава затянула металлический крючок, за который я поднимал крышку. Я убрал лопатой землю, нашел то, что искал, сильно потянул и заглянул в маленькое прямоугольное отверстие, которое много лет назад вырыл в твердой глинистой земле.
Оказалось не совсем так, как я помнил: немного глубже. На дне стоял металлический ящик. Он проржавел и стал менее заметным, чем раньше. Сверху нападали листья и мертвые жуки. Сюда более двадцати лет никто не заглядывал. Я нагнулся, сунул в яму правую руку и вытащил ящик. После уговоров Элис со стоном дала мне монету. Я поковырял ею, открыл водонепроницаемую крышку и сунул в ящик руку. Там по-прежнему лежал уже заряженный служебный револьвер и три коробки с патронами. Хранить оружие было запрещено, тем не менее большинство офицеров нарушали запрет, раздобыв ствол, и держали его дома на всякий случай.
— Ого! — воскликнула Элис. — Вы уверены в том, что у вас проблемы с памятью?
— Провалы есть, — ответил я и взял в руку револьвер.
Странное ощущение.
— В наши дни есть закон, — заметила она. — Если найдут у вас оружие, на которое нет лицензии, прямиком пойдете в тюрьму. Без разговоров. Если только друзья не выручат. При влиятельных друзьях можете делать что угодно. Да вы и сами, наверное, знаете.
«В этом случае я из тюрьмы уже не выйду. Надо будет запомнить».
— У вас есть машина? — спросил я ее.
— У меня мотоцикл. «Кавасаки» 1993 года. На вид развалина.
Она улыбнулась. По-настоящему. Улыбка ее преобразила.
— На самом деле мотоцикл хороший, — добавила Элис. — В прошлое лето на дороге, той, что идет к югу от моста, я делала на нем сто сорок миль в час.
Она призадумалась.
— Вы что-то хотите предложить?
— Пятьдесят в день. Наличными. За переработку — сто.
— А что именно?
— Назовем это персональной помощью. Мне нужен транспорт. И в случае необходимости — небольшой совет.
Она усмехнулась.
— Что смешного?
— Вам нужен совет. Кажется, так обычно говорят алкоголикам? Осознание необходимости — первая ступень на пути к выздоровлению.
— Вы ведь меня совсем не знаете, — грустно сказал я.
В этот момент я и сам себя не знал.
— Вы их не убивали, Бирс, — снова сказала она убежденно.
Она казалась очень уверенной. Это выглядело нелепо.
— Я благодарен вам за доверие.
Помолчав, она произнесла:
— Это не то. Моя мама работала в той мастерской. — Она показала рукой куда-то назад. — С другими нелегалами горбатилась на жулика в Чайнатауне.
— И что?…
— Она вас видела. Каждый день, когда сидела за своей дурацкой швейной машиной и молилась, чтобы ей не отхватило половину руки, как это бывало с другими. Вы удивляетесь, почему я делаю то, что делаю?
Я покачал головой.
— Вы не сказали, чем занимаетесь.
— Не притворяйтесь. Она видела, как вы возвращаетесь домой на большом блестящем мотоцикле. Она думала, что вы смельчак, раз работаете в таком районе. И еще…
Она шагнула вперед и посмотрела мне в глаза.
— Она вас видела с ними. С вашей женой. Красивой маленькой женщиной. Моя бабушка, Лао Лао, рассказывала мне об этом много раз. Мама видела и вас, и вашу жену, и вашего мальчика, и она думала… Когда-нибудь и у меня так будет. Я добьюсь этого для себя. У меня будет такая семья. Такой дом. И все это будет моим.
— О! — сказал я.
Причина была где-то здесь.
— Почему ваша бабушка так часто обо мне говорила?
— Она меня воспитала. Она хорошая женщина, даже если и думает, что я недочеловек, потому что моя мама связалась с белым парнем, который сел на поезд, как только увидел, что тестовая полоска окрасилась.
— Ну ладно, Элис. Назовите вашу фамилию.
— Лун. Не просите ваших друзей из полиции наводить обо мне справки. Я у них не числюсь. Ничего интересного обо мне не найдете.
— Хорошо. Кстати, в полиции у меня друзей нет.
Я протянул ей руку для рукопожатия. Она взяла ее и рассмеялась.
— Можно вас попросить за эти деньги сделать еще и небольшую уборку? — спросил я.
— За эти деньги я сделаю, что…
— Нет.
Я не хотел, чтобы она говорила это. Даже в шутку.
— Уберите мел, хорошо? Отовсюду. Чтобы нигде не было полицейской разметки. Это дом, а не площадка для телешоу.
Мириам никогда не жила прошлым. Она считала это грехом. Тогда мне казалось это сумасбродством. Человека делает опыт, иногда, правда, ломает. Только теперь я ее понимаю.
— Никаких голубых линий, — настойчиво сказал я.
Мои веки были тяжелыми, как свинец. Голова болела. Я мечтал о спокойной ночи на большой мягкой софе на нижнем этаже.
— Никакой пыли. Никакой паутины. Сегодня я восстал из мертвых, Элис.
— Что? — спросила она, изумленно раскрыв зеленые глаза.
— Это — личная шутка. Когда-нибудь я ее объясню. Куда вы?
Я видел, как она бросилась в кухню, и подумал, что это могла быть Мириам. Увы! Это была отчаявшаяся молодая женщина, которую Стэплтон принудил делать то, что, возможно, ее не слишком интересовало.
Зачем? Этого я никак не мог понять.
Она остановилась и оглянулась на меня через плечо. Мириам никогда этого не делала. Она всегда поворачивалась к человеку лицом. Эти женщины были разными. Да и нет на планете двух одинаковых людей.
— Вам понадобится подушка, Бирс. Даже на такой софе, как эта.
Лицо ее выразило неуверенность.
— Вы не станете возражать, если я буду спать наверху? — спросила она. — В большой комнате? Если вам это неприятно…
— Нет, не возражаю.
— Привидений я не боюсь, — сказала она и исчезла из виду, оставив меня возле цветущей яблони.
В ярком свете прожекторов звенели в танце комары.
Когда вошел в дом, подушка лежала на софе. Я так устал, что ничто в мире не могло бы заставить меня бодрствовать.
Я ошибся.
Проворочавшись около часа, поднялся по знакомым скрипучим ступенькам. Что-то случилось. Обошел этаж, прежде чем войти в спальню. Меловые метки исчезли вместе с полицейской лентой. Элис Лун поработала, прежде чем пойти спать. По правде говоря, этого я не ожидал. Стало быть, она еще не успела снять свои джинсы и футболку. Я вошел в нашу старую комнату.
Она стояла возле моей старой двуспальной кровати, оглядываясь на меня и держась руками за пояс. Она была озадачена.
— Это могло подождать до завтрашнего дня, — сказал я. — Но все равно — спасибо.
— Я должна была раньше это сделать. Не сообразила.
— Нет, что ты…
— Я хотела, чтобы вы проснулись завтра для нового дня, — прервала она меня.
— Спасибо. Почему тебя воспитывала бабушка? — спросил я.
— Запоздалый вопрос.
— У меня тогда другое было на уме. Так почему?
Элис Лун уселась на кровать и посмотрела на меня. В этот момент она была похожа на подростка.
— Должна ли я рассказать это сейчас, Бирс?
— Да.
— Почему?
— Потому что ты в моем доме, и это важно.
Должно быть, в моем голосе появились интонации полицейского, и это ей не понравилось.
— Пожалуйста, — прибавил я.
Она сложила руки. Они были тонкими, но и сильными.
— В тот день, когда кто-то убил твою семью, убили и мою маму. Бабушки тогда не было дома, она работала. Мама тогда отпросилась с работы, потому что я то ли простудилась, то ли голова у меня болела…
— Прошу прощения, — сказал я. — И?
— Кто-то забил ее до смерти кувалдой. Так же, как здесь. Она, похоже, знала, что это произойдет. Мне было три года. Она затолкала меня в шкаф и приказала молчать, даже не дышать, пока она не скажет, что все нормально.
Элис сделала глубокий вдох.
— Я прислушивалась, а потом крепко зажала уши руками. Просидела в шкафу три часа. Так сказала бабушка. Я не кричала, пока она не пришла и не нашла меня. Я мало что помню, а то, что помню… не знаю, было это на самом деле или нет.
