— Истинно говорю. А потом и милиция догадалась и выкопала, чтобы проверить.
— И что же?
— Подтвердилось. Скажу вам, Дмитрий…
— Иванович, — подсказал Коваль.
— Так вот, Дмитрий Иванович, подтвердилось. А кто отравил — загадка.
— Безусловно, — согласился Коваль.
— Вы тоже слышали? — удивился собеседник.
— Краем уха.
— И кто же, по-вашему?
— Если бы я знал, — искренне вздохнул Дмитрий Иванович.
Петр Емельянович еще ниже склонился к Ковалю и прошептал:
— Я и об этом догадываюсь.
Дмитрий Иванович развел руки и посмотрел на собеседника с таким почтением, что тот еще больше заважничал.
— Сосед его, Крапивцев.
— Да ну? — удивился Коваль. — Сосед? Как же так?
— Тяжелый человек.
— А милиция?
— Не догадывается… Да что ей… Не напиши люди, закопали бы навечно беднягу Бориса… Милиция старается побыстрей все закрыть. Чтобы мороки было меньше.
Дачник засмеялся, и подбородок его опять округлился.
Коваль вынужден был тоже улыбнуться…
— А зачем это ему, соседу?
— Крапивцеву?.. Там тонкое дело… Давайте еще по одной? А?
— Теперь я беру. — Коваль, взяв кружки и подражая соседу, сказал: — Правая — ваша, левая — моя.
В пивной прибавилось посетителей, исчезли запыленные цементом и мелом комбинезоны: окончился обеденный перерыв. Новые люди не интересовали Коваля. Не ради них он приехал сюда.
— Крапивцев, — распалялся собеседник Коваля, — это такой… Ему все земли мало… Как только его приняли в наш садовый кооператив! Одни деньги волнуют. С каждого сантиметра сдирает… Вот и задумал прикупить участок Бориса Сергеевича. У того все запущено… Трава, сорняки. Лето, весну и осень живут, но рук не прикладывают. Оно, конечно, так неправильно, но спину гнуть и семью губить на этой земле, как делает Крапивцев, тоже не по-людски. Жадность человека съедает. По-моему, не мог смотреть, что у соседа земля гуляет. Спать не мог, дышать не мог, жить не мог… — Петр Емельянович отпил из кружки и, облизав губы, важно добавил: — Инфляция души произошла…
— Но чтобы убить за это человека… — недоверчиво произнес Коваль.
— Можете себе представить… Я читал, кажется, у Эдгара По, — я сам экономист, сейчас на заслуженном отдыхе, пенсия приличная, время есть, читаю… Так вот, Дмитрий Иванович, там один человек не мог терпеть соседа только потому, что у того было круглое лицо. Как полная луна. И вот не выдержал, выстрелил из ружья в соседа. Психологический рассказ. Произошла инфляция души — и все!.. — Петр Емельянович, которого Коваль мысленно называл Мефистофелем, замолчал и припал к кружке. Затем, отставив ее и вытерев губы, многозначительно заметил: — А тут дело посерьезнее, чем какая-то физиономия. Еще Толстой писал о власти земли над крестьянином. Все классики разве не об этом писали? Почитайте Ольгу Кобылянскую, ее «Землю». Брат на брата шел…
— Классики писали, — согласился Коваль. — А Крапивцев родом из села?
— Куркуль…
— Трудно поверить вашим словам, — нарочито резко возразил Коваль. — Ерунда это!
— Вы не понимаете простой вещи, — завелся Петр Емельянович. — Теперь ему легче участок к рукам прибрать.
— Не понимаю. Каким образом?
— Очень просто. Таиска хотела когда-то продать дачу Крапивцеву. Беднота же! Обрабатывать не могут. С соседями скандалы. А Борис — ни в какую… А теперь зачем она ей, эта дача. Тут еще сестра приехала из капстраны. Вдруг заберет с собой. А Крапивцев — первый покупатель…
— Не продаст она ему, — возразил Коваль. — Если отравил мужа.
— А это не доказано… Он и похороны взял на себя. Таисия без памяти лежала. И поминки устроил — они же вроде бы друзьями были. Хотя и ругались, но Борис частенько у соседа выпивал. На могиле Крапивцев слово сказал и слезу пустил… Нет, она только ему продаст.
— А как он на себя оформит?
— Зачем на себя? — удивился непонятливости Коваля Петр Емельянович. — Если на себя не сможет, то есть у него дочка и зять. Другая фамилия, другая семья. Вот и соединят участки…
— Нет, не продаст Таисия Григорьевна, — все еще возражал Коваль. — Если милиция установит, что отравил Крапивцев, то не то что землю прикупать — хватит ему и территории колонии, а может, и тюремной камеры. А то и…
— Милиция установит? Вы наивный человек, Дмитрий Иванович! Что милиция сделает? Это же не просто — доказать. Никто не будет с этим морочиться…
— Вы так говорите, будто знаете, чем занимается милиция.
— А вот и знаю, — похвастался Петр Емельянович. — В этом или в другом, им важно вовремя дело закрыть, чтобы процент был хороший. Я им не судья, они такие же люди, как все. А где вы видели человека, чтобы себе на плечи лишние мешки взваливал… Разве только когда из колхозной кладовой в свою хату несет. — И он засмеялся, довольный своей придумкой.
— Нужно быть очень жестоким, чтоб отравить ради какой-то выгоды.
— Крапивцев и есть жестокий. Он даже свою собаку отравил за то, что курей гоняла… А думаете, кто моего кота убил? Его рук дело, никого больше… Борис ему в глаза говорил, что он торгаш, и на собрании выступил, мол, есть такие, что наживаются на садовых участках. И как пример привел Крапивцева. Даже куркулем назвал и требовал исключить из кооператива. Правда, и Крапивцев на него писал. Чтобы Бориса лишили земли, мол, так запустил участок, так гусениц расплодил, что они лезут на соседние сады…
— Какой это куркуль, на шести сотках, — подначивал Коваль, интересуясь, что еще скажет его собеседник о Крапивцеве.
— А такой, что и «Жигули» покупает.
— Так ведь работают… Своим трудом…
— Правильно. Но еще лучше, если бы они не драли шкуру с людей на Бессарабском рынке.
— А вы, простите, Петр Емельянович, что делаете на своих сотках? — полюбопытствовал Коваль.
— У меня земля тоже не гуляет. Есть грядочки — помидорчики, огурчики, пять яблонь, но для себя, не на продажу, и чтобы руки не скучали…
На дворе свирепствовал август. Солнце заливало окна пивной, подгоняя людей ближе к стойке, за которой колдовала над бочкой с пивом Мотря.
Коваль решил, что ничего дельного сосед не скажет, и, взглянув на часы, кивнул на прощанье. Нужно было еще расспросить продавщицу ларька, в котором часу приходил в тот вечер за бутылкой вина ее постоянный клиент Борис Залищук.
Обескураженный Петр Емельянович остался в одиночестве и сердито посматривал на пустые кружки перед собой.
От экспертов лейтенант Струць возвращался в хорошем настроении. Черт возьми, как здорово получилось: он, молодой сотрудник уголовного розыска, самостоятельно вышел на короткую прямую, которая приведет к раскрытию преступления, — нашел во дворе Залищука граненый стакан со следами отравы. Все-таки недаром окончил Высшую школу милиции! А то всегда… «старые кадры, старые кадры…». Конечно, опыт у стариков большой, но опыт — вопрос времени. А вот когда опыт приплюсовывается к знаниям, тогда все великолепно!
Из курса следственной практики он хорошо помнил, что самым главным в успешном проведении розыскных действий является своевременное обнаружение доказательств, которые могут быть утеряны. На выпускном экзамене он как раз и докладывал о первоочередных элементах розыска и этот раздел курса запомнил прочно. «Прозеваешь день, потом придется расплачиваться месяцами, — говорил преподаватель. — Время все сглаживает, и больше всего — следы преступления». И при этом напоминал слова знаменитого французского криминалиста Эдмонда Локара о том, что первые часы розыска самые ценные, ибо быстротечное время уносит с собой истину…
«Таким образом, прежде всего — обнаружение доказательств, которые из-за промедления могут быть потеряны, — мысленно повторял молодой инспектор по дороге от экспертного бюро до кабинета Коваля. — Стакан этот мог быть случайно раздавлен ногой, разбит камнем на осколки или вообще остаться незамеченным в густой траве. Когда осматривали место, где нашли труп Залищука, то на дачу не обратили внимания. Тогда все прозевали первые самые дорогие минуты для осмотра дачи. Хорошо, что теперь его, лейтенанта Струця, бдительность спасла положение».
Ему припомнилось описанное в учебнике происшествие. На опушке старого соснового бора был обнаружен труп местного лесника с пробитой головой. Жители хутора слышали, как кто-то ругался с лесником, не разрешавшим рубить деревья, и угрожал ему. Во дворе хуторян — отца и сына, которые ездили в лес, — милиция нашла спрятанный в телеге окровавленный топор. На нем оказалась кровь лесника.
Обоих подозреваемых арестовали и, несмотря на то что они не признались в убийстве, приговорили к высшей мере. Других версий преступления не было и, казалось, не могло быть. Розыски на опушке человеческих следов ничего не дали. На толстом слое старой опавшей хвои отпечатков не обнаружили.
