— Были похожие убийства?
— Убийств не было. Но мошенничеств — сколько угодно. Например, знакомится на пляже, все узнает, слепок ключей делает, потом слезы-расставания, клятвы всякие, обмен телефонами, а когда она домой прилетает — квартира пустая. Фантазия у народа стала…
— И что же, красавчик убил ее с целью ограбления? — Ивакин помолчал немного. — Распланировано и правда славно: выманили из дома, дом тем временем обчистили. Убивать-то зачем?
— Я не знаю, какие там бриллианты могли на ней быть, если две тысячи долларов запросто в съемной комнате лежали! Это, может, у вас в Москве такие суммы не считаются крупными, а у нас здесь и за тысячу рублей убивают. Ведь еще, дурочка, хвасталась своими украшениями. Впрочем, может, просто на шизофреника напоролась. У нас тут лет десять назад бродил один… А сейчас каждый второй с диагнозом! Или вообще этот парень ни при чем — она могла с ним расстаться, а потом уже ее ограбили и убили. Но это маловероятно: не бросил же он ее одну в парке — там, к слову сказать, гулять опасно, хотя многие курортники об этом и не догадываются. И если он ни при чем, почему не объявился? Мы и по телевизору давали информацию.
— Испугался, — произнес Ивакин. Прокопенко скептически посмотрел на него. — Итак, ты сказал, что она богатая.
— Для наших воров богатая.
— А брат ее что говорит?
— Говорит, что понятия не имеет, как она вообще на юге оказалась. Он думал, она в Москве. Она работать должна была, никакого отпуска у нее не намечалось. Да ее и на работе искали. И еще говорил, что она бедная. Мол, нечего там грабить у нее.
Ивакин удивленно приподнял бровь, ожидая разъяснений.
— Да, так и сказал, что она бедно жила. Что было у нее фамильное украшение, но оно, скорее, амулет, особенной ценности не представляет, хотя Леонидова его очень любила. Какой камень, он не знает, но не думает, что бриллиант. Правда, оговорился: «Ничего утверждать не буду. Она немного странная была, могла и бриллианты на пляж надеть. А что там у нее вообще было — я не знаю». Утверждает также, что она только недавно стала нормально зарабатывать. Я же говорю, у нас разные представления о том, кто богатый, а кто нет. Вы в Москве своей зажрались.
— А вы в Лазурном? — улыбнулся Ивакин.
— У нас видите какой дождь? Все наши денежки за сезон смыл.
Некоторое время Анжела Сергеевна держала себя в руках, но потом не выдержала и расплакалась.
— Все вспоминаю, вспоминаю, — пожаловалась она. — И как шла она по улице с чемоданом своим, потерянная какая-то, и как сразу согласилась, когда я ей комнаты показала. Я почему-то тогда еще подумала: несчастная она. Сломленная. Видно было, что ни мужа у нее, ни детей. Хотя и хорохорилась. Еще мне показалось, что грех на ней какой-то. И еще она боялась.
— Кого?
— Не знаю. Может, себя саму… Мне ваш следователь, хохол, сказал, что это несерьезный разговор. Вы тоже так скажете?
— Я не скажу, Анжела Сергеевна, но я хотел бы, чтобы вы вспомнили, почему так решили.
— У меня интуиция.
— Я знаю, что у вас интуиция, но вначале вы отметили что-то такое, что потом уже правильно интерпретировали с помощью своей интуиции. Слушайте, а может, чайку?
— Ох, простите! — она всплеснула руками. — Нелегко вам в вашем возрасте сюда подниматься, а я, дура старая, и чаю не предложила. Или лучше компота, а?
Ивакин, улыбаясь, кивнул. Через минуту Анжела Сергеевна помнилась в комнате с кастрюлей.
— А вы правы, — сказала она, зачерпнув кружкой. — Ведь она спросила меня: вы прописывать не будете? Мне это не надо. У меня паспорта нет. А я еще подумала: как это нет, если сейчас ни в самолет, ни в поезд без паспортов не пускают.
— Может, она на автобусе?
— На автобусе наши ездят, кто в Краснодарском крае живет или на Ставрополье. Кто недалеко. А по ее говору было видно, что она не здешняя.
— Значит, она не сказала вам, откуда приехала?
— Темнила. А я не назойливая. Но и не глупая, слава богу. Недалеко от нас конечная остановка автобуса, который идет из аэропорта. Там наверху, за пятиэтажкой. — Анжела Сергеевна махнула рукой в сторону сада. — Она, я думаю, вышла из автобуса и пошла вниз, к морю. А мой дом здесь прямо по ходу. Ей розы мои понравились, — гордо пояснила хозяйка. — Она в Лазурном когда-то с отцом отдыхала. Еще в детстве. В правительственном санатории, недалеко от нас, внизу.
— Ей много звонили до вторника?
— Никто не звонил. Мне, вообще, показалось, что телефонные звонки ее пугают. Вздрагивала она, когда они раздавались. Я думаю, это просто от напряжения. А за день до своего исчезновения, в понедельник, она спросила, какой у меня номер телефона. Мол, кое-кто отзвонить должен. Один мужчина. Я себе сразу сказала: ага, она сюда к любовнику приехала! А то придумала — папа, детство, воспоминания! Я и следователю вашему то же самое сказала: нет иных причин одинокой женщине с деньгами в нашу глухомань ехать. С деньгами в Сочи едут. Только любовник. Причем женатый, если все так секретно.
— Секретно? Она ему звонила?
— Ну как-то же она ему мой телефон передала?
— Она ему звонила не при вас?
— Вообще не из дома.
— Так, может, и не звонила — просто встречалась?
— Я видела, что она к автомату ходила. В тот самый понедельник, например. Зачем к автомату-то? Словно ей неудобно при мне разговаривать. Как будто я подслушиваю! Я и решила, что он женатый, поэтому она стесняется. А на следующий день звонки начались. Где-то с девяти вечера. Вначале был звонок, после которого она ушла, — я еще подумала: пришел, гулять отправились, интересно, какой он, этот тайный любовник. Молодой? Старый?
— Она нарядилась?
— Я ведь все это уже рассказывала. Нарядилась, надушилась и убежала.
— В хорошем настроении?
— И это я говорила! — обиженно заметила Анжела Сергеевна. — В обычном. Ну, может, чуть-чуть взволнованном. Убежала, сказала, что скоро вернется. А потом началось! Звонок за звонком! Сумасшедший дом! А ведь до этого тихо жила, как мышка.
— На первый не вы отвечали?
— Нет. Она трубку взяла.
— И о чем говорила Марина, не слышали?
— Я сразу в сад вышла. Думаю, не дай бог, решит, что я подслушиваю! — Видимо, недоверие квартирантки сильно задело вдову. — Как будто мне не все равно, женатый или холостой. Пусть его жена подслушивает! А я свое отподслушивала. У меня муж был еще тот ходок…
— А остальные звонки когда начались?
— Да как она ушла. Программа «Время» заканчивалась. Где-то с половины десятого. Мне показалось, один и тот же человек звонил. Ну, раз двадцать! Последний раз он позвонил на следующий день, утром, часов в восемь.
— Что говорил?
— Просто спрашивал: «Марина дома?», я отвечала: «Не пришла еще», он больше ничего не говорил, сразу трубку бросал. Нервничал, мне показалось.
— Вы сказали про ее любовника: «интересно, какой он». Но ведь следователю вы говорили, что видели его. Он у дома стоял, когда вы из магазина шли.
— Да он не так понял! Я, действительно, видела одного в светлом костюме, и этот тип мне не понравился. Я даже могу предположить, что он следил за соседским домом — вы обратили, наверное, внимание, какие хоромы у нас тут отстроили? Это москвичи. Вот это дача! Так вот, я подумала: не к ним ли парень присматривается? Дом-то пустой. Но мне и в голову не пришло, что этот человек как-то связан с Мариной. — Она задумалась и снова покачала головой. — Мне почему-то показалось, что ее любовник не мог тут стоять.
— Интуиция? — засмеялся Ивакин.
Женщина тоже засмеялась.
— Анжела Сергеевна, а вообще куда-нибудь от вас она звонила? В Москву, например?
— Да она бы и не смогла. У меня восьмерка отключена. Я же комнаты постоянно сдаю. А за жильцами разве уследишь? Наговорят столько, что мне потом не расплатиться.
— Понятно… Значит, говорите, второй звонок раздался где-то в половине десятого? И звонили до утра?
— Да, где-то до восьми.
— Я позвоню от вас? — спросил Ивакин. Она кивнула. Он полистал телефонную книгу и набрал номер. Удивительно, но было не занято. — Девушка, не скажете, по вторникам когда рейсы из Москвы? Так. А в среду когда первый самолет в Москву? Это по летнему расписанию? Когда оно начинает действовать? Не проверите, третьего и четвертого июля все без изменений было? Спасибо. — Владимир Александрович положил трубку и вздохнул. — Вежливые они тут у вас… — Он задумчиво перевернул телефонную книгу, на ее обратной стороне была реклама эмвэдэшного санатория. На картинке он выглядел лучше, но все равно не очень хорошо. — Сдается мне, Анжела Сергеевна, что тот, кто мучил вас весь вечер, прилетел из Москвы. В половине девятого. А утром улетел. В восемь тридцать. И то, что он не объявился у вас, а только названивал, как раз и объясняет вашу удивительную интуицию насчет того, кто бродил у дома. Не мог он тут бродить, как вы правильно заметили.
